Выигрышем колоссального зимнего сражения от Прасныша до Мезо Лаборча и Ужка наши успехи прекратились надолго. Отметим занятие Перемышля, последовавшее несколько позднее и не имевшее стратегического значения. По ликованию, охватившему всю Россию при этой вести, можно составить себе приблизительное понятие о том великом духовном подъеме, что охватил бы страну при известии о покорении Константинополя…
Подошли критические месяцы войны, когда наша Артиллерия, расстреляв свои запасы, перешла на поражение «четыре выстрела на пушку в день». Местные парки могли быть поданы на фронт не раньше середины лета. Промышленность не могла закончить своей «мобилизации» раньше начала осени.
В то же время неприятель, стабилизировав свой фронт на Западе, перебросил оттуда крупные массы войск и, перейдя на трехполковые дивизии, получил достаточные силы для решительного удара на Востоке. Наш снарядный голод, отнюдь не бывший тайной для противника, открывал ему широкие перспективы разгрома России с минимальными потерями.
Наша Ставка ничего не видела и ничего не предвидела.
Нельзя было продолжать вести широкие операции безоружными армиями. Нельзя было занимать этими безоружными армиями огромный и чрезвычайно невыгодно начертанный фронт.
Обстановка требовала от Ставки сберечь и сохранить русскую вооруженную силу, временно поставленную в чрезвычайно невыгодные условия.
Для этого надо было заблаговременно отойти по всему фронту, давая отступательные бои там, где мы хотим, а не там, где нам это навяжет противник. Жертвуя землей, сберечь кровь. Уступив временно пространство, сохранить вооруженную силу (которая потом это пространство вернула бы с лихвой).
В положении Барклая надо было принять решение Барклая.
Ставка не оказалась способной на это решение. Она предписала армиям стоять на месте («ни шагу назад!») – и этим подписала им смертный приговор. Большее того – отменила готовившийся десант на Константинополь (что должно было спасти Россию от удушения) и направила эти войска в южную Галицию, променяв Царьград на Дрыщов.
Разгром не заставил себя ждать. В конце апреля Макензен истребил геройски бившиеся полки 3-й армии ген. Радко-Дмитриева в побоище от Горлицы до Сана – где каждый русский полк принял грудью удар свежей дивизии. В мае – июне, с огромными потерями, была оставлена Галиция.
Враг положил вывести Россию из строя. Двойным ударом: Макензена с юга на север – на Люблин – и Галльвица с севера на юг – на Пултуск – норовил он взять в клещи наши армии С—3. фронта на Висле и, сомкнув эти клещи у них в тылу – где-нибудь у Седлеца – принудить их к сдаче.
Клещи были из крупповской стали высшего качества. Но еще выше качеством были те русские кости, о которые эти клещи сломались!
Июльское побоище пятнадцатого года затмило собой все остальное, до сих пор виденное. В «летнем Праснышском сражении» наша 1-я армия ген. Литвинова отразила Галльвица (в условиях совершенно неслыханных: одного против пяти). А в Люблинской и Холмской битвах (Красностав, Реиовец, Лысая Гора, Верещин) наши 3-я армия ген. Леша и 13-я ген. Горбатовского спружинили удар Макензена и измотали его армии. Воспользовавшись этим, ген. Алексеев (главнокомандующий С.-З. фронтом) смог вывести из намечавшегося мешка стоявшего на Висле 2-ю и 4-ю армии, зачем-то устроив повторение Порт-Артура в потерявшем всякое значение Новогеоргиевске (запер там 100 тысяч «ртов»).
В этих боях наши войска воздвигли памятник своей неслыханной доблести. Но лучше бы этого памятника не было: он был сложен из черепов.
Обескровленные и надорванные армии отступили в Литву и Полесье. «Ни шагу назад» Ставки сменилось полной растерянностью.
Тогда Государь решился на жертву. Он сместил Великого Князя и Сам стал во главе вооруженных сил – Другого выхода не было. Начальником штаба Царя стал ген. Алексеев. Местопребыванием Царской Ставки – из соображений узкотехнического свойства – был избран отрезанный от страны захолустный Могилев. Роковая ошибка: Царь должен был оставаться в столице, откуда имел бы полную возможность руководить Действовавшей Армией.
Надломивший свои силы противник сделал последнюю попытку захлестнуть хоть часть наших армий. Но и это усилие (Вильно – Свенцяны) ему не удалось.
Не пожелав отступить вовремя на двести верст без потерь, наш первый Верховный был вынужден отступить на шестьсот верст с уроном трех миллионов человек, полным разгромом вооруженной силы и потерей стратегической ж. д. сети, все узлы которой оказались в августе в руках врага.
Катастрофическая – по вине первой Ставки – кампания 1915 года повлекла за собой рост оппозиционного движения в стране. И это оппозиционное движение становилось революционным.
Радикальная общественность пользовалась затруднительным положением страны для того, чтобы дорваться к страстно ею чаемой власти. Попутно, она не пренебрегала и наживой.
