Теория Лахмана показывает нам, что для понимания будущего развития общества следует обращать внимание вовсе не на декларации разных политических акторов, не на их моральный облик и не на классовую принадлежность. Все, что мы видим сегодня, может, скорее, вводить в заблуждение, чем помогать разбираться в сути проблемы. Плохие, корыстные люди, желающие лишь денег и удовольствий, а не прав и свобод, могут при известных обстоятельствах получить выгоду именно от расширения свободы, поскольку без этого они проиграют борьбу за ресурсы и вообще окажутся где-то на обочине истории.
У каждого свой путь в МодернМир-система Иммануила Валлерстайна
Иммануил Валлерстайн был первым историческим социологом, про которого я узнал. Даже Макс Вебер в начале 1980-х годов мне – советскому студенту, «измученному историческим материализмом», – оставался еще неизвестен. А про то, что, если интересуешься логикой истории, стоит читать Валлерстайна, сказал Юрий Шишков – прекрасный ученый из ИМЭМО АН СССР (Института мировой экономики и международных отношений), взявший меня, ленинградца, под опеку во время преддипломной стажировки в Москве. К тому времени вышло (естественно, только на английском языке) лишь два тома из четырехтомного произведения Валлерстайна «Мир-система модерна» (М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2015–2016), но Шишков уже эту книгу знал и советовал.
В дальнейшем Валлерстайну слегка не повезло с репутацией. Так часто бывает с мыслителями, чья известность сильно превосходит способность читателя одолеть их толстые научные труды. О Валлерстайне у нас обычно судят по отдельным фразам или по докладам, сделанным на разных конференциях, где он зарекомендовал себя в качестве левого интеллектуала, вызывающего скептическую усмешку правых. Но мир-системный анализ (именно так сейчас называют предложенную Валлерстайном методологию) в отличие от публицистики не сильно идеологизирован. Он представляет собой попытку понять, как и почему развивается общество, а вовсе не навязать ему какой-то конкретный механизм развития – левый или правый.
Главное, что можно поставить в заслугу автору мир-системного анализа – как ни парадоксально это звучит применительно к левому интеллектуалу, – преодоление подхода к исследованию развития, предложенного на первых же страницах первого тома «Капитала». Карл Маркс писал в предисловии к своему знаменитому труду, что «страна, промышленно более развитая, показывает менее развитой стране лишь картину ее собственного будущего» [Маркс 1978: 9]. Иными словами: все народы развиваются одинаково, но одни начинают несколько раньше, а другие идут по стопам лидеров. Поскольку Маркс, сделав подобное заявление, больше, по сути дела, к данной проблематике не возвращался, предпочтя анализу исторических фактов словесную эквилибристику со странными терминами типа «прибавочная стоимость», фраза из предисловия к «Капиталу» так и не была научно обоснована. Каждый, кто всерьез изучал историю, мог заметить, что она сильно расходится с реалиями, однако до Валлерстайна немногие авторы в исторической социологии предлагали иной подход, основанный на детальном изучении фактов.
Мир-системный анализ стал исходить из того, что, выясняя механизмы развития общества, нам нет никакого смысла рассматривать отдельные страны, как принято у историков, опасающихся больших обобщений, а надо рассматривать мир в качестве системы, где разные страны дополняют друг друга и потому не могут быть совсем одинаковыми. То есть в истории близких народов (например, европейских) есть, конечно же, много общего, но, поскольку в международном разделении труда они занимают различное место (Валлерстайн поделил мир на Центр, Периферию и Полупериферию), историческая судьба их тоже окажется различна.
При переходе от Средневековья к Новому времени в центре Европы возникла зона высокоразвитого ремесла и торговли. Германские, фламандские, итальянские бюргеры производили ткани и оружие, строили корабли, транспортировали редкие товары на большие расстояния. Они проживали в больших городах и все чаще нуждались в сырье и пище, не производившихся рядом с ними, или производившихся в недостаточном объеме. Скажем, для изготовления тканей нужна была шерсть, и вот уже на выращивании овец стали специализироваться Кастилия с Англией. А людям для питания требовалось все больше зерна, и вот уже хлеб стали поставлять из Сицилии, Апулии, Польши, Пруссии. Мясным регионом стала Венгрия, откуда в центр Европы перегонялись большие стада крупного рогатого скота. Когда же в хозяйственную мир-систему включилась еще и Америка, из Нового света в Старый стали на кораблях привозить сахар, табак, хлопок.
