Как хороший человек становится негодяем. Эксперименты о механизмах подчинения. Индивид в сетях общества — страница 22 из 25

[61]

Толпа – общий термин, описывающий скопления людей, возникающие при самых разных условиях: толпы образуются и в театрах, и на стадионах, и во время уличных беспорядков, и на митингах, и при панике. Сродни этому понятию мысль о том, что достаточно большие и тесные скопления людей влияют на их поведение. Толпы в общественной жизни встречаются очень часто и при некоторых обстоятельствах вызывают озабоченность общества в целом, а в последние сто лет они стали и предметом рудиментарного научного анализа.

Элементарные характеристики толпы

Любую толпу можно рассматривать как группу точек, образующих скопление; эта группа растет в размерах с измеримой скоростью, приобретает новые формы и обладает определенной динамикой самораспределения – сливается из других крупных групп в ходе измеримого процесса, имеет либо резкие, либо размытые границы, как проницаемые, так и сплошные, через которые не могут проникнуть точки вне пределов группы. Хотя пока нет полной теории, связывающей переменные макроскопического анализа, попытки охарактеризовать толпу на этом уровне выявляют важные закономерности. Более того, такая точка зрения очень подходит для эмпирических исследований. Пространственные характеристики толпы легко зафиксировать при помощи аэрофотосъемки, а покадровая съемка позволяет записать и тщательно изучить временные аспекты ее динамики (Millard, 1963). Подобные техники дадут возможность, например, предсказать конечный размер толпы на основании первоначального темпа прироста – а этот вопрос имеет существенное теоретическое и практическое значение.

Форма и рудиментарная структура

Типичные конфигурации группы часто отмечают в стаях птиц и животных и в косяках рыб (Hall, 1966; Lorenz, 1966), однако форма спонтанных скоплений людей ускользает от внимания ученых. Отчасти дело в том, что наблюдатели обычно видят толпу под тем же углом, что и сама толпа, в то время как самая выгодная точка обзора для изучения конфигурации – прямо сверху. В отсутствие систематических данных исследователь толпы вынужден довольствоваться лишь несколькими грубыми обобщениями касательно основных структур толпы и их функций. Начнем обсуждение с одной разновидности структуры толпы – с кольца.

Кольцо

Если в стартовой ситуации люди случайно распределяются по плоской поверхности, точка на той же поверхности, вызывающая общий интерес, создает толпу, форма которой тяготеет к кольцу. Такая организация не случайна, она обладает важной функцией: обеспечивает самое эффективное распределение людей возле точки, привлекающей общее внимание (см. рис. 16). В экспериментальных целях идеальное кольцо создается, если вытащить из океана на многолюдный пляж что-нибудь интересное. Хорошо подходит для этого, скажем, сундук с сокровищами – вокруг него тут же сформируется кольцо зевак.

Рис. 16. Толпы в виде колец. На фото изображены толпы, собирающиеся вокруг циркачей на ярмарке в Марокко (© Кристофер Дин.Фотограф Лумис Дин)

Квадратная толпа противна природе. Толпа создается в форме приращений к первоначальному кольцевидному ядру. Круглые очертания сохранятся даже после того, как к толпе прирастет несколько слоев. Иногда круг или кольцо получаются неполными из-за факторов среды – например, стен или ограждений, – однако зачастую легко различить сегменты в виде дуг. Каждый раз, когда мы видим скопление людей прямоугольных очертаний, можно предположить, что это не спонтанное скопление: такая форма наталкивает на мысль об организованной толпе.

В центре кольца обычно находятся те, кто прибыл первым, а опоздавшие оказываются ближе к границе круга. Однако наблюдается и движение самых энергичных и заинтересованных участников к центру кольца, так что возникает расслоение на фракции – аналогично расслоению на фракции тяжелых и легких частиц в центрифуге. Циркуляция толпы, которая традиционно считается средством обмена информацией (Blumer, 1946), также помогает людям найти свое место в структуре толпы, передвинуться ближе к центру или к периферии. Поэтому напрашивается гипотеза, что те, у кого особенно сильна мотивация исполнить цели толпы, будут непропорционально широко представлены в структурном ядре толпы.

