Только Федрата была напугана. Она долго не признавала свое новое имя и все повторяла: «Не надо было нам пить из глиняных кружек в раскопе! Говорила я вам: не пейте!» И все спрашивала меня: «Как же так, Лисимрина? Ты не можешь не помнить, что мы должны возвратиться! Ты же выпила лишь половину кружки».
Я выпила половину кружки из-за Федраты. И этого я не смогу ей простить.
Мы работали в мастерской. Там была женщина-мастер… Это было тогда, когда мое новое имя мне еще не открылось. Женщина-мастер учила всех нас управляться с гончарным кругом. Она говорила: гончарный круг — символ вращения времени, исторического колеса, придающего форму материи…
Мы лепили из глины кружки и расписывали их тонкой кистью. Женщина-мастер сказала:
— Эти кружки вам пригодятся, когда колесница Гелиоса закончит свой бег по небу.
Мы тогда удивились тому, как серьезно она говорила про колесницу.
И она еще улыбнулась…
А потом возник этот свет.
Его хорошо было видно из нашего поселения. То есть нет — в тот момент это еще был лагерь… Я помню, что это был лагерь… Зачем же я это помню?
Мы очень устали под вечер. Но свет так манил нас к себе, что мы не могли противиться. К тому же кто-то сказал: вдруг этот свет — то, что нужно? Вдруг с его помощью мы разберемся в том, что здесь происходит?
Это как-то связано с тем, что мы должны возвратиться…
Не знаю, зачем мне об этом помнить.
Было довольно жутко идти в темноте к раскопу. Фонарики не спасали. Их свет позволял нащупать тропу под ногами, но усиливал тьму вокруг. Небо было как купол, все в мелких звездочках-точках. В какой-то момент показалось, что нас поймали в ловушку и накрыли огромной крышкой. Я почувствовала, как меня пробирает озноб. И все вокруг, мне кажется, почувствовали то же самое. А ведь еще предстояло спуститься в раскоп…
Там нас ждал человек. Он был в черном плаще с капюшоном. Сначала мы даже не поняли, статуя это или кто-то живой — так долго он стоял неподвижно. Мы тоже застыли на месте, словно боялись что-то или кого-то спугнуть. Наверное, этого он и ждал.
Оказалось, это Хранитель. Он уже приходил к нам в лагерь. Правда, тогда на нем была другая одежда. Мы тогда смотрели на него с любопытством: ну и чудак! Говорит, что живет в раскопе не одну сотню лет. Будто бы он проводник. Он знает, зачем мы явились, и готов нам помочь.
Но теперь фигура Хранителя не вызывала улыбки. Перед ним стоял низенький столик. Он молча сдернул тонкое покрывало, и мы увидели кружки — те самые, что лепили.
— Возьмите кружки и пейте. Это питье приобщает к тайнам здешней земли.
Все потянулись к кружкам. Я почувствовала, как Федрата схватила меня за рукав:
— Подожди! Подождите! Объясните, что в этих кружках…
Я осторожно высвободила свою руку: вот моя кружечка — белая, с тонким узором по краю. Какая же я молодец! Я с удовольствием поднесла кружку к губам.
— Но там же нет ничего! — Федрата растерянно смотрела на остальных. — Что же они все пьют?
Человек в капюшоне будто бы улыбнулся — еле заметно, одними губами:
— Воздух. Они пьют воздух древней реки Танаис.
— Стой! — Федрата опять схватила меня за рукав.
— Стой… У меня нет кружки. Я не лепила с вами. Дай пригубить.
Она почти выхватила у меня из рук кружку. Я увидела, как округлились от страха глаза Федраты, когда она сделала первый глоток. Как дернулось ее горло.
— Там оставалось совсем немного. На донышке. Я не должна забыть… И ты, Лисимрина. Ты выпила не до конца. Гораздо меньше всех остальных. Ты тоже должна запомнить, что мы прибыли как разведчики. И мы должны возвратиться. Обещай, что ты не забудешь.
А наутро, когда колесница лучезарного Гелиоса появилась на небе, ко мне пришло новое имя. И к другим оно тоже пришло. И все очень быстро забыли старые имена и перестали на них отзываться. Лагерь вдруг стал поселением, мы все сменили одежду. Это было как праздник — туники, амулеты, украшения для волос, сандалии и плащи.
И только Федрата не могла успокоиться:
— А где же Максим с истфака?
Никто не понял, о ком она говорит.
— Куда подевался мой сын? Вы не могли забыть, что у меня был сын!
Она была так расстроена, что мы стали ее жалеть. Но она была безутешна:
— Я поняла, поняла: они пили из кружек, стоя лицом к кургану!
— Объясняйся понятней, Федрата. Ты пока не Кассандра, — Эпивлада слова Федраты насторожили.
А та с трудом прошептала:
— Нас было намного больше, когда мы прибыли в Танаис. Хранитель сказал нам, что мир Танаиса делится на две части. Если кто-то пил воздух, стоя лицом к кургану, и теперь его нет между нами, значит, он уже отдал свое сердце степи.
— Кто может отдать свое сердце степи? Только кочевники. Скифы! — Эпивлад нахмурился. — Им отвратительно мирное поселение. Они называют нас изнеженными богачами. Я чувствую: Танаису угрожает опасность!
Его слова потонули в нарастающем гвалте. Нас оглушило свистом и топотом.
