А в «Онэксиме» никто не хотел с этим спешить. Перевести весь гараж с водителями и всех охранников на бюджет банка значило в один момент очень сильно увеличить его расходы.
Никто такого, естественно, не хотел, и «Онэксим» начал динамить процесс. Но динамить в этой ситуации означало продолжать вешать эти расходы на бюджет МФК — то есть теперь уже на совместный бюджет «МФК-Ренессанса».
И потянулись многомесячные переговоры, тяжбы и дрязги. Кто кому должен? Что, в каком объеме и у кого останется?
Начал устанавливать свои принципы и правила «Ренессанс-Капитал».
И тут внезапно выяснилось, что правила жизни, по которым привыкли работать американец Йордан и новозеландец Дженнингс, очень сильно отличаются от тех, по которым жили русские Потанин и Прохоров.
Тремя кардинальными отличиями в этих правилах жизни были автопарк, столовка и кадры.
Онэксимбанк и МФК, как и Тверьуниверсалбанк, представляли собой типично «советские» учреждения. Здесь по статусу полагался автомобиль — чем выше статус, тем престижнее марка.
В советских учреждениях ограничивались черной «Волгой». В «Онэксиме» и МФК все топы любили «Ауди», в крайнем случае «БМВ» или «мерседес». У начальников департаментов и отделов были «Дэу» разных марок.
К каждому автомобилю, естественно, полагалось по водителю, а топам — и по два. Если есть штат шоферов, то нужно помещение, где бы они все собирались, а кроме того, гараж, чтобы ставить и ремонтировать машины. А для учета и содержания всего этого нужен был еще и штат бухгалтеров.
В общем, расходы на автопарк, на его содержание и учет получались внушительными. У Онэксимбанка и МФК к тому времени на балансе было больше ста машин! Когда эту цифру увидели Йордан с Дженнингсом, у них округлились глаза.
— Знаете, сколько у нас автомобилей в «Ренессансе? — спросили они у меня. И тут же ответили: — Один!
— Это мой автомобиль, — подтвердил Борис. — Да и тот я хочу снять с бюджета и ездить на своем личном, чтоб другим неповадно было.
Первое правило «Ренессанса», которое реально поразило меня своей простотой и элегантностью, звучало так: «Мы платим большую зарплату, а каждый сам волен решать, куда ее потратить!» Хочешь автомобиль с водителем — трать свои деньги на это. Хочешь «БМВ» или «Феррари» — покупай. Правда, если зарплата и бонус тебе позволят. Нет никакой иерархии по маркам машин, все ездят на чем хотят. Нет никакой бухгалтерии по учету и сопровождению автопарка.
И действительно, я вдруг обнаружил, что в Москве уже можно было легко взять в аренду машину практически любой марки с водителем. Шофер сам заботился об автомобиле, сам следил за его заправкой и ремонтом. Если машину покупал ты сам, нужно было только найти шофера. Правда, он не нанимался в штат, и ты ему платил «в конверте», но такие мелочи американца и новозеландца абсолютно не волновали. Как, собственно, тогда они не заботили и нас. Это первое правило мне очень понравилось! Странно было, что мы к нему ранее не пришли сами. Ему нас научил «Ренессанс-Капитал».
Второе правило «Ренессанса» касалось столовки. И у нас ранее в ТУБе, и в «Онэксимбанке» с «МФК» имелась своя корпоративная столовая. Много лет было принято, что обеды для сотрудников вообще бесплатны или банк доплачивал значительную сумму на содержание столовой. Это все были, возможно, советские пережитки. Но весь наш персонал к такому порядку вещей давно привык и не знал, как без него жить.
«Ренессанс» порезал все расходы на столовку. Разом. Все.
И опять здесь в основе лежал тот же принцип: у нас достаточно высокие зарплаты, чтобы каждый сотрудник сам решал, где и чем ему питаться.
Действительно, к тому моменту в центре Москвы имелось уже достаточно кафе, довольно разнообразных по ценам и меню. В общем, дотации на столовку были тут же порезаны.
Третье правило касалось кадров. Этим в «Ренессансе» ведал Стивен Дженнингс. Он не любил общаться с людьми, да и не мог это толком делать, так как просто не говорил по-русски.
Стивен принадлежал к числу тех людей, кому плохо даются языки, кроме родного. В его случае это был английский. По-русски Стивен говорил очень плохо. Он что-то понимал на слух, но довольно мало и потому общаться с персоналом он не очень любил, а если ему и приходилось, то Стивен делал это через помощника.
Понятно, что при таком общении терялся контакт. Это понимали и сотрудники, и сам Стивен. И потому такого общения с рядовым персоналом было мало. Стивен, конечно, общался со всеми руководителями, но те все владели английским. А с рядовым персоналом он почти не общался.
И потому увольнять сотрудников Стивену было легче, чем кому-либо другому. Эта почетная обязанность, увольнять сотрудников, была возложена на Стивена Дженнингса.
Тут он вел себя четко и бескомпромиссно. Его не интересовали какие-то истории — откуда человек пришел, сколько он уже работает. Его не интересовали личные качества этого сотрудника. Стивен мыслил очень просто: «Сколько нам нужно персонала, чтобы делать то-то и то-то? Сколько он стоит на рынке? Я готов дать на 10% больше рынка», — говорил он.