Рис. 17. Структура кольцевидной толпы

Структура кольцевидной толпы приведена на рис. 17. Следует отметить несколько характерных черт. Внутренняя зона обеспечивает пространственное отделение ораторов от зрителей. Чем больше протяженность внутренней границы, тем больше зрителей сможет увидеть оратора без помех – голов и тел других участников толпы. Кроме того, внутреннее пространство подчеркивает функциональное отличие оратора от зрителей. Параметры внутреннего пространства зависят от целого ряда переменных – степени привлекательности или, наоборот, непривлекательности оратора, его положения (на возвышении или без), размерами кольца и напором задних рядов. Фешбах и Фешбах (Feshbach and Feshbach, 1963) говорят об изменении параметров кольца. Они усадили в круг группу мальчиков, а затем напугали их страшными рассказами о привидениях и наблюдали, как это повлияет на конфигурацию группы. Хотя в начале диаметр круга составлял около 11 футов (примерно 3,5 метра), к концу последнего рассказа кольцо спонтанно сжалось примерно до трех футов (90 см).

Борис Сидис (Sidis, 1895) предложил рудиментарную структуру враждебной толпы и описывал ее организацию как «чувствительное цепкое ядро», формирующееся в центре толпы, однако вытесняемое вперед, и «микроядро внутри ядрышка» – то есть героя толпы в окружении самых преданных последователей. Клеточные аналогии Сидиса не очень полезны, однако стоящей за ними идеей структуры в пределах толпы пренебрегать не стоит. Из современных авторов особенно внимательны к структурным особенностям толпы Канетти и Холл (Canetti, 1962; Hall, 1966).

Границы

Граница определяет пределы и протяженность толпы. Основные характеристики границы – (1) проницаемость и (2) резкость.

Проницаемость

Открыта или закрыта граница для новичков, зависит как от физических, так и от идеологических факторов. С описательной точки зрения мы должны провести различие между проникновением через границу и приращением к ней. Проникновение – это вход из точек вне толпы, за которым следует движение к центру. Приращение – это скопление людей по краям. Плотное кольцо вокруг циркача не всегда пропускает новых зрителей в самую середину, но позволяет им накапливаться у внешнего края. Однако даже приращение иногда пресекается в интересах соблюдения частного пространства уже собравшейся группы. Толпы не обязательно должны быть полностью открытыми или замкнутыми, но иногда прибегают к отбору по идеологическим критериям. Толпа линчевателей в процессе формирования обычно открыта для белых, однако яростно изгоняет чернокожих (Cantril, 1941).

Проницаемость действует в обе стороны. Иногда, очутившись в толпе, человек уже не может пересечь внешнюю границу. Толпы, забрасывавшие своих жертв камнями, как в Ветхом Завете, окружали их плотным кольцом, создавая непроходимую преграду. Знаменитостям зачастую трудно выбраться из плотного кольца поклонников.

Резкость границы

Иногда границы толпы четко определены, а иногда размыты. Дать им количественную оценку не всегда просто, особенно когда толпа сгустилась из другой, более многолюдной толпы, которая по-прежнему функционирует вокруг ядра, однако лишена фокуса. В таких случаях единственным критерием оценки остается поляризация: если рассматривать концентрические круги от центра кольца в сторону внешней границы, пропорция людей, поляризованных в направлении центра, резко падает, однако бывает трудно определить, какое значение поляризации соответствует точной границе толпы.

Границы толпы интересны еще и тем, что на стыке двух толп возникает целый ряд характерных явлений. Столкновение двух враждебных группировок, например, политической демонстрации с полицией, – это в основном приграничный конфликт. Все самое драматичное происходит на линии фронта, именно тут наносят удары и обрушивают дубинки на первый ряд демонстрантов. Зачастую после первой стычки передовых фаланг с обеих сторон толпа рассеивается. Но когда границы сливаются, становится понятно, что возникает своего рода свободное взаимодействие и кризис усугубляется.

Чтобы провести количественную оценку, вполне можно измерить степень взаимопроникновения двух сторон в статистических терминах смешанных и несмешанных пробежек. А можно наложить палетку на фотографии, сделанные на разных фазах беспорядков, и определить, сколько квадратов получились смешанными, а сколько содержат несмешанные элементы, как показано на рис. 18.

