Лёня Рожецкин пассами рук показывал Борису, что его в кабинете нет, если Сорос вдруг спросит. Именно Лёня делал для Сороса эту сделку.
И все ругали Дитца.
Выяснилось, что только сейчас Борис Йордан и Стив Дженнингс узнали, какую позицию в РЕПО взял на компанию Ричард Дитц!
Все материли его: «Как он мог?! Почему никто из нас об этом не знал?!» Главный вопрос был: платить или не платить западным банкам по долгам?
Позиции разделились: Борис говорил, что нужно платить. Но это был путь к банкротству. Но если не заплатить, то имя компании попадет в черный список и никто больше не захочет работать с «Ренессансом».
Стивен стоял на том, что платить не нужно. Мол, весь рынок встал, Минфин в дефолте, и мы тоже можем пойти на дефолт. Борис спорил, утверждая, что инвестбанк не имеет права идти на дефолт. После этого он перестанет быть инвестбанком.
Тогда в кабинете Йордана к общему решению они так и не пришли.
Через пару дней я поехал на совещание к Потанину — он собрал всех у себя на улице Маши Порываевой с вопросом: «Что будем делать?»
Тут разговор и обстановка были более четкими и конкретными. Почти без обсуждений был представлен план: платим только нашим, русским — Сургуту и всем остальным, — а западникам не платим. На всех все равно не хватит. Нужно выбирать. Нам тут еще жить, и потому мы будем рассчитываться только с нашими. Онэксимбанк пойдет на реструктуризацию одновременно с долгами перед западниками.
А всех русских клиентов нужно будет перевести в какой-нибудь новый чистый банк. Кажется, тут же, на этом совещании, родилось для него и название… Росбанк.
Банк для российских клиентов.
P.S.
На следующий день никто из банков-контрагентов в МФК не заплатил, все тянули, как и мы.
Все ждали каких-то решений от Минфина по ГКО. И только после разъяснений Златкис платежи постепенно пошли, и со временем МФК со всеми рассчитался, равно как и наши банки-контрагенты — с нами.
Йордан с Дженнингсом так и не нашли общую позицию по вопросу, платить или не платить, и… разделились.
Борис взял себе одну часть активов, Лёня Рожецкин — другую, а Стивен остался разгребать проблемы «Ренессанса» с его неоплаченными долгами перед иностранцами.
И через пару лет «Ренессанс» взлетел на новую высоту!
Онэксимбанк был успешно реструктурирован, а Росбанк стал одним из крупнейших в России, и через десять лет его купил французский Societe Generale.
Где-то в середине сентября мне позвонил глава казначейства «Газпрома» — ему нужно было конвертировать валютную выручку. «Мне очень нравится продавать валюту по курсу 20 рублей за доллар», — сказал он.
До этого несколько лет подряд он конвертировал их всего по 6 рублей за доллар.
В ЦБ (август 1998 года)
Отмучился
Вчера председатель Банка России Сергей Дубинин подал президенту прошение об отставке. Борьба за кресло главы ЦБ, которая до сих пор была скрыта от широкой общественности, приняла публичную форму. И вышла на финишную прямую. Выбора не было.
«КоммерсантЪ», 8 сентября 1998 года40
Через пару дней после дефолта Сергей Дубинин, глава ЦБ, решил собрать основных банкиров, чтобы объясниться. Встреча была очень важной, все хотели узнать из первых рук, что происходит и вообще что теперь делать дальше.
Собрался весь цвет: Ходорковский, Потанин, Прохоров, Фридман, Виноградов, Смоленский, руководители «Сбера», ВЭБа, ВТБ. Всего человек пятнадцать.
На той исторической встрече как председатель правления МФК оказался и я.
Когда правительство совместно с ЦБ объявило о дефолте, были озвучены три основные меры: во-первых, заморозка всех выплат по ГКО и ОФЗ с остановкой торгов на бирже; во-вторых, мораторий на девяносто дней по возврату кредитов западным контрагентам — точнее, по всем платежам в валюте за рубеж; и, в-третьих, создание платежного пула крупнейших банков для сохранения устойчивости банковской системы.
Все эти вопросы, а также кое-какие другие Дубинин и решил обсудить с основными банкирами.
Пока собирались в коридоре перед залом заседаний — все здоровались, шутили и внимательно смотрели друг на друга, пытаясь понять, кто как себя чувствует.
Хуже всех было Смоленскому, хотя шутками и улыбками он все время хотел скрыть свое напряжение. Уже две недели его московские отделения атаковали возмущенные вкладчики. Очереди к тому дню уже стояли и у «Моста», и у «Менатепа», но в «СБС-Агро» это было наиболее очевидно, к тому времени он был лидером по привлечению частных вкладов.
Виноградов был напряжен, Ходорковский — спокоен.
Встречу вел Дубинин, ему помогал Алексашенко.
Дубинин на словах еще раз изложил суть постановления, рассказал, почему они на это пошли, в чем «позитив» для банков, какие могут быть проблемы, а затем предложил перейти к дискуссии.
Сначала заговорили про ГКО.
— Если у вас в портфелях есть ГКО, мы вам поможем, — сказал Дубинин.
