Возомнившая о себе обезьяна«Вегетарианская» история человечества Юваля Ноя Харари
Если бы у Робинзона Крузо на острове оказалась вместо Библии книга израильского историка Юваля Ноя Харари «Sapiens: краткая история человечества» (М.: Синдбад, 2020), он бы точно не выжил. Причем не потому, что зачитывался бы этой историей с утра до ночи, а потому, что представления Харари о жизни в первобытном мире прямо противоположны всему, что делал заботящийся о завтрашнем дне Робинзон, и вообще всему, что советует делать здравый смысл.
Среди современных авторов, пишущих о развитии общества, мне приходилось встречать самых разных – правых и левых, либералов и этатистов, а также тех, кто считает, что мы живем в лучшем из миров, и тех, кто собирается такой мир построить. Однако впервые попался сторонник популярной несколько столетий назад теории «золотого века». То есть теории, согласно которой люди лучше всего жили в далеком прошлом, а после по какой-то причине (за грехи?) они стали трудиться в поте лица и утратили гармонию с природой, дававшую им радость и спокойствие. Когда люди искренне верили в Бога, они считали представителями «золотого века» Адама и Еву. Когда веру утратили, стали завидовать беззаботным дикарям Африки и Америки, не знающим грязи и скученности больших европейских городов. Юваль Ной Харари выдвинул собственную теорию «золотого века» – с опорой на «науку». Он вдруг решил доказать, что охота и собирательство во всех отношениях были лучше цивилизаций, основанных на сельском хозяйстве и на промышленности.
«Тогдашняя экономика, – отмечает этот автор, имея в виду охоту и собирательство, – позволяла большинству людей жить гораздо более интересной и насыщенной жизнью, нежели живут теперь члены аграрного или индустриального общества. <…> Они бродили по ближайшим лесам и полям, собирали грибы, выкапывали съедобные коренья, ловили лягушек, удирали от тигров. К середине дня они возвращались в лагерь и готовили обед. У них оставалось сколько угодно досуга на сплетни, неспешные рассказы, игру с детьми, отдых и сон. Разумеется, порой кто-то попадался на зуб тигру или погибал от змеиного укуса – зато не рисковал попасть в автомобильную аварию или пострадать от загрязнения окружающей среды. <…> В большинстве регионов Земли почти в любую эпоху собирательство гарантировало наилучшую для человеческого организма диету. <…> Инфекционные заболевания представляли для охотников и собирателей меньшую угрозу» [Харари 2020: 67].
Порой при чтении текста Харари создается впечатление, что это вообще такой своеобразный троллинг: автор создает роман от имени путешественника во времени, сидящего за соседним кустом, а издатель успешно втюхивает нам свой продукт за солидные деньги, как образец нового слова в исторической науке. «Охотники и собиратели научились превосходно управляться не только с внешним миром – животными, растениями, подручными материалами, – но и с собственным телом и его органами чувств. Они различали самые тихие шорохи – не ползет ли в траве змея? Сквозь густую листву деревьев их зоркий взгляд различал плоды, птичьи и пчелиные гнезда. Сами люди передвигались бесшумно и экономно, они умели сидеть, ходить и бегать так, чтобы тратить минимум сил с максимальной отдачей. Живя в постоянном движении, они становились крепкими, словно марафонцы, и приобретали такую гибкость, о какой современный человек не может и мечтать. Даже после многолетних занятий йогой или кунг-фу» [Там же: 66].
К своим современникам Харари относится с откровенным презрением, полагая, что именно с появлением сельского хозяйства и промышленности образовались ниши, где могли приткнуться «дурачки». Появилась возможность выжить, трудясь, например, водоносом или на конвейере, и передать другим свои «глупые» гены. Странно, что автор не добавил сюда офисных сотрудников, перекладывающих бумажки… Впрочем, нет. Он ведь прекрасно понимает, что люди из офисов – это его основные читатели и покупатели, тогда как с водоносами можно не церемониться.
Я, конечно, за кустом в обществе охотников и собирателей не сидел, поэтому не стану рассуждать, жили ли они полнокровной жизнью, как при коммунизме, или в вечном страхе, как пугливые зверюшки, ожидающие в любой момент смерти от зубов тигра. Но некоторые «детали» в красочную картину, нарисованную Харари, внести могу. Беда его концепции в том, что она предельно упрощена. Всю сложность мира автор пытается свести в небольшую книгу, за которую способен заплатить средний покупатель. И в этой картине не остается места, например, для проблемы питьевой воды. А ведь в давние времена люди гораздо чаще заболевали от своей плохой воды, чем от пришедших со стороны эпидемий. Заболевали и умирали, не зная даже, что им желательно сменить место проживания.
