было потрепать за ушко. Тогда, разумеется, никто не мог даже предположить, что очень скоро им на смену придут генералы, которые вызовут в Москву танковые дивизии с большей легкостью, чем это требуется для вызова «неотложки».
Но в чем-то Ельцин был пророком. Когда корреспондент газеты «Вашингтон пост» спросил: «Кто среди членов Политбюро работает удовлетворительно?» — Ельцин, улыбаясь, ответил: «Вы задаете мне вопрос, на который невозможно ответить». Но тут же добавил, что вполне доверяет Александру Яковлеву, либерально настроенному секретарю ЦК по иностранным делам и, по-видимому, самому доверенному лицу Горбачева.
После разговора с журналистами Ельцин встретился с председателем Комитета по внешним сношениям Сената США Клейборном Пэллом. Я не был на той встрече и потому не знаю, о чем тогда шла речь. И вечером, опять же в доме Боба Шварца, был устроен ужин в честь Ельцина. Я впервые присутствовал на такой трапезе. Было накрыто несколько столов. Я сидел за тем, где находились люди моего ранга: помощники, советники, консультанты. Борис Николаевич находился в одной компании с Бобом Шварцем, Пэллом, Дэвидом Экманом из еженедельника «Тайм».
Меня поразило многообразие блюд, в которых превалировали овощи и фрукты, множество холодных и горячих закусок. Была, разумеется, рыба, большие куски мяса, и непременно с кровью, какое-то блюдо, напоминавшее наши пельмени, какие-то неведомые деликатесы. Все разложено по блюдам, и тебе остается только протянуть руку и взять то, что пожелаешь. Никто нас не обслуживал, напитки находились на импровизированной стойке, хочешь — встань и возьми то, что душе угодно. Царила совершенно непринужденная обстановка, никаких условностей и церемоний. Свобода предпочтений…
Я поглядывал на своего шефа и понимал, что поужинать ему не удастся. С одной стороны от него сидел Шварц, с другой — Пэлл, и оба наперегонки задавали ему вопросы. И он, естественно, на них отвечал. Вопросы сыпались и от других участников застолья.
Я знаю, что такое разговоры, и у себя на работе за день столько наговоришься — по телефону и с посетителями, что к вечеру уматываешься до чертиков. Здесь же, в США, не было ни одной минуты отдыха (за исключением, разумеется, сна) — бесконечные контакты с людьми, требующие колоссального напряжения.
В гостиницу мы возвратились после одиннадцати вечера.
А назавтра был понедельник — рабочая неделя. Для нас она начиналась в 7.15 — с интервью Ельцина в телепередаче «Доброе утро, Америка!». Программа транслируется в 84 страны мира и ее смотрят 50 миллионов человек. И когда мы составляли план поездки, я категорически был против столь ранних мероприятий. Надо было учитывать «специфику» сна Ельцина. Первые часы он спит глубоким сном, затем пробуждается, и начинается двухчасовое бодрствование, кстати, очень для него продуктивное. Мозг в эти часы работает особенно интенсивно, без помех. И когда он потом, перед самым утром, снова засыпает, то разбудить его можно только из пушки. А в тот вечер было столько впечатлений, и мы с ним проговорили далеко за полночь…
Невыносимо тяжело было встать, но ведь нас ждала любимая программа американцев. Правда, на телестудию мы явились тютелька в тютельку, и только уселись за столик, как были включены мониторы…
.. Великая Америка, едва открыв глаза после сна, сразу начинает трудиться. Оттого она и такая богатая, и красивая.
В 8.00 на метро мы отправились в финансовый район Уолл-стрит. Меня очень разочаровала «подземная Америка». Нью-йоркское метро заметно проигрывает московскому. Наша подземка — это роскошные «дворцы» и почти абсолютная чистота. Сабвей же Нью-Йорка — это бесприютность при колоссальной концентрации народа. Мусор в огромном количестве и разнообразнейшем ассортименте. После элегантного дома Шварца, роскоши нашего отеля и лимузинов, в которых мы разъезжали, метро показалось жуткой дырой. И когда мы поднялись наверх, в районе фондовой биржи (на Уолл-стрит), все вздохнули с облегчением.
А биржа — потрясла. И потрясла кажущейся хаотичностью, людским муравейником, хотя более организованного «муравейника» трудно себе представить. Вдоль стен, поверху, бежала светящаяся строка с биржевой информацией, но, когда в здание вошел Ельцин, эта строка мгновенно «перестроилась» и появился другой текст: «Сегодня у нас в гостях Ельцин». И все, кто был в этом огромном зале, зааплодировали.
Пожалуй, кульминацией дня стали обед и лекция в Совете по внешним сношениям. Нас предупреждали, что от этой встречи с деловой элитой Нью-Йорка во многом будет зависеть встреча Бориса Николаевича с Президентом Бушем.
Встречал сам Дэвид Рокфеллер, и на лифте вместе с Ельциным они поднялись наверх, а я с редактором журнала «Тайм» остался внизу. Тут же стояли накрытые столики, очень аппетитно сервированные, но на сей раз без крепких напитков.