Рис. 18. Взаимопроникновение двух толп

Степень, в которой один коллектив сливается с другим, когда они встречаются, а самоотождествление с первоначальными группировками постепенно исчезает, называется растворимостью. Парад, как правило, нерастворим, даже если проходит сквозь зрителей, но иногда зрители с такой силой вторгаются в ряды марширующих и перемешиваются с ними, что форма парада распадается. Сохранение границ – важная задача организованных коллективов. Но есть и исключения: марш протестующих против ядерного оружия из Альдермастона, как правило, приглашает зрителей присоединиться к группе (Lang, 1960). Здесь размытость границы между протестующими и зрителями даже приветствуется.

Границы толп часто меняются из-за приращения, это не всегда зависит от намерений тех, кто уже составляет толпу, и положение участника относительно границы впоследствии может измениться. По поводу демонстрации в защиту прав человека в Бостоне 14 марта 1965 года автор отмечает:

Я стоял на самом периметре толпы, однако к 14:50 обнаружил, что я больше не на краю, хотя ничего для этого не делал. За спиной у меня скопилась масса народу, и теперь я очутился более или менее в центральной части толпы. Я ничего не делал, однако мое положение в меняющейся структуре стало другим.

Это наблюдение говорит об общем свойстве толп. Намерения и последствия здесь никак не связаны между собой. Человек оказывается в ситуации, свойства которой постоянно меняются. Он решает постоять с краю – и оказывается в самом ядре; он хочет остаться на месте, однако плотный поток тел несет его вперед. Решения, принимаемые численным большинством в процессе взаимной стимуляции, меняют окружение каждого отдельного человека независимо от его намерений, а его реакция на эти перемены создает, в свою очередь, ограничения и давление на окружающих.

Внутренние подструктуры

На первый взгляд однородное собрание при ближайшем рассмотрении иногда имеет внутренние границы, которые разделяют его на несколько подгрупп. При формировании групп нередок эффект расслоения. Например, перед Кау-Палас в Сан-Франциско во время собрания по выдвижению кандидатур от Республиканской партии состоялась манифестация Конгресса расового равенства против кандидатуры сенатора Барри Голдуотера, однако демонстрантов окружила толпа сторонников Голдуотера, которые хотели, чтобы демонстрация Конгресса расового неравенства не произвела никакого впечатления (White, 1965). Расслоившиеся толпы, состоящие из подгрупп-антагонистов, создают идеальную среду для беспорядков.

В тоталитарных странах вошли в привычку организованные массовые демонстрации (Methvin, 1961), стабильность которых зависит от создания невидимых, однако тщательно спланированных внутренних подструктур. По улице маршируют рабочие – на первый взгляд полные энтузиазма, независимые и не связанные друг с другом. Однако каждый участник демонстрации окружен группой знакомых, зачастую товарищей по заводу. Так что недостаточный пыл или неспособность в должной степени продемонстрировать, что решение участвовать в демонстрации принято добровольно и спонтанно, не поощряется.

Даже в толпе подлинно спонтанной возникают подструктуры на основе дружеских и семейных связей и ролевых отношений, и здесь они управляют участниками более жестко, чем в нормальных обстоятельствах. Большинство толп нельзя считать скоплением изолированных точек, поскольку заметная доля участников, скорее всего, находится во вполне определенных родственных или дружеских связях по крайней мере еще с одним участником толпы.

Более того, в пределах однородной на первый взгляд толпы наблюдается куда более разнообразная деятельность, чем принято думать. Приведем пример из наблюдений автора: на пике демонстрации в защиту прав человека в Бостоне 14 мая 1965 года все собравшиеся на первый взгляд были поглощены выступлением оратора, который рассказывал о том, как жестоко обращались с ним в полиции штата Миссисипи. Однако более подробное наблюдение над толпой показало, что ее участники заняты самой разной деятельностью. Львиная доля демонстрантов и в самом деле слушала оратора. Однако некоторые увлеченно беседовали друг с другом. Мать завязывала ребенку шнурок на ботинке. Налицо была даже деловая активность: в толпе сновал фотограф с «Полароидом» и снимал участников, после чего ему было нетрудно наладить с теми, кого он сфотографировал, отношения «продавец-покупатель». Новые теории (Turner and Killian, 1957; Lang and Lang, 1961) подчеркивают, что различная степень вовлеченности участников толпы – это важнейшая черта ее деятельности.

Поляризация

Поляризация задает один из параметров «ментального единства» толпы. Ведь один из аспектов этого единства – это внимание: если все участники группы смотрят на один объект, например, на оратора, поляризация у группы высокая; если они смотрят в разных направлениях, поляризация невысока. Публика в театре, объединенная интересом к спектаклю, выказывает практически полную поляризацию, однако если существенная доля зрителей не смотрит на сцену, дела у актеров плохи.

