Меня очень печалило тогда и волновало, что покупатели к киоскам почти не подходили.
Прошло несколько месяцев — кажется, три. Такой срок нам назначили в «Союзпечати» — после этого они должны были доложить нам, сколько продали, перечислить выручку за вычетом своей комиссии и отдать оставшийся тираж.
Порог нашей окупаемости был где-то 30%. Нужно было продать минимум 30% тиража — а всего мы напечатали 100 тысяч листовок, — чтобы хотя бы выйти в ноль, то есть рассчитаться с типографией, вернуть свои деньги за перевозку, оплатить налоги кооператива, перечислить комиссию «Союзпечати» и положенную долю факультету.
Я очень волновался, когда позвонил через три месяца. Спросил: «Сколько продали?»
И услышал в ответ: «Извините, но все реализовать не удалось, продали только 80% тиража. Больше не смогли. Нам придется вам вернуть оставшиеся 20% листовок — и к тому же они все потрепаны и, наверное, испорчены, так как свозили их из киосков со всей Москвы. Еще раз извините…»
Я обомлел. Это более чем в два раза превосходило то, что нам требовалось для окупаемости!
Это был феерический успех!
«Союзпечать» перечислила нам деньги. Мы рассчитались с типографией, вернули транспортные, отдали долю факультету, после чего на каждого из нас осталось где-то по тысяче рублей. Столько я до этого зарабатывал, будучи командиром стройотряда, за три месяца тяжелого физического труда где-то в Сибири, да еще с учетом «северного» повышенного коэффициента!
После этого успеха мне показалось, что мы и дальше сможем так жить, а именно: продолжать заниматься наукой, самолетами, аэродинамикой и периодически — делать такие коммерческие сделки через наш кооператив.
С того момента я больше не ездил в общественном транспорте, не ждал на остановке автобуса, не толкался в толпе — я всегда стал ловить тачку. Добираться на такси от общаги до платформы «Отдых», чтобы на электричке поехать в Москву или в Коломну к жене и теще, стало для меня нормой. Раньше я мог позволить себе такси максимум раз в месяц, и то если очень куда-то опаздывал.
P.S.
Через полгода после того первого успеха мы решили его повторить. Я вальяжно поехал в ту же типографию, чтобы договориться о новой партии. И каково же было мое удивление, когда мне ответили: «У нас уже заказов на шесть месяцев вперед, все время занято, приходите через полгода».
Я позвонил в «Союзпечать»: «Можем ли мы у вас разместить на продажу новую партию кроссвордов?»
Мне ответили: «Нет. Мы уже завалены разной литературой и макулатурой».
И действительно, когда я поехал в Москву, то увидел, что прямо в метро лежат развалы всякой печатной продукции: газет, кроссвордов, анекдотов, стихов, песен и прочего, и прочего. Я увидел тогда, что рынок быстро, очень быстро занял это место.
Нужно было искать что-то новое.
Валютное кидалово (лето 1991 года)
Официально хождение валюты в СССР было запрещено.
Валюта не продавалась легально. Ее иногда привозили те, кто работал в других странах. Ее также в малом количестве выдавали при выезде в загранкомандировку. А потратить валюту в Москве можно было только в специальных «валютных» магазинах «Березка».
Но, конечно, все, что тогда официально запрещалось, можно было сделать неофициально — на черном рынке.
Один такой черный рынок я как-то случайно и обнаружил около Курского вокзала, рядом с отделением Внешэкономбанка. По-видимому, с заднего входа сами сотрудники ВЭБа выносили эту валюту и там же ее продавали. По крайней мере, именно такая версия ходила среди тех, кто тогда толкался у Курского вокзала.
Порасспросив людей, почем тут доллары и фунты, я вдруг понял, что есть существенная разница между курсом покупки валюты, который мне назвали у вокзала, и тем, что я слышал от своих же друзей в Жуковском.
И я решил на этом «заработать»!
Пошел к своему однокурснику Андрею — он в то время зарабатывал на видеоаппаратуре, то ли записывал новые фильмы на кассеты и продавал их, то ли перепродавал сами видаки, привезенные из-за границы, — в общем, валюта у него водилась. Я попросил Андрея занять мне, кажется, тысячу долларов на выгодную, как мне тогда казалось, сделку.
В тот момент это были для меня довольно большие деньги.
Я предполагал продать их за рубли на черной толкучке у вокзала, а потом уже в Жуковском купить доллары по более выгодному курсу. После возврата Андрею занятой у него тысячи долларов у меня должно было остаться около половины от этой суммы. Вот такую разницу давал тот «выгодный» курс.
Приехав на Курский вокзал, я сразу направился к тому «черному» рынку у ВЭБа. Там уже толкалось много народу, люди стояли кучками по два-три человека, и все что-то подсчитывали.
Видно было, как они друг другу передают какие-то деньги. Так как все это происходило нелегально, люди с недоверием смотрели на остальных и все время оглядывались по сторонам, чтобы при слове «менты» успеть разбежаться.
Я зашел в центр той толпы, посмотрел по сторонам — милиции вроде нигде не было видно, все было спокойно — и стал спрашивать, кому нужны доллары и кто какой курс предлагает.
Довольно быстро я выбрал мужичка азербайджанского вида, который дал мне лучший курс и у которого прямо сейчас была нужная сумма. Мы встали друг напротив друга и занялись расчетами. Я сказал, сколько у меня долларов, он посчитал по своему курсу и назвал сумму в рублях. Я согласился, понимая, что это будет довольно толстая пачка денег.
Он предложил отойти чуть в сторонку, под арку — мол, чтоб не светиться. Мы отошли — и стали совершать обмен.
Я достал свою тоненькую пачку долларов, а он — пухлую пачку своих рублей. Перелистнул их, и я увидел, что деньги реальные. Я протянул ему валюту, а он мне — рубли. Я уже взял его пачку рублей, но он их не выпускал — мол, и ты давай доллары. Через пару секунд он взялся за мои доллары, но я все еще продолжал их держать. Чуть задержавшись, он отпустил свои рубли, а я еще держал свои доллары.
Но одной рукой невозможно было пересчитать взятые у него рубли, и я отпустил доллары и начал перелистывать толстую пачку его рублей. Уже на пятой или шестой купюре я вдруг понял, что там дальше лежат просто… чистые листки бумаги по размеру купюр!
Подняв взгляд на азербайджанца, я увидел его быстро удаляющуюся спину — он убегал.
Я бросился за ним, мчался по каким-то дворам и закоулкам, долго, но безуспешно. Так я «попал» на тысячу долларов.
Полностью опустошенный, я вернулся в Жуковский. Взял деньги, что у меня к тому времени оставались от кроссвордов, отдал Андрею, но набранной суммы все равно не хватало. Я сказал ему, что сразу все не верну, а смогу только в ближайшее время…
P.S.
Весь долг Андрею я сумел отдать только из первой своей большой зарплаты в банке. После того случая я решил больше никогда в жизни не заниматься «черными» спекуляциями. Чувствовал я себя тогда очень мерзко, так как и поделиться-то переживаниями ни с кем не мог. Все это казалось глупым, бездарным и пошлым.
Таким «бизнесом» заниматься нельзя, сказал я себе. Нужно было браться за что-то серьезное, причем срочно! Деньги кончались.
А когда наше банковское дело уже вовсю раскрутилось, мы позвали Андрея к нам, возглавить кредитное управление банка.
НИИ ЦАГИ (1991 год)
Система высшего образования в московском Физтехе, который мы заканчивали, предусматривала, что на последних курсах института мы уже должны были активно вести научную работу в одном из профильных отраслевых НИИ. Это позволяло после окончания института сразу влиться в науку, начать готовить кандидатскую, а потом и докторскую диссертацию.
Я был распределен и работал в ЦАГИ3.
В кабинете, где мне дали стол и стул, сидело пять человек. В дальнем углу располагался стол моего научного руководителя, начальника отдела, — ему было тогда около сорока. По бокам от него — столы двух сотрудниц, женщин непонятного возраста, думаю, между тридцатью пятью и сорока пятью. В их задачу входило собирать в папки какие-то бумаги, которые давал им начальник отдела, а также чертить графики на основе данных, которые мы периодически получали от экспериментов в аэродинамической трубе. Эксперименты тогда уже проходили редко, и потому реальной работы и загрузки у женщин не было.
Постепенно я начал понимать, что одна из главных задач мужской части нашего отдела заключалась в том, чтобы загрузить работой этих двух наших женщин. Основной же задачей этих сотрудниц было… заваривать чай.
Это была отдельная и очень важная процедура. И состояла она из следующих этапов. Освободить стол или хотя бы угол стола от бумаг и чертежей. Положить на него деревянную доску. Поставить сверху чайник, предварительно наполнив его водой. Засунуть в него кипятильник, опустить крышку. Поднять ее, когда закипит вода, вынуть кипятильник, снова опустить крышку. На отдельную доску поставить фарфоровый чайничек, насыпать туда чай из пачки «с индийским слоном», залить кипяток, закрыть чайничек. Обернуть чайничек полотенцем и через пять минут предложить всем… чайную паузу! Такая процедура непременно проделывалась два раз в день — утром и ближе к вечеру, не считая обеденного перерыва.
Кроме этих двух сотрудниц, начальника отдела и меня, студента-выпускника, в углу располагался еще один замначальника отдела, молодой кандидат наук. Ему было тридцать два.
Я просидел в том кабинете около года — последние шесть месяцев выпускного курса института, когда я готовил дипломную работу по аэродинамике вихревых потоков у носовой части истребителя на больших углах атаки, и первые шесть месяцев аспирантуры, когда я должен был начинать готовить кандидатскую.
Еще не закончив институт, я увидел, что дела в ЦАГИ идут тухло.
Реальной исследовательской работы уже почти не было. Каких-то больших научных задач — тоже. Все пытались себе придумать какое-то занятие, но все это было очень отвлеченно, без прорывов.