Но тут же из обсуждения стало понятно, что ни у кого из присутствующих в портфелях ГКО почти нет. Точнее, они имелись только у госбанков (Сбербанка, ВЭБа и ВТБ) и еще у иностранцев, которых здесь не было.
— Это нам не поможет, — ответили присутствующие.
— Зато вам поможет то, что мы объявили мораторий на выплату долгов иностранцам — добавил Алексашенко.
С этим доводом все согласились, у всех к тому времени были огромные долги перед западными банками, и мораторий решал в тот момент очень много проблем.
И вообще уже второй день все между собой говорили о «банковских каникулах».
Нужно было хоть как-то осмотреться. Все ожидали платежей друг от друга, но никто никому не платил. Неформально «каникулы» уже наступили, но все ждали, когда Центробанк объявит о них официально.
Но ЦБ молчал.
И Дубинин заговорил о доверии между банками:
— Вот мы тут собрали двенадцать-пятнадцать основных банков. Мы хотим, чтобы был пул банков, которым бы все доверяли, — тем самым устойчивость системы удалось бы сохранить. Вы друг другу-то доверяете? — спросил Дубинин, обращаясь ко всем присутствующим.
Все сидели за длинным столом, все хорошо друг друга видели и все друг на друга смотрели. Я выделил тогда для себя три группы лиц: госбанки, «веселые» и «мрачные».
Госбанками были Сбербанк, ВЭБ и ВТБ. Их представители сидели молча. Они имели в портфелях ГКО, они должны были иностранцам и вкладчикам, но при этом полностью зависели от ЦБ и Дубинина, а потому просто молчали в ожидании общего решения.
Веселыми были Фридман (Альфа-банк) и Потанин с Прохоровым (Онэксимбанк).
Все остальные сидели с мрачным видом.
За столом говорили в основном Фридман и Потанин. Они говорили, что все плохо, но при этом улыбались, показывая тем самым Дубинину, что плохо не по их вине, а скорее по его. И если теперь кому-то нужно искать решение, то ему, а не им.
В тот день от Дубинина и Алексашенко ко всем банкирам, кроме общих слов, поступило два смысловых предложения.
Во-первых, банкам нужно держаться вместе, чтобы пройти сложное кризисное время. Идея объединения банков в некие пулы была основной в том обсуждении. ЦБ не предложил каких-то конкретных механизмов или схем, он просто упорно всем намекал, что если они между собой как-то объединятся, то доверия станет больше, расчеты наладятся и вообще весь банковский механизм опять заработает.
Эту идею все в общих чертах поддержали. Все понимали, что находятся на дне, и если как-то выбираться, то нужно вместе. А тем более если ЦБ говорит, что готов помогать.
После той встречи наметились четыре основных потенциальных банковских пула: условно говоря, «олигархический» (Онэксимбанк, «Менатеп» и Мост-банк), «газпромовский» (НРБ, Инкомбанк, Газпромбанк, ПСБ и Автобанк), «московский» (Банк Москвы, Мосбизнесбанк, «Гута» и др.) и «центробанковский» (Сбербанк, ВТБ и ВЭБ).
Но больше всего собравшихся волновал вопрос вкладчиков. Что делать с людьми, которые осаждают отделения банков?
Тогда еще не существовало АСВ (Агентства страхования вкладов), и Алексашенко предложил воспользоваться «проверенной» схемой Тверьуниверсалбанка: все вклады будут полностью гарантированы ЦБ, но для этого нужно заключить договор со Сбербанком и передать ему соответствующие активы.
Банкиры молча выслушали это предложение, но никто его не поддержал.
Пойти на такое означало лечь под Сбербанк и в результате лишиться лицензии. У «крупняка» в тот момент уже была другая модель решения проблемы вкладчиков и вообще модель выживания — бридж-банк. Это когда старый банк банкротится, а все живое и хорошее переносится в новый, свежий банк. Но никто из присутствующих банкиров про эту модель не обмолвился и даже не упомянул, хотя все тогда или искали, или уже нашли тот новый банк, куда они будут переносить свой бизнес.
Вообще на той встрече было мало конкретики, звучало мало практических предложений и путей решения. Все просто хотели выговориться или послушать других, но в первую очередь — просто понять, как такое случилось и кто во всем этом виноват.
Вообще тема вины все время витала над столом.
Сергей Дубинин со своей окладистой бородой и спокойной манерой разговора был похож скорее на академического сотрудника, чем на жесткого банкира-переговорщика. И к концу этой «дискуссии» стало складываться впечатление, что виноват во всем скорее он, а не все присутствующие здесь банкиры. Это банкиры должны были по кредитам иностранцам, это они не возвращали деньги вкладчикам, это у них остановились расчеты — но во всем виноват был Дубинин, и искать решение предстояло Центральному банку.
В тот момент мне стало жалко Сергея Дубинина.
Стол был длинный и прямоугольный, Дубинин располагался на дальней его стороне, а я среди остальных, в другом конце, прямо напротив.
Я сидел на той встрече и все время смотрел на него.
Ровно два года назад в прямом эфире ОРТ Сергей Дубинин объявил, что отзывает лицензию у Тверьуниверсалбанка. Я очень хорошо запомнил тот момент, когда в одно мгновение на меня накатила абсолютная беспомощность.