Конечно, они не становятся строителями коммунизма, отдающими все способности для того, чтобы получать по потребностям. Капитализм сохраняется. Деньги и объемы индивидуальных покупательских возможностей по-прежнему важны. Но не менее важно становится то, что не измеришь никаким объемом потребления.
«Либеральная демократия, – отмечают Инглхарт и Вельцель, – вряд ли сможет утвердиться или действовать эффективно, если она существует в рамках культуры с преобладанием ценностей выживания, где свобода человека имеет второстепенное значение по сравнению с соответствием социальным нормам и подчинением государственной власти. <…> Люди, поглощенные заботами о физическом выживании, придают меньшее значение эмансипации личности, а потому с большей готовностью принимают – а порой и требуют – ограничения политических и гражданских свобод, составляющих суть демократии. И, напротив, социально-экономическое развитие ослабляет такого рода ограничения независимости людей, увеличивая объем экономических, когнитивных и социальных ресурсов. Проявлением этого становится „культура самовыражения“, в рамках которой демократия воспринимается как форма правления, наиболее подходящая для максимального усиления свободы выбора» [Там же: 232, 239].
Ценности выживания часто порождают диктатуры. Люди соглашаются на ограничение своих свобод, ради того, чтобы кто-то мог твердой рукой навести порядок. Ценности самовыражения с диктатурой несовместимы, поскольку творческий человек в стремлении выразить свою личность постоянно переходит дозволенные рамки. Он может, конечно, приспособляться к авторитарным режимам, если у него нет иного выхода, но он не имеет никаких внутренних стимулов поддерживать такие режимы, если встает вопрос об их замене.
Проблемы нашей страны во многом связаны с тем, что у нас, как раньше во всех западных странах, житейские трудности настраивали людей на поддержку твердой руки. Советская «экономика дефицита» настраивала по-своему, а «лихие девяностые» с инфляцией, преступностью и утратой привычной работы – по-своему. Но в любом случае люди, прошедшие через суровые катаклизмы прошлых лет, часто склонялись к мысли, что ныне нам грех жаловаться на Путина, поскольку при нем и прилавки в магазинах наполнены, и зарплату выдают регулярно, и цены растут умеренно.
Впрочем, по мере того как материальные трудности нашей жизни уходят в прошлое, у граждан России должна была, казалось бы, нарастать склонность к строительству демократии. Но этого не происходит, и аналитики, настроенные пессимистически, делают вывод, что русские, мол, на демократию вообще не способны, что души у них рабские и что палку хозяина они уважают больше любых ценностей самовыражения. На это в теории Инглхарта есть внятный ответ, хотя он сформулирован для общества в целом, а не конкретно для нашей страны.
«Изменение ценностей в обществе происходит не мгновенно, а постепенно, в основном – за счет смены поколений». [Инглхарт 2018: 38]. Между экономическими изменениями и политическими последствиями, которые они вызывают, существует значительный временной зазор. Для формирования нашего мировоззрения важно не столько то, как мы сейчас живем, сколько то, в каких условиях выросли. Становление личности и появление духовных запросов приходятся на период юности. Если в юности обстоятельства заставляли нас думать, в первую очередь, о выживании, то ценности выживания будут доминировать в сознании на протяжении всей нашей жизни. Если же юность сложилась благополучно и молодой человек мог думать о смысле жизни, о том, как выразить себя и посвятить труд любимому делу, то в дальнейшем у него будут доминировать ценности самовыражения.
Если считать, что советская эпоха и «лихие девяностые» по разным причинам были временем, не слишком благоприятным для жизни, то, значит, ценности самовыражения могли нормально формироваться лишь у того поколения россиян, которое входило во взрослую жизнь уже в XXI веке, когда, с одной стороны, установился путинский политический режим, но с другой – рост реальных доходов позволял большей части населения страны уйти от назойливых дум о выживании.
Сегодня представители этого поколения являются школьниками или студентами. Некоторые доучились и стали молодыми специалистами. В целом же по России доминируют люди, ориентированные на выживание. Но лет через пятнадцать-двадцать, когда станет происходить смена поколений российских правителей, «новая волна», ориентированная на ценности самовыражения, будет составлять примерно половину населения страны. Эти люди вряд ли смогут бороться за высшую власть, поскольку для решения такой задачи они еще не достигнут достаточного политического веса. Но от их выбора во многом будет зависеть то, кто эту высшую власть получит. Если в «схватке» за будущее России элиты станут интересоваться мнением народа, то новое поколение, сформировавшееся в благополучные годы, скорее всего, выскажется за демократию, которая обеспечивает возможность свободного творчества, свободного поиска своего места в жизни.