У большинства групп поляризация связана с важными аспектами функции и структуры. Обычно поляризация в центре толпы выше, чем по краям. В некоторых ситуациях поляризация, наоборот, окаймляет толпу. Рассмотрим многолюдную ярмарку. Многие наблюдатели в каждый момент времени случайно перемещаются от одного прилавка или шатра к другому, однако у каждого из них скапливается поляризованная подгруппа. Если границы подгрупп не очень резкие, количественная мера поляризации поможет определить, где кончаются отколовшиеся группы и начинается свободное движение масс. Короче говоря, толпа отличается от простого скопления людей общностью целей или интересов. Приблизительной мерой этой общности и может служить поляризация, позволяющая определить границы толпы и выделить подгруппы в пределах крупного скопления.

Подобным же образом поляризация связана и с распадом толп. Спонтанному распаду толпы зачастую предшествует снижение поляризации: отдельные участники толпы теряют интерес к происходящему и готовятся отделиться. Колебания поляризации в зависимости от времени многое говорят о механизмах, управляющих толпой.

Последовательная запись колебаний поляризации в толпе, наблюдающей дебаты политических кандидатов, многое говорит о мастерстве ораторов. Например, у кого чаще возникали высокополяризованные толпы слушателей во время президентских выборов 1960 года – у Кеннеди или у Никсона?

О поляризации написано довольно много (Brown, 1954; Woolbert, 1916), однако почти ничего не говорится о возможностях ее эмпирического применения. Чтобы представить себе, как можно вести подобного рода исследования, рассмотрим фотографию губернатора Нельсона Рокфеллера в окружении толпы в Беркли (рис. 19). У каждого запечатленного на фотографии человека стрелкой указано направление взгляда. На толпу наложена радиальная сетка, Рокфеллер попадает в кружок в центре. Получившаяся в результате схема (рис. 20) дает более ясную общую картину поляризации, чем сама фотография.

Каждая стрелка экстраполирована, чтобы проверить, пересекает ли она кружок, в котором находится Рокфеллер. Если стрелка пересекает кружок, человек поляризован, и ему приписывается значение 1. Если нет, он не поляризован, и ему приписывается значение 0. Поляризацию толпы в целом можно представить в виде дроби:

Рис. 19. Губернатор Нельсон Рокфеллер в окружении толпы в Беркли (© Эрнест К. Беннетт/AP/Press Association Images)

Толпа на фотографии состоит из 266 человек, 148 из которых ориентированы на Рокфеллера. Таким образом, коэффициент поляризации составляет 148/266, то есть приблизительно 0,56. Казалось бы, для такой толпы он достаточно низок, ведь на первый взгляд кажется, будто все внимание устремлено на губернатора. И в самом деле, если попросить человека оценить, какая часть толпы смотрит на губернатора Рокфеллера, оценки обычно окажутся завышены. Это открытие подтверждает теорию Тернера (Turner, 1964), согласно которой сторонние наблюдатели склонны приписывать всем членам толпы чувства и поведение, подобающие в той или иной ситуации.

Рис. 20. Схема поляризации в толпе, изображенной на рис. 19)

Окружающая среда. Зависимость толпы от физических условий окружения

Окружающая среда радикально влияет на функционирование толпы в бесчисленном множестве случаев. Хаусман планировал широкие бульвары в Париже именно с такой мыслью, чтобы толпы восставших не могли строить баррикады на узких улочках (Pinkney, 1958). Возникновение паники зависит от особого набора физических черт: большое скопление людей в замкнутом пространстве с ограниченными возможностями для выхода – те, кто первыми бросятся туда, могут спастись, а те, кто окажется позади, уже нет. Если отрицательный стимул, например, пожар, случается в полностью замкнутой зоне, откуда невозможно вырваться, паника не возникает (Brown, 1965). Паника редко возникает и тогда, когда выходов достаточно много (Schultz, 1964).

Типичный пример зависимости поведения толпы от физических особенностей среды – «нарушение приличий в театре Браттл», которое наблюдал автор:

Когда зрители приходили в театр Браттл в Кембридже, то покупали билеты, а потом выстраивались в очередь вдоль стены А (см. рис. 21а). Став достаточно длинной, очередь изгибалась и шла вдоль стены В.