Кочевники налетели внезапно. Жители поселения в панике заметались. Что происходит, толком никто не понял. Но когда пыль рассеялась, дети подняли крик:
— Они увели с собой Поликсюну.
«Это Ксюша из Мурманска», — прошептала Федрата.
— И Елену похитили.
«Лену из Барнаула».
Лену из Барнаула! Федрата и правда безумна. Елена — вот как она себя называла. Гордо всем заявила, что не будет менять себе имя. Лучше греческого «Елена» ничего не бывает. А ведь пила из кружки. И выпила все до капельки. До последней.
Как красиво ее похитили.
А ведь сначала скифы устремились ко мне… Тот высокий и дикий, в шкуре. Он схватил меня за руку и, глядя в глаза, произнес:
Все, что предсказано, будет с тобой.
Воли лишенная, следуй за мной!
Но я будто бы не услышала. В тот момент я некстати вспомнила: мы должны возвратиться! Вспомнила из-за Федраты — и выдернула руку. Заклинание не подействовало. Тот, что в шкуре, пожал плечами и повернулся к Елене. Она и не думала прятаться — стояла и улыбалась.
Он снова проговорил, быстро, скороговоркой, подчиняющие слова. Елена прикрыла глаза, будто лишилась воли. Кочевник взял ее за руку и повлек за собой.
И она подчинилась! Она побежала с ним. С тем высоким и диким…
Все случилось в считанные мгновения. Я осталась стоять, где стояла, а Елена исчезла.
Я не знала, что делать. От растерянности. От горя (Ах, Елена, Елена!). От досады на то, что выпила только пол кружки…
Тут вокруг закричали:
— На агору! Скорей на агору!
Ораторы были один красноречивей другого:
— Мы должны вернуть наших соплеменниц и наказать их похитителей. Мы должны покарать врагов с помощью наших богов.
— Но они не враги! Вы забыли. Мы же с вами разведчики. Мы получили задание от Центра исследования человеческих цивилизаций…
Тут я не удержалась:
— Вы только вслушайтесь! Федрата оправдывает врагов!
— Может быть, это она указала им путь к поселению?
— Да она просто безумна!
— Она потеряла сына!
— Ее надо изгнать!
— Но Федрату многие любят. Как же мы без Федраты?
Как же мы без Федраты?
По милости этой Федраты я до сих пор что-то помню. То, что незачем помнить. К примеру, ее рассказы о том, как жили когда-то греки… Она сама виновата, что я многое помню. И меня осенила идея:
— Подвергнем ее остракизму.
Я сказала это негромко. Но все, даже старейшины, обратили ко мне свои взгляды. Это было так лестно!
— На заднем дворе мастерской свалены черепки. Это сор из раскопов. Он никому не нужен. С их помощью можно голосовать.
Все согласились и закричали:
— Черепки! Черепки! Несите сюда черепки!
Эпивлад призвал всех взвесить свое решение. Если Федрату изгонят, то навсегда. Я заметила: у детей в глазах заблестели слезы. Но не у всех. Не у всех.
Во время голосования Федрата не проронила ни слова, хотя и была бледна.
Я пометила черепок и положила его на землю. Следом за мной свои черепки выложили остальные.
Потом Эпивлад разложил черепки в две кучки. Та, что «не изгонять», все росла и росла. За изгнание было только три черепка. Эпивлад для верности пересчитал черепки и — я заметила — облегченно вздохнул. Запомним: Федрата Эпивладу небезразлична…
— Раз меня не изгнали, — тихо сказала Федрата, — выслушайте меня. Вы забыли, зачем вы здесь. И забыли, что надо вернуться. Но справедливости ради вам придется признать: скифы неуловимы. Сколько бы вы ни кричали, похищенных вам не вернуть. Не тратьте зря свое красноречие. Вы не знаете, как принудить кочевников к встрече. Как предложить им выкуп или честное состязание. Обратитесь к оракулу. Так всегда поступали древние греки.
Все оценили мудрость Федраты…
Ну и ладно. Никто не знает, что мой черепок был с меткой, требующей изгнания. И вообще я думаю, что скифы снова появятся. Может быть, тот же самый — в шкуре.
А я зачем-то помню: мы должны возвратиться.
2. Меня зовут Алексант.
О, земля Танаис!
Как я жаждал здесь оказаться.
И что же? Под этим небом я познал горечь рабства.
Оракул сказал, мы должны принести Зовущий огонь на курган. Принести его на вершину. И скифы тогда не смогут избежать состязаний.
Еще оракул сказал: понадобится вода — та, что смывает обиды. Она доделает то, чего не сумеет огонь.
И пусть мы запомним: в реку нельзя войти дважды. Войдет один человек, а выйдет совсем другой.
Мы с товарищами отправились за водой и отыскали ее — водяные часы, из которых по капле сочилась влага. Но лишь на вершине кургана вода смывала обиды. А до кургана было далеко-далеко. Мы должны были торопиться. Кони Гелиоса резвились над размытыми облаками, и жар отбирал у нас воду капля за каплей.
Поэтому мы решились идти через пустынное место, не дождавшись других — тех, кто мог бы нас защитить.
…Скифы, как у них водится, налетели внезапно. Явились из ниоткуда, возникли из-под земли. Мы выстроились змеей. Кочевники чтили змей и не осмелились нападать на змею с головы.