Потом точно в тумане увидел Федоров, как распахнулась дверь и в избу ворвались Тарасов и Кандыбин. Одним ударом Тарасов свалил на пол присосавшихся к Федорову пиявок-кулаков и, подхватив падающего Федорова, прислонил его к двери.
— Куда? Десять на одного? — закричал Тарасов, — а ну-ка, со мной попробуйте!
Он подошел к Прокофьеву, у которого в руках блестел нож, и приподняв его с размаху кинул в угол.
— Ну? Кто еще тут есть?
Тарасов взял Силантьева за нос и так ущемил его пальцами, что нос побелел, как снег.
— Заруби на своем поганом носу! — сказал спокойно Тарасов, — ежели у нас после этого случится что, так я никакого суда не буду ожидать, а приду к каждому в избу, обломаю руки, ноги и в компост…
С этими словами Тарасов выпустил силантьевский нос, который тут же у всех на глазах превратился в красную грушу.
Коммунщики вышли.
Чудо в коровнике
Весна ударила дружно. Теплые ветры разметали на озере лед и по широкой зеркальной глади покачивались бурые бесформенные льдины. Всюду бежали ручьи. Мокрые ветви деревьев разбухли, покрылись зелеными почками.
В ослепительном лазурном небе плавало расплавленное, ослепляющее солнце. Земля дымилась золотистыми туманами и воздух был полон крепкого духа прошлогодних трав, прелых листьев и свежей воды.
В птичнике с шумом возились куры, обалдело гоготали гуси, в вальерах метались в радостном беспокойстве кролики По двору бродил в грустном одиночестве толстый боров «Кулак», заглядывая в кормушки, поднимая, рылом перевернутые корыта.
С утра до поздней ночи к озеру тянулись подводы с лесом. В веселом звоне захлебывались топоры, деловито распевали свои песни широкие пилы. На берегу росли новые постройки, амбары, птичники, скотный двор и навесы.
В стороне от барака, который был теперь превращен в коровник, выросла молочная. Здесь пахло сосновым лесом и свежестью. Большие кувшины выстроенные в ряды, точно шеренга солдат стояли на решетчатом полу, сверкающем чистотой. На полках лежали огромные бруски масла, точно куски янтарного меда.
В коровнике дремали, пережевывая жвачку, коровы. Теперь их было уже 37 штук. Они лежали на соломенной подстилке и от них отделялся теплый пар. Перед мордами коров тянулся желоб для воды и над желобом поднимались свежеструганные кормушки.
— Чистота и порядок! — радовался Никешка, с удовольствием осматривая коровник.
Но эта чистота заставляла многих все чаще и чаще задумываться. Каждый день для уборки коровника отправлялось десять человек, которые работали здесь по утрам, отрываясь от другой работы.
Приближалась горячая пора. Коммунщики готовились уже к запашке. А тут кролики начали метать помет. Сто двадцать крольчих принесли около 1500 молодых крольчат, за которыми нужен был самый серьезный уход. Не мало времени отнимали и гуси. Весной на яйца сели 440 гусынь и за ними нужен был уход и хозяйский досмотр.
— Надо что-то придумывать! — беспокоились коммунщики, — не то увязнем в коровнике обеими ногами. Для другой работы не хватит времени.
Некоторые предлагали убирать навоз через два дня, но против этого восстали доильщицы.
— Еще чего не придумаете? — ругались доильщицы, — что нам работы мало?
— Ежели навоз не выбирать — все коровы в навозе изгвоздаются. По часу каждую отмывать придется.
Выход из положения нашел Семен. Он долгое время присматривался к ручью, который протекал за сотню шагов от коровника, потом вымерял что-то жердью, морщил лоб, чертил на стене амбара какие-то планы и однажды предложил нанять в батраки ручей. Семен с таким жаром объяснял свой план, что был он одобрен всеми без возражений. И в тот же день от ручья в сторону коровника прорыли канаву. Около самого коровника соорудили небольшую плотину, а когда канаву соединили с ручьем — вода хлынула по новому руслу и вскоре образовала около коровника небольшой пруд, который сдерживала плотина.
Теперь оставалось устроить водосток, соединить его с коровником и прикрепить щитки.
Через несколько дней все было готово. Главный химик-механик Семен Кучерявый, как прозвали его бабы за курчавую шапку волос, встал у щитков и, волнуясь, скомандовал:
— Выгоняй коров!
Доильщицы бросились в коровник. Послышались крики, щелканье кнута и взволнованные голоса.
— Но, но… Пошли, пошли!
— Эй куда?
— Но, но, но…
Коровы, стуча рогами и громко мыча, выходили, тесня друг друга, на скотный двор.
— Все? — крикнул Семен.
И хор нетерпеливых голосов ответил:
— Все!
Семен поднял щитки. Вода с шумом вкатилась в коровник и поднимая грязную, желтую пену погнала навоз к выходу. Однако, тут же Семен увидел свою ошибку. Затопив коровник, вода встала и образовала в коровнике жидкое навозное озеро.
— Не течет?
— Ни…
— Вот те и механики! — разочарованно протянули коммунщики.
Семен почесал затылок.