Рис. 21. Нарушение приличий в театре Браттл

Тех, кто первыми покупал билеты, первыми впускали в зал согласно негласному закону, общепринятому среди завсегдатаев театра. Когда двери в зал открывались, зрители входили в зал в том порядке, в котором прибыли в театр, и выбирали себе места. Однако коридор, в котором создавалась двойная очередь, был необычайно узок, поэтому, если зритель X хотел пройти предписанный путь, ему зачастую приходилось задевать и толкать других зрителей, продвигавшихся в противоположном направлении. Толкучка в очереди нарастала, и в конце концов люди, стоявшие вдоль стены В, начинали разворачиваться и тоже проходить в зал – что нарушало все установленные нормы. В результате последними в зал входили те, кто оказывался в середине очереди. Такое происходило постоянно. Решением проблемы стало расширение коридора (рис. 21б) – между изгибами очереди образовался промежуток, зрители перестали толкать друг друга и теперь входили в зал чинно и с соблюдением всех приличий.

Плотность

Плотность толпы определяется количеством людей в конкретном пространстве. Джейкобс (Jacobs, 1967) вычислил плотность нескольких толп, собравшихся на выступления ораторов в студенческом культурном центре Спрул-Плаза в кампусе Беркли. При помощи аэрофотосъемки Джейкобс подсчитал количество присутствующих и разделил на площадь зоны наблюдения. Самая высокая плотность, которую он наблюдал, составляла одного человека на четыре квадратных фута (примерно 0,4 м²) во время религиозного собрания (у выступающего не было микрофона, и слушатели были вынуждены подойти поближе, чтобы расслышать его). При наличии микрофона плотность оказывалась ниже. Когда выступал активный борец за права чернокожих Стокли Кармайкл, Джейкобс насчитал плотность толпы 5,7 квадратных футов (0,5 м²) на человека, в других случаях встречалась также плотность в 6,5 и 8,5 квадратных футов (0,6 и 0,8 м² соответственно) на человека. Джейкобс указывает, что применение этой формулы позволит показать, что официальная оценка количества присутствующих зачастую грубо преувеличена.

В повседневной жизни самые плотные толпы встречаются в токийском метро. Чтобы затолкать в вагоны как можно больше пассажиров, привлекаются особые служащие – «толкатели». Высокая плотность, как и в случае с театром Браттл, всегда создает осложнения из-за внутреннего трения. В Токио тем, кто часто ездит в метро, продают скользкие плащи, облегчающие маневры в тесноте (Clark, 1965).

Холл (Hall, 1966) утверждает, что психологическое ощущение от толпы нельзя приравнивать к простой плотности – числу человек на единицу пространства. То, как человек реагирует на толчею, зависит от того, как он относится к чужим прикосновениям. Более того, толерантность к скученности в толпе зависит от культуры: «Арабы и японцы гораздо более толерантны к толпам в общественных местах и транспорте, чем американцы и жители северной Европы» (Hall, 1966, p. 58).

Исследования норвежских крыс (Calhoun, 1962), пятнистых оленей (Christian, 1960) и других животных (Parkes and Bruce, 1961) показывают, что популяции млекопитающих контролируются физиологическими механизмами, реагирующими на плотность популяции, скученность приводит к крайней социальной дезорганизации, а при превышении критической плотности у животных начинаются биохимические расстройства, что иногда приводит к гибели. Последствия скученности у людей пока что исследованы не были.

Рационализация толпы

Для регулирования отношения толпы к физическим ограничениям применяется целый ряд общественных механизмов (Cox and Smith, 1961). Некоторые магазины, в которых бывает много посетителей, с самого начала проводят профилактику, чтобы не допустить создания враждебно настроенной толпы: выдают посетителям номерки и обслуживают их по очереди. В больших офисных зданиях время окончания рабочего дня у сотрудников преднамеренно разводят, чтобы избежать толпы возле лифтов. В опасной ситуации действуют культурные нормы – например, правило «Сначала женщины и дети». На автобусных остановках ожидающие не бросаются к дверям одновременно, что было бы чревато травмами, а выстраиваются в очередь, обеспечивая рациональный порядок входа в автобус – первым садится тот, кто первым пришел на остановку. Чем выше плотность населения, тем сильнее обычно рационализируется поведение толпы.