Лекция должна была состояться на втором этаже, в небольшом старинном зале, рассчитанном на 150 человек. Но публики, пожелавшей встретиться с советским лидером, собралось гораздо больше. Поэтому и в фойе, и в библиотеке, находящейся напротив зала, расставили дополнительные стулья, которые мгновенно были заполнены. Все двери — настежь, чтобы отовсюду было слышно, что происходит в зале. Со мной рядом сидел какой-то пожилой господин, который признался, что за все его 60-летнее посещение этого клуба, он никогда не видел такого многочисленного собрания.
Дэвид Рокфеллер представил Ельцина как оппозиционера Горбачева, что, однако, не помешало присутствующим зааплодировать. Мой шеф был настроен по-боевому. Для него чем больше народу и чем острее вопросы, тем увереннее себя чувствует. Был один вопрос, что называется, в лоб: почему, дескать, вы выступаете против Горбачева и тем самым вносите раскол в стране? Он ответил: «Это здесь, в США, так нежно относятся к Горбачеву, а у нас о нем существуют разные мнения». И Ельцин стал объяснять прописные для нас истины. Что перестройка началась без стратегии и что начинать ее надо было с перестройки самой парти-и. У нас все еще господствует тоталитаризм, который душит всякую инициативу и мешает обществу двигаться вперед.
Когда встреча закончилась, никто из присутствующих не хотел расходиться. Среди собравшихся были Дуэйн О. Андреас — председатель Совета правления и исполнительный директор фирмы «Арчер Даниэл Мидланс» и советско-американского торгового и экономического совета; Роберт Бернстайн — председатель Совета правления и президент издательства «Рандом Хаус инк»; Том Брокоу — ведущий и редактор-администратор вечерней передачи известий «Эн-би-си Найтли Ньюз»; Кеннет Дам — вице-президент по юридическим вопросам и внешним сношениям корпорации Эй-би-эм; Памела Харриман — председатель общественного движения «Демократы на 1980-е годы», член национального комитета партии демократов; Джоэл Мотлей — вице-президент фирмы «Лазар Фрорес энд Ко» и многие другие.
Во время встречи произошел любопытный эпизод. Кто-то из присутствующих спросил: «Что Ельцин привез в Америку?» То есть с какими идеями он приехал в Штаты? И он, не моргнув глазом, ответил: «Обо всем, что я с собой привез, я скажу самому Бушу. У меня есть что сказать вашему Президенту, и, я думаю, ему будет интересно встретиться со мной». Этими словами Борис Николаевич всех заинтриговал.
Экман, который находился рядом со мной, воскликнул: «Все в порядке, ваш шеф обеспечил себе встречу с Бушем». И переводчик Гарри Колтер тоже поздравил меня: «Радуйтесь, Лев, что вы работаете с таким человеком. Он, кажется, убедил этих людей и обеспечил себе встречу с нашим Президентом».
От Рокфеллера мой шеф вышел триумфатором. Он весь сиял. Но радоваться особенно было некогда: через двадцать минут его ждала прямая телепрограмма «Час новостей ведущих Макнила и Лерера». Число телезрителей — от пяти до семи миллионов.
За каждое интервью в США платят, и Б.Н. Ельцин в этом смысле не был исключением. Однако от каждого его выступления имел свой процент и Джим Гаррисон, спрессовавший программу своего «раба» Ельцина до последней степени. Легко сопоставить его график работы: в 14.15 интервью на ТВ, а уже в 17.00 — лекция в институте Гарримана при Колумбийском университете. К нему мы подъехали на машинах, затем поднялись по очень широкой (напоминавшей нашу Потемкинскую в Одессе) лестнице, ведущей к величественному старинному зданию. На ступенях — сотни студентов, которые встречали московского гостя бурным ликованием. Столь теплый прием растрогал Бориса Николаевича, и он уже готов был пренебречь программой и начать выступление прямо на площадке перед университетом. Попросил даже через переводчика организовать внешнюю радиотрансляцию. Здесь уже находились представители ведущих телекомпаний и вели прямой репортаж. Ельцин чувствовал себя в родной стихии — московского митинга… Но вскоре пришел представитель администрации и сказал, что лекция все же должна состояться в зале университета.
Встретили Ельцина президент Колумбийского университета Майкл И. Соверн и профессор политических наук директор института Гарримана Роберт Легволд. Ельцин подчинился и вошел в зал, где уже находился мэр НьюИорка и многочисленная публика. Это было гигантское помещение необыкновенной красоты. Побывав в таком святилище хоть раз, человек наверняка задумается о смысле и значении просвещения.
Лекция продолжалась около двух часов и, на мой взгляд, была одной из лучших лекций Бориса Николаевича в Америке…
Затем состоялся ужин в «Речном клубе», на котором председательствовал Дэвид Рокфеллер и собралось много именитых гостей (в том числе: Пол Баралан — руководитель программной деятельности, фонд имени Форда; Антонина Буне — исполнительный директор, фонд Сороса; Колин Кампбелл — президент, фонд имени братьев Рокфеллеров; Уэйл Грин — советник фонда семьи Рокфеллеров; Дейвид А. Хамбург — президент корпорации имени Карнеги в Нью-Йорке и еще несколько президентов).
В Балтимор мы вылетели на частном самолете, предоставленном в наше распоряжение Дэвидом Рокфеллером. В половине двенадцатого ночи мы уже были в университете Дж. Гопкинса.