— Обмишурились маленько… Надо-бы скатом устроить пол, а потом и воду пускать!.. Придется переложить доски в наклон к выходу…
Переборка пола отняла три дня. Но эта работа не пропала даром. Теперь с очисткой коровника вполне справились два человека. Стоило только поднять щиток, как по стокам в коровник врывалась вода и с таким усердием пропаласкивала полы, что у всех сердце радовалось. После этого оставалось согнать метлами навоз в сточную яму, дать время для просушки полов, потом сменить подстилку и засыпать в кормушки корм.
Удачный опыт с чисткой коровника водой натолкнул коммунщиков на мысль приспособить воду для чистки птичника и крольчатников.
Вскоре весь двор прорезали во всех направлениях каналы и водостоки. Вся черная тяжелая работа по уборке конюшни, коровника, птичника, и крольчатников была поручена ручью, который назвали «Красный батрак».
— Хороший работник! — радовались коммунщики, — работает, как вол, а пить-есть не просит.
— И одевать не нужно!
— Благод-а-ть!
Затее коммунщиков подивились в деревне ни мало.
— И надо же ведь придумать такое!
Отношение к коммунщикам среди крестьян за это время сильно изменилось. Теперь уже не надо было уговаривать крестьян вступать в артель. Теперь все чаще и чаще на берег озера стали приходить мужики, как бы для осмотра хозяйства, но каждый раз все разговоры кончались просьбами, чтобы приняли в артель. Однако, коммунщики решили до осени не принимать новых членов.
— Пождите немного! Или свою сбивайте артель, а к осени объединимся.
Но удивительное дело. Как только прекратился прием в артель — крестьяне переполошились и начали осаждать коммунщиков заявлениями, а получая отказ ругались:
— Помещиками зажили! Сами в три горла лопают, а других не пущают. Где такое правило?
— Экий ты, дядя! — покачивал головой Никешка, объясняясь по этому поводу с каким-нибудь особо горячим мужиком, — ты вот что пойми… Ну, дай к примеру тебе пять фунтов колбасы. Ну, к примеру, ты съешь ее. Сыт будешь, так сказать. Однако, надо будет тебе после этого отлежаться малость, пока переварится колбаса. А потом можешь опять скушать такой кусок. А так, чтобы: пихай, пихай в себя — это без пользы. Заворот кишек может случиться… Придешь вот осенью — наше вам-с. Пожалуйте, так сказать. Будьте любезны. А сейчас никак невозможно.
С наступлением полевых работ двадцать шесть лошадей работали в полях. На одной лошади каждую неделю отвозили в город масло, сметану и молодняк, высиженный инкубатором, а вскоре начали отправлять и лекарственные травы. С весны в артель влилась новая партия ребят, которые собирали и сушили лекарственные травы и корни, а также ловили рыбу. Мишка стал «заведующим всеми травами и корнями» и теперь нередко ездил в город, где ему приходилось беседовать с заведующим аптечным складом. В этих беседах он узнал о многом. Эти беседы помогли ему еще лучше поставить дело со сбором трав и корней.
Двадцать шесть лошадей работали в полях.
Дела артели процветали, но это объяснялось не только тем, что все усердно работали, но главным образом тем, что в артель собрались люди с разным житейским опытом. Один на своем веку видел одно, другой — другое. Этот опыт складывали воедино с большой пользой для общего дела.
Семен, шатавшийся батраком по деревням и селам, рассказал однажды о своей работе у рыбного торговца, который торговал рыбой и раками. После этого в артели появился новый промысл: ловля раков, на которых в деревнях, обычно смотрят, как на пакостную тварь.
Новый коммунщик Тихон сообщил о ценности костей, тряпья и всякого хлама, и в город помчались плетеные корзины с утилем. Прохоров научил ребят плести кожевки и узорные корзины. Поплыли в город и эти изделия.
К лету артель сумела уплатить часть долга за коров и приобрести в рассрочку два новых инкубатора.
На огородах, щедро удобренных кампостом, буйно поднималась зелень. Огромные поля ржи, словно ржаное море, плескались шуршащими тяжелыми колосьями. Тяжело колыхались поля пшеницы и среди черноватых блестящих перышек уже наливались большие, густые колосья. К озеру спускались поля картофеля и кормовых овощей. А у самых тальников густо поднимались побеги новой затеи коммунщиков — питомника плодовых деревьев.
После двух новых пометов крольчих вальеры кишмя кишели крольчатами. Огромные стада гусиного молодняка, точно свежий снег, качались на голубой поверхности озера и тревожный, радостный гогот стоял над озером с утра до поздней ночи.
На выгоне резвились телята. Бойкие коньки летали по лугу, задрав хвост трубой и оглашая воздух веселым ржанием. По двору с выводками розовых поросят бродили злые матки. И только на холме стояла мертвая тишина. Здесь, отгороженные от шумного мира, дремали около инкубаторов «заведующий высиживаньем» — дед Онуфрий и два других, таких же сивых деда.
В конце июля, когда постройка большого дома подходила к концу, в артель приехали шефы. Удивлению не было границ. Они ходили за Мишкой по пятам и, слушая его восторженные объяснения, удивлялись на каждом шагу.