Правда, это произойдет лишь в том случае, если нарастающие экономические трудности не погрузят Россию в столь длительный и глубокий кризис, при котором придется вновь думать о выживании. Если нас ждет такая катастрофа, то на развалинах одного авторитарного режима может вырасти другой.
Глава 3Институциональный анализ
Как поставить правителя под контрольДуглас Норт с соавторами о борьбе человечества против насилия
Пытаясь разобраться в том, когда и каким образом произойдут демократические перемены, наш человек движется обычно самым прямым путем. Как в школе учили еще со времен советской власти. Народ, полагает он, должен стать сознательным. Сознательность, в свою очередь, должна привести к победе на выборах всяких прогрессивных сил. Ну а если мирным путем прогрессивные силы не могут добиться успеха, то случается революция и новые идеи неизбежно побеждают старые.
Когда на эту схему накладывается грустная российская реальность, наш человек быстро впадает в пессимизм. Никакой сознательности в народе он не обнаруживает. Надежд на демократическую победу прогрессивных сил больше не питает. Скорее, он питает надежду на революцию, обнаруживая перемены в соседних постсоветских государствах. Однако затем наш человек делает вывод, что темный и обожающий автократию народ даже в ходе революции сделает ставку на очередного вождя. И, значит, ничего в России никогда не изменится в лучшую сторону.
Такого рода «анализ» действительности, распространенный среди некоторой части российских интеллектуалов, у профессиональных исследователей социальных трансформаций встречается не слишком часто. Разве что у марксистов и других представителей левых взглядов, по-прежнему ставящих во главу угла народные движения. Обычно ученые заходят, все же, с другой стороны. И если мы хотим понять, как смотрит на возможности позитивных изменений современная наука, нам стоит рискнуть… и попробовать отказаться от той, казалось бы, очевидной схемы преобразований, на которой мы выросли.
Книга Дугласа Норта, Джона Уоллиса и Барри Вайнгаста «Насилие и социальные порядки. Концептуальные рамки для интерпретации письменной истории человечества» (М.: Издательство Института Гайдара, 2011) представляет как раз такой альтернативный подход. Главное в нем – понять логику поведения элит, а вовсе не широких народных масс.
Д. Норт – лауреат Нобелевской премии. И это создает дополнительный авторитет исследованию, выполненному тремя авторами, среди которых сам Норт – экономист, Уоллис – историк, а Вайнгаст – политолог. Книга, на мой взгляд, написана тяжеловато (явно в расчете на коллег, а не на массового читателя), и в этом смысле проигрывает большинству книг, которые я анализирую в этой своей работе. Однако благодаря идеям и содержанию она за десять с небольшим лет, прошедших со дня ее первой публикации, уже стала классикой.
Попробуем, опустив многие важные с теоретической точки зрения моменты, выделить ту линию размышлений авторов, которая нынче актуальна для России. Начинают они свое исследование с анализа институтов, то есть установившихся в обществе «правил игры» – писаных и неписаных, формальных и неформальных, выраженных в законах или просто в принимаемых большинством нормах поведения [Норт, Уоллис, Вайнгаст 2011: 58–59]. Институциональный анализ отличается от многих других подходов. В рамках такого анализа мы исходим из того, что люди могут обладать разной культурой и психикой, но общество будет жить в основном так, как определяется сложившимися правилами игры, тогда как индивидуальные человеческие свойства будут под них более-менее подстраиваться. Институциональный анализ обычно не отрицает важности этих личных свойств и не пытается делать вид, будто все люди становятся одинаковыми, но выводит именно институты на первый план [Норт 2010: 7–24].
Итак, элиты. В принципе они могут жестко между собой враждовать и соперничать до взаимного уничтожения. Но рано или поздно в таких нежизнеспособных обществах элиты осознают необходимость компромиссов. Сначала они договариваются между собой, не думая ни о каком народе. Элиты прекращают войну на уничтожение и начинают совместно контролировать общество, вытягивая из него доходы – так называемые ренты, которые нужны не только для собственного обогащения, но и для поощрения широкого круга сторонников, помогающих элитам приходить к власти [Норт, Уоллис, Вайнгаст 2011: 72]. Не правда ли, знакомая картина?
Понятно, что в ситуации компромиссов те, кто стремится к получению ренты, должны умерять свои политические запросы. Иначе другие группы, ведущие себя в обычной ситуации весьма пассивно, начнут проявлять активность и нарушат сложившееся равновесие. Например, если король и его окружение хотят выжать все соки из общества для ведения войны, бароны восстанут и создадут для монарха проблемы.