Военно-Промышленный Комитет Гучкова стал поставлять снаряды Действовавшей Армии по цене 32 рубля за трехдюймовую шрапнель, кое-как сделанную, с дистанционной трубкой кустарного производства. Та же шрапнель, но тщательного изготовления казенных заводов, обходилась в 9 рублей. Разница шла в карманы военно-промышленников и «земгусар».
Гофмейстер Родзянко, председатель Государственной Думы, занялся поставкой березовых ружейных лож – и тоже себе не в убыток (знаменитое беляевское «Михаилу Владимировичу еще накиньте по рублику с ложи»).
Поставляя в Армию лишь 12 процентов общего количества снабжения (12 проц. шло из заграницы, а 76 проц., единственно доброкачественные, шли от казны) – военно-промышленники и радикальная общественность беззастенчивой и лживой саморекламой убедили страну и армию, что только они и работают на оборону. Вся печать и все трибуны были в их руках.
Эти люди проповедовали «войну до победного конца, в единении с союзниками», на всю страну и на вес мир кричали о «неспособности царского правительства», о «слабости царя» и «царицы-немки». Всюду выставляли два ходких «жупела» – Сухомлинова и Распутина – и обработали на славу общественное мнение – многоголовое и безголовое человеческое стадо – начиная с военачальников, генерал-адъютантов Императора Всероссийского.
Слабой числом, но могучей духом Кавказской Армии выпало свершить великие дела. Она решала великодержавную задачу России.
За первыми боями последовало вторжение турок в Закавказье. Со времени Прутского похода российское войска не находились в более трагическом положении, и никакая иная армия в Mиpe не выходила из такого положения с большей честью. Отраженная Берхманом от Караургана, армия Энвера была сокрушена и уничтожена Юденичем у Сарыкамыша. Мечтам о создании «пан-туранскаго царства» от Адрианополя до Казани и Самарканда наступил конец.
Летом 1915 г. Юденич разбил пытавшихся наступать турок на Евфрате.
Осенью турки разгромили англо-французов в Дарданеллах. Зная, что неприятель должен усилиться, а ему подкрепления не дадут, Юденич решил не дожидаться удара, а бить самому. В разгар ледяной кавказской зимы он перешел во внезапное наступление, разгромил Турецкую армию при Азап Кее, а затем – на свой риск и страх (Наместник Вел. Князь Николай Николаевич на это не давал согласие) беспримерным в Истории штурмом взял Эрзерум.
В мае – июне 1916 года Кавказская армия отразила яростное турецкое наступление (Оф, Мамахатун). В июле разгромила 3-ю Турецкую при Эрзинджане, а в августе – в Евфратской долине – сокрушила и 2-ю армию Дарданельских победителей.
К концу 1916 года она выполнила все, что от неё потребовала Россия в эту войну. Дело было за Царьградским десантом. Живая сила Турецкой армии была уже сокрушена.
За лето и осень 1915 года было сформировано из Государственного Ополчения и пограничных частей 32 д-ии. Стрелковые бригады развернуты в дивизии. Зимой 1915–16 годов дополнительно сформировано еще 4 д-ии и 4 отд. бр-ды пехоты и 9 д-ий конницы. Армия к весне 1916 г. состояла из 148 пех. д-ий (за вычетом 4 погибших и 3 расформированных!), 4 отдельных б-д, 45 конных д-ий и 55 бр-д Государственного Ополчения.
Сербская катастрофа побудила Государя сосредоточить в район Одессы 7-ю армию ген. Щербачева. Однако Румыния отказалась ее пропустить. Государь желал направить эту армию на Константинополь, но Щербачев (при всех своих достоинствах военачальника не бывший полководцем) не верил в успех этой операции и ее пришлось отставить. Петля на шее России затянулась еще туже.
Союзники постановили на будущее, 1916 г., ударить всем одновременно по Германии 1 июля н. ст. Ген. Жоффр настоял на производстве нами главного удара к северу от Припяти. Французский главнокомандующий, уже скомкавший нам раз план стратегического развертывания неуместным советом наступлением от Варшавы «по кратчайшему направлена» на Берлин, сейчас, вторично вмешивался не в свое дело (как бы он сам одернул Алексеева, если бы тот вздумал ему советовать наступать не на Сомм, а, например, в Шампани!).
Вместо спокойной и внушительной отповеди, Алексеев поспешил принять указку, преподанную из Шантильи.
Мы не сумели себя поставить на подобающее нам место, и наши союзники перестали с нами считаться, как с великой державой.
План союзников был нелеп, ибо предполагал, что немцы 8 месяцев будут сидеть сложа руки и ждать, чтобы их 1 июля со всех сторон ударили.
Немцы разбили эту, достойную Вейротера, схоластику своим февральским ударом на Верден.
Франции понадобилась помощь – и эту помощь ей дали русские. «Нарочское наступление» марта 1916 г. обошлось нам в 200 тысяч человек, обескровило войска и своей неудачей угасило дух военноначальников. Несмотря на выяснившуюся невозможность забивания лбом гвоздя в стенку и наступления на самый сильный участок неприятельского фронта между Двиной и Припятью, наша Ставка, загипнотизированная французским ментором, продолжала громоздить век силы и средства к северу от Припяти. Юго-Западный фронт ген. Брусилова был оставлен без резервов.