«Мы обрисовали в общих чертах две главные составляющие мир-системы Модерна, – пишет Валлерстайн. – С одной стороны, капиталистический мир-экономика был основан на всемирном разделении труда, в рамках которого различным зонам <…> были предписаны особые экономические роли, в них развивались разные классовые структуры <…>. С другой стороны, политическое действие по большей части происходило в рамках государств, которые вследствие различия своих ролей в мир-экономике, обладали различной структурой, причем государства центра были наиболее централизованными» [Валлерстайн 2015, т. 1: 197].
Теперь зададимся вопросом: могут ли страны, специализирующиеся на производстве столь разных товаров, развиваться одинаково? Могут ли Италия, Германия и Нидерланды показывать Польше, Пруссии и американским колониям их собственное будущее, как следует из цитированной выше фразы Маркса? Могут ли вообще все эти страны жить по похожим сценариям? Ведь для производства сложных изделий лучше всего подходит свободный труд. Производство зерна до поры до времени обеспечивается крепостнической экономикой. А производство сахара или хлопка – рабским трудом негров, завозимых в Америку из Африки.
Если рассматривать мир как систему, где разные части выполняют разные функции, то упрощенный подход Маркса, некритично воспринятый ортодоксальными марксистами, совершенно перестает нас удовлетворять. Но вместе с тем разрушаются и представления об особом пути разных народов, их особой душе, особом предназначении. Ведь мир-системный анализ теснейшим образом связывает между собой разные страны, показывая, что коли мы объединены общим рынком, у них нет ни особой судьбы, ни автаркических возможностей для развития.
Сегодня Европа в нашем понимании тянется от Атлантики до Урала, но с точки зрения Валлерстайна рыночное хозяйство, возникшее на этом пространстве, постепенно, в течение долгого времени «разрасталось» из передовых западных центров. «Основной идеей этой книги, – пишет он, – станет утверждение, что для появления капиталистического мира-экономики были существенно важны три момента: 1) расширение его географических пределов; 2) развитие рыночных способов контроля над трудом для различных продуктов и для различных зон мира-экономики; 3) создание сравнительно сильных государственных аппаратов там, где появятся государства центра (ядра) капиталистического мира-экономики. Второй и третий аспект в значительной степени зависели от успеха первого. Следовательно, теоретически территориальное расширение Европы было ключевой предпосылкой для разрешения „кризиса феодализма“» [Там же: 43].
Сформулировав это ключевое положение, Валлерстайн погружается в долгое историческое путешествие, рассматривая и экономику прошлого, и политику, и международные отношения. В четырехтомнике есть много конкретики, в которой можно долго копаться. Но главным, на мой взгляд, является именно мир-системный подход. Если мы его принимаем, то создаем базу для многочисленных исследований, в которых исторический путь той или иной страны в ту или иную эпоху анализируется, исходя из того места в системе международного разделения труда, которое она занимает. Валлерстайн изобрел систему своеобразного экономического детерминизма, на первый взгляд, весьма похожую на марксистскую, однако приводящую исследователя к совершенно иным выводам.
Для экономиста в том, что сказал Валлерстайн, нет, в общем-то, ничего нового. Экономисты всегда исходят из того, что существует разделение труда и фирмы участвуют на рынке в глобальной кооперации, дополняя друг друга, а вовсе не показывая молодым фирмам их собственное будущее. Металлургический комбинат не может показать будущее швейной мастерской или компании, создающей программное обеспечение. Однако экономисты, как и историки, боятся больших обобщений. Возможно, поэтому то, что очевидно экономистам, долгое время не распространялось на историческую социологию. Но с появлением научного труда Валлерстайна мир-системный анализ быстро вошел в моду.
Надо признать, что семидесятые годы оказались чрезвычайно удачным временем для «изобретения» мир-системы. Начиналась эпоха глобализации. Все социальные науки теперь были вынуждены смотреть на мир, как на огромную систему, в которой отдельные страны (от центра Европы до азиатской глубинки) связаны разделением труда. И Валлерстайн, показавший, что к исторической социологии следует подходить именно с такими мерками, быстро пришелся ко двору.
Однако, несмотря на бесспорные научные заслуги Валлерстайна, мир-системный анализ далеко не во всем нас удовлетворяет. Валлерстайн усложнил мир в сравнении с простенькими схемами Маркса и наивными теориями особого пути, однако думается, что на самом деле мир еще сложнее, чем в «Мир-системе Модерна». И развитие общества зависит не только от того, какое место страна занимает в мир-системе, а еще и от множества других факторов. Валлерстайн, естественно, понимает это и принимает во внимание. Поэтому, когда читаешь его четырехтомник, иногда надолго забываешь мир-системную теорию: на протяжении десятков и даже сотен страниц конкретный анализ автора фактически не имеет никакого отношения к его методологическим положениям.