Невозможно переоценить, как важно вписать движение толпы в соответствующую физическую среду; проектировщики театров и других арен в наши дни очень заботятся о плавном течении потоков посетителей и следят, чтобы их сооружения было легко покинуть. Социальные психологи, которые ввели саму идею феномена толпы, должны внести более существенный вклад в решение этой технической задачи.

Успешное применение компьютерной стимуляции к динамике жидкостей показывает, что и движение толпы также поддается симуляции, а значит, можно проводить эксперименты, не прогоняя по лабораторным коридорам армию испытуемых (Harlow and Froom, 1965). Исследователи феноменов толпы могут воспользоваться естественными потоками толпы на выходе со стадионов и других общественных мест, где плотность толпы высока, и при помощи фотографирования и методов слежения непосредственно зафиксировать поток толпы.

Толпа в движении

Разработчики дорог и специалисты по дорожному движению считают, что люди ходят со средней скоростью четыре фута (1,2 м) в секунду (Bruce, 1965), причем с увеличением плотности толпы эта скорость в целом снижается. Отношение между скоростью ходьбы, плотностью толпы и временем суток показано на рис. 22.

Рис. 22. Отношение между скоростью ходьбы пешеходов и плотностью толпы (Bruce, 1965)

Ускорение

Термин «синхронизированное ускорение» описывает ситуацию, в которой все участники толпы начинают двигаться одновременно. Это происходит в армии, когда подразделение слышит приказ «Марш». Также это случается, когда все участники толпы воспринимают общий стимул, побуждающий к движению, например, загорается зеленый свет. Однако в целом такое бывает относительно редко. Чаще всего толпа переходит из неподвижного в подвижное состояние не вся сразу, а поэтапно. Прежде чем начать двигаться, человек ждет, когда с места сдвинется тот, кто стоит перед ним. Очевидно, что поэтапное движение менее эффективно, чем синхронизированное, поскольку при поэтапном движении время на перемещение толпы зависит от времени, которое уходит у первой единицы на то, чтобы отреагировать на стимул, плюс время реакции второй единицы – и так до единицы n–1. Таким образом,

где T – это время, за которое толпа проходит данное расстояние d, а r – время реакции на стимул.

Когда все участники толпы движутся в одном направлении, происходят столкновения, если единица n приходит в движение раньше, чем единица n–1 успела достаточно ускориться. В общем можно сказать, что количество столкновений между людьми в толпе – сложная функция, главные переменные которой – плотность толпы, темп ускорения и количество направлений, в которых движутся участники.

Человек и транспортное средство как единое целое

Проблема обостряется, когда нормальный темп передвижения пешеходов повышается из-за транспортных средств. Разновидность современной толпы – это тесное скопление автомобилей, перемещающееся по городской улице или стоящее в пробке у перекрестка. Когда смотришь на перебранку водителей в пробке, легко забыть, что мы прежде всего имеем дело с поведением именно людей – конечно, они сидят в машинах, но реагируют по-прежнему согласно принципам психологии толпы. Один из аспектов этой проблемы исследовал урбанист Риттер (Ritter, 1964). Он пишет (p. 34):

Любой водитель, облачившись в стальные доспехи, забывает о своей пешей ипостаси и превращается в существо куда более агрессивное… привязавшись к машине, люди утрачивают общительность, умение сотрудничать, здравый смысл, сострадание и доброту.

Современные урбанисты приписывают толпе водителей многие неприятные характеристики, которые Лебон (Le Bon, 1895) находил у уличных толп. Если 6–7 человек затаптывают насмерть во время давки в театре, это вызывает мощный общественный резонанс – однако гибель такого же числа людей в автокатастрофе не находит такого отклика. Если бы люди ходили с такой же скоростью, с какой ездят на машинах, формальная идентичность этих проблем была бы признана более широко. Толпы машин уже подвергались теоретическому анализу, и некоторые соображения в этой области вполне применимы к описанию толп людей.

Современные транспортные средства привели к появлению особых форм активности толпы. В наши дни не редкость беспорядки, устраиваемые мотоциклистами (Shellow and Roemer, 1966). Участник беспорядков полагает, что благодаря наличию мотоцикла сможет быстро покинуть место действия и тем самым избежать преследования по закону – современное обобщение чувства анонимности.

Примечание. Теоретики рассматривают дорожное движение как движущийся поток, обладающий текучестью и плотностью, в котