Было только одно «но».
До того момента по остаткам денег, которые у нас держали банки-корреспонденты, мы ничего не платили, они в основном использовали эти средства для собственных расчетов. А теперь мы должны были начать начислять на эти остатки проценты — и немалые, так как в те времена ставка на межбанке достигала 50–100% годовых!
В общем, после запуска этого проекта денег у нас стало еще больше.
Но сразу увеличились и наши расходы по процентам.
P.S.
Этот проект сделал наш МРЦ еще более уверенным лидером межбанковского рынка, но он же усилил и нашу зависимость от «коротких» банковских денег. И совсем скоро мы это почувствовали в полную силу…
Акции банка (1994 год)
Все то время, что мы работали в банке, мы… не были его акционерами!
Это удивительно и даже поразительно, но это так. Мы отдавались своей работе, как будто были хозяевами бизнеса или хотя бы партнерами — но юридически и фактически мы не были таковыми.
В начале девяностых отношения между акционерами и самим банком вообще были очень своеобразными. К акциям относились не как к инструменту власти и собственности, а как к некоему значку, ваучеру, демонстрирующему, что ты имеешь отношение к этой компании или банку — и только.
Банк выпускал акции, платил дивиденды, проводил собрания акционеров и даже выбирал совет директоров из ведущих акционеров, но всем рулило его правление.
При этом акционеры к нему не имели почти никакого отношения.
С самого начала работы Тверьуниверсалбанка как независимого коммерческого банка Александра Михайловна Козырева стала активно распространять акции среди населения Твери и ведущих компаний области. В результате акционерами стали с десяток старых тверских предприятий и десятки тысяч простых горожан.
По сути, ТУБ был «народным» банком. Контрольным пакетом фактически никто не владел — даже Козырева.
У нас самих акций не было вообще.
Из руководителей старых тверских предприятий состоял совет директоров банка, представлявший акционеров, и где-то раз в квартал Козырева его собирала. Приезжали туда и мы.
Это было что-то вроде посиделок в главном офисе, где участвовали мы (правление банка) и акционеры (директора тверских предприятий — какого-то кожевенного завода, какого-то совхоза и т.п.).
В первые годы это было нормально, но постепенно начинало становиться все более и более… забавным.
С каждым годом тверские предприятия-акционеры беднели — и их директора тоже, — а Тверьуниверсалбанк, наоборот, все время богател. Богатели и мы лично — правление. Они приезжали на совет директоров на своих старых «волгах» и «москвичах», а мы — уже на «мерседесах» и «БМВ».
Они были акционерами банка, а мы — его правлением.
Картинка была странной, но всем понятной и закономерной. Мы, а точнее Козырева, дали этим людям возможность — по сути, даром — стать акционерами быстрорастущего банка. А быстрорастущим его делало правление, то есть мы.
Это было странно, но всем понятно.
И все играли в эту игру.
Директора предприятий не мешали нам — Козыревой и правлению — руководить банком, а мы позволяли им быть нашими акционерами.
Сейчас это странно звучит, в это трудно поверить, но тогда все обстояло именно так.
На этих наших совместных заседаниях совета директоров, Козырева и мы, «москвичи», отчитывались о наших успехах и триумфах, а «красные тверские директора» слушали нас с открытыми ртами, с трудом понимая, как это все у них там в Москве получается.
Потом всегда было застолье с закусочкой, вином, коньяком, смешными тостами, анекдотами и просто историями про жизнь. Всем — и им, и нам — нравились такие посиделки.
Эти старые советские директора были людьми немного провинциальными, но повидавшими многое, и нам нравилось слушать их рассказы про былое, про то, как любили отдыхать члены ЦК где-то под Завидовом, ну и прочее в том же духе.
А акционерам — «красным директорам» нравилось слушать молодых московских банкиров, которые рассказывали про свои грандиозные планы и покорение всей страны. И мы, и они постепенно понимали двусмысленность происходящего, но все думали про себя, что когда-то, как-то… это все само по себе изменится.
Лишь где-то на третий год существования банка, примерно в 1994-м, мы, московская команда, впервые начали задумываться, а не стать ли нам самим акционерами. В те времена это можно было сделать очень легко. Банку достаточно было объявить эмиссию акций, а нам — выкупить их, оформив покупку на какую-нибудь свою предварительно прокредитованную компанию.
И мы начали продумывать саму сделку — тем более что Козырева как раз запланировала очередную эмиссию. Мы еще не понимали, к чему это приведет, не знали, нужно ли нам оно. Мы вообще не обсуждали между собой, как будем делить акции, если сможем их купить.
Мы просто стали готовить сделку.
Но не прошло и несколько дней, как мне позвонила Козырева: «Я все поняла! Вы хотите купить весь банк, я вам этого не позволю. Я еду в Москву, будем разговаривать».
Наверное, именно тогда между Александрой Михайловной и нами — московской командой — состоялся первый тяжелый разговор. До этого мы еще не выясняли между собой, кто у нас в банке хозяин.
Действительно, а кто реальные хозяева банка? Неужели вот этот директор комбината искусственных кож? Или вот этот директор совхоза?
И Козырева тогда впервые нам призналась, что так долго продолжаться не может. Надо было что-то менять.
Мы создаем этот банк — и потому все вместе должны стать его хозяевами!
Александра Михайловна спросила, какой пакет акций хотим мы, московская команда?
Мы ответили: «Не знаем, еще даже не думали». Но считаем, что контрольный пакет должен быть у нее, у А. М. Козыревой.
— Вы создали этот банк, и контрольный пакет должен быть у вас, — четко ответили мы.
Услышав это, она успокоилась, и конфликт удалось уладить.
Впрочем, она не хотела скупать акции прямо сейчас. Она не знала, что скажут другие акционеры, когда вдруг увидят среди основных акционеров ее или нас.
Она предложила подождать. У всех тверских предприятий, мол, дела идут не очень хорошо, они сами будут приходить и продавать акции. Им все равно понадобятся деньги, и вот тогда мы все у них постепенно выкупим.
На том и порешили.
Тогда же мы договорились, что московская команда в акционерные дела лезть не будет, этим станет заниматься лично Козырева.
P.S.
Мы так и не стали акционерами банка. Крах наступил в тот момент, когда мы все еще были просто менеджерами.
А все тверские акционеры потеряли свои акции — их просто размыли в сто раз при санации банка.
Отдых и образ жизни (1993–1998 годы)
Все студенческие посиделки в нашем общежитии заканчивались обычно песнями под гитару. Хороших гитаристов и бардов у нас хватало, и потому это вошло в прочную традицию — собираться по вечерам и петь. В репертуаре обычно было что-то про «казаков», «Машина времени», Константин Никольский, хорошо шел Розенбаум — и, конечно, русский рок. От «Группы крови» Цоя тряслась общага, а Б. Г. был всеобщим кумиром.
Еще в 1986-м, организовывая по комсомольской линии нашу общественную жизнь, мы зазвали к нам в Жуковский на тайный концерт группу «Аквариум». Переполненный институтский актовый зал и совместная выпивка с Борисом Гребенщиковым (ему было тогда около тридцати) в нашей общаге — это, наверное, самое незабываемое впечатление студенческих лет.
Начав банковскую карьеру, мы не поменяли своих традиций и все так же часто продолжали собираться по выходным у кого-нибудь из друзей на посиделки. Все они заканчивались песнями под гитару и, конечно, танцами.
Первый раз мы с женой и сыном поехали отдыхать за границу в Малайзию, на остров Пенанг.
Этот остров и вообще Малайзию посоветовал мне один из друзей-физтехов, он там уже один раз побывал. Виза туда не требовалась. Он подробно объяснил, как выбраться из аэропорта Куала-Лумпур, перейти в другой, долететь до Пенанга, а затем доехать до отеля. Это был наш первый выезд за границу, и потому мы волновались.
«В отеле можно ходить без бумажника и заказывать что угодно, есть в ресторанах, в общем, всем пользоваться без денег, — сказал друг, когда готовил к поездке. — За тебя все подсчитают, и ты расплатишься в конце». Я помню, что это меня очень тогда удивило. Так не было принято в СССР — у нас за все следовало платить сразу, причем в кассу.
Очередь в кассу — обычное дело для советского общепита, отдыха и вообще везде.
Малайзия, пятизвездочный отель, шикарные завтраки, где можно брать все, что захочется, — все это поражало. Уже потом оно стало восприниматься как нечто привычное, само собой разумеющееся. Так и должен быть организован пятизвездочный — да и вообще любой — отдых, но тогда мы только начинали познавать это.
Отдыхали в СССР нечасто. Человек имел двадцать дней отпуска в год. Он мог выбрать их частями, но в основном все, естественно, старались уйти в отпуск летом. Именно в эти дни человек мог куда-то отправиться — как правило, в поездку по стране. Редкие люди выезжали на море. Остальные выходные и праздничные дни граждане проводили дома, на дачах, в деревне. Привычки часто куда-то уезжать на отдых у советского человека не было.
Не было ее и у нас.
Этот маховик отдыхов начал раскручиваться с 1993 года.
Сначала на майские праздники мы отправились на неделю в Малайзию, затем, на ноябрьские, — на неделю в Египет. Потом все начали учиться кататься на горных лыжах — а освоить их за один сезон невозможно, так что мы стали ездить в горы минимум по два раза за зиму.
Так — постепенно, год за годом — у нас установился строгий распорядок отдыхов. Обязательными и неприкосновенными мы считали майские и ноябрьские праздники, а также две зимние поездки.
Летний отдых в девяностые не был строго регламентирован календарем, и потому мы могли выбраться куда-нибудь на неделю в любое время, но постепенно приоритетным стал август.