Но если компания могла обойтись без какого-то сотрудника, Стивен безжалостно вычеркивал его из списка. И отдел кадров работал уже как машинка по увольнению.
«Ренессанс» был по настоящему «американским» инвестиционным банком, агрессивным и четким в своем понимании интереса и прибыли.
Бюджет «Ренессанса» был большой, но рациональный. Так не работали тогда наши банки. Этому искусству все российские банки еще только учились.
P.S.
Разводом с Онэксимбанком и утряской бюджета и кадрового состава «МФК-Ренессанс» мы занимались почти весь 1998 год вплоть до августа. Но дефолт поставил под вопрос саму сделку объединения, и слияние в результате так и не состоялось.
Мы отделили «МФК» от «Онэксима», и МФК сумел пережить дефолт и даже сохраниться. МФК мог бы стать после дефолта даже опорным банком группы «Интеррос», но слишком уж много было в нем всякого разного.
Из «Ренессанса» сразу после дефолта 1998-го ушел весь его звездный состав инвестбанкиров: Борис Йордан, Леонид Рожецкин, Антон Кудряшов, Ричард Дитц. Все разбрелись кто куда, делать свой самостоятельный бизнес.
А на хозяйстве, отвечать за долги, остался один Стивен Дженнингс. Он, по-моему, единственный из той звездной команды не был инвестбанкиром. Он был, скорее, завхозом, начальником отдела кадров, полковым капелланом, но не инвестбанкиром.
ЮКСИ (зима 1998 года)
ЮКОС купил свой долг перед Родиной
Хотя власти отказались вчера обнародовать итоги аукциона облигаций «Самаранефтегаза» и «Юганскнефтегаза», Ъ удалось узнать, кто победил. Как это часто бывает, борьба завершилась еще до конкурса: перед самым его началом группа «МФК-Ренессанс» отступила, сняв свою заявку. И облигации достались группе «ЮКОС-Роспром». Кому я должен — всем прощаю.
«КоммерсантЪ», 11 февраля 1998 года35
Мы узнали об этом из газет.
— Они хотят повторить наш трюк, — с такими словами ко мне в кабинет вбежал один из сотрудников и показал «незаметное» информационное сообщение в каком-то государственном вестнике.
Там говорилось, что две нефтяные компании — «Юганскнефтегаз» и «Самаранефтегаз» — выпустят в счет своих просроченных налоговых долгов облигации и отдадут их в Минфин.
По сути, Минфин повторял то, что мы проделали с агробондами, только теперь вместо субфедеральных облигаций он собирался выставить на торги первые корпоративные облигации!
Это показалось очень интересным, эмитентами были известные нефтяные компании, да к тому же гарантом по тем бондам выступал сам ЮКОС.
В общем, это сразу нас заинтересовало, и я стал звонить в Минфин, пытаясь что-то разузнать. Впрочем, очень быстро я понял, что там не рады нашим звонкам. В министерстве мне ответили, что им самим мало что известно и что эти облигации они передали в РФФИ36.
Я стал звонить в РФФИ. Но и там я почувствовал некоторую таинственность — никто не хотел нам ничего рассказывать про эти облигации нефтяных компаний. Все это меня еще сильнее заинтриговало.
И я начал копать.
Что это вообще за облигации? Откуда они взялись? Кому нужны?
Наше расследование показало следующее: к началу 1997 года в стране накопились большие долги по налогам, и правительство РФ разработало специальную программу, в рамках которой крупнейшим налогоплательщикам — в их числе «Юганскнефтегазу» и «Самаранефтегазу» (обе компании тогда входили в ЮКОС) — реструктурировали накопившиеся долги на пять лет. В обеспечение этого они должны были выпустить двухлетние облигации и отдать их в Минфин. В случае разового нарушения текущих налоговых платежей министерство имело право продать эти облигации на рынке.
Это было странное наказание должника, так как Минфин «грозил» продать облигации с большим дисконтом. Но правила были именно такими.
И вот в начале декабря 1997 года «Юганскнефтегаз» и «Самаранефтегаз» нарушили свои текущие налоговые платежи, и Минфин тут же перевел облигации компаний в РФФИ для продажи на рынке.
Об этом проекте не писали специально газеты, его никто не раскручивал в печати, хотя он был знаковым.
Стало очевидно, что этот проект ЮКОС сделал специально под себя. Он сам как-то пролоббировал его для своих нефтяных дочек и сам же решил с дисконтом скупить собственные же долги.
Когда мы поняли, в чем тут дело, стали с еще бо́льшим упорством звонить в РФФИ.
— Мы требуем предоставить нам всю информацию по этим облигациям и по торгам, — настойчиво просили мы. — Если вы не передадите нам документацию, мы станем писать в прессу! — это был наш финальный аргумент, после чего они сдались, и мы наконец получили все бумаги.
Но нам также сказали, что зря мы лезем в это. Все уже якобы организовано, и покупатель есть.
— Зачем вы, «МФК-Ренессанс», в это лезете? Что, других проектов на рынке нет?
— Таких крупных по размеру, по именам эмитентов и по доходности на рынке нет, — ответили мы. — Мы пойдем на торги, готовьтесь!