А еще была проблема запасов. Случаются ведь неурожайные годы. Не только в агарном обществе, но и в мире собирателей, когда полезные растения сгнивают от непрерывных дождей, либо приходят вдруг ненадолго холода. Пусть даже подобные бедствия случаются не раз в пять лет и не раз в десять, а раз в тридцать. Для столь идеализируемого Харари примитивного мира это ведь означает гибель всего сообщества. Стопроцентную. И вновь возродиться на этой территории жизнь сможет лишь тогда, когда туда забредут племена со стороны.
Цивилизации смогли организовать производство продукции, которую можно хранить. Охотники и собиратели жили в соответствии с природой и умирали, как только она на них «гневалась». Переход к цивилизации в изложении Харари выглядит, если не как грехопадение, то как глупость… Как коварный обман со стороны пшеницы, «убедившей» дурачков себя выращивать: «Пшеница добилась своего, обманув беднягу сапиенса» [Там же: 103]. Но вот ведь странность: «дурачки» все как один в разных частях света поддавались обману со стороны пшеницы, риса, овец и коров, обеспечивающих минимальную стабильность жизни, но нигде не уцелели «умные» охотники и собиратели, которые, как птички небесные не думали о завтрашнем дне.
Впрочем, Харари, конечно, понимает, что запасы пищи при цивилизации возросли. Но полагает, будто это вело лишь к размножению человечества за счет мук, претерпеваемых бедными домашними животными. Харари столь гневно обличает людей, мучающих зверюшек, что вновь возникает мысль: а может, это всего лишь троллинг?
Куры-несушки, дойные коровы и тягловый скот, как правило, получают отсрочку и могут прожить много лет, но какой ценой? Рабство, жесточайший режим эксплуатации, образ жизни, совершенно чуждый потребностям и желаниям живого существа. Уж наверное, быки предпочли бы свободно бродить в прерии вместе с другими быками и коровами, чем таскать груженые телеги и плуги, повинуясь кнуту возомнившей о себе обезьяны [Там же: 119].
Нет сомнения, что в вегетарианских кругах этот пассаж вызовет овации, но трудно понять, почему другие читатели относятся к книге Харари как к научно-популярному труду. Или огромные продажи по всему миру получены только за счет вегетарианцев, которых становится все больше?
Поскольку Харари излагает всю историю человечества, то в книге есть ряд странных моментов, характеризующих иные эпохи, хотя, честно говоря, таких «шедевров», как про охотников и собирателей больше нет. Про экономический взлет Запада он пишет очень просто:
А потом грянула научная революция, и появилась идея прогресса. Суть идеи в следующем: если признать свое невежество и вложить средства в исследования, дела пойдут на лад [Там же: 378].
В общем, все ясно. Никаких особых загадок в этой истории для Харари нет. И нет, соответственно, смысла обращаться к дискуссиям о причинах научной революции, над которыми давно бьются ученые.
А вот еще одно весьма своеобразное размышление. На этот раз об экономической науке. «Каждый финансовый кризис или лопнувший биржевой пузырь вынуждают пересмотреть всю науку целиком» [Там же: 310]. Сильно сказано. Но если бы Харари попытался сравнить учебники экономики за много лет, то быстро убедился бы, что, как и в любой другой науке, здесь идут обновления (в том числе в связи с кризисами), но, конечно, ни о каком пересмотре всего свода знаний речь не идет.
Как сказал бы на этот счет Хлестаков, «легкость в мыслях необыкновенная». Как раз то, что надо для изложения всей истории человечества в одной книжке. Впрочем, Харари, конечно, не предлагает человечеству вернуться в «золотой век», отказавшись от прогресса. Его идея, насколько можно понять, состоит в другом. По большому счету автор «Краткой истории» разоблачает современный либеральный мир, показывая, что он не является единственно разумным и правильным. То, что миллионам наших современников представляется успешным и выдержавшим испытание историей, Харари запросто готов принизить.
«Нет никаких причин считать, что наиболее успешные культуры были лучше для Homo Sapiens», – однозначно констатирует автор [Там же: 299]. «Господство сапиенсов произвело мало того, чем мы могли бы гордиться», – утверждает он [Там же: 502]. «Люди становятся все безответственнее», – нагнетает напряжение Харари [Там же: 503]. И, наконец, вопрошает: «Что может быть опаснее, чем разочарованные, безответственные боги, так и не осознавшие, чего они хотят?» [Там же: 503].
«Человечество теряет веру в либеральную идею», – утверждает Харари в самом начале [Харари 2019а: 19] другой своей книги «21 урок для XXI века» (М.: Сбербанк, 2019). А такие либеральные идеи как свободный рынок и демократические выборы скоро можно будет отправить в утиль. Почему? Этому посвящен большой раздел в еще одной книге «Homo Deus. Краткая история будущего» (М.: Синдбад, 2019). Дело в том, что люди в будущем будут утрачивать свою полезность. Если кого-то и станут ценить в XXI веке, то своеобразных «сверхлюдей» [Харари 2019б: 357]. Понятно, что раз широкие массы населения ценности не имеют, то ни демократических прав им давать не станут, ни возможности самостоятельно решать, что следует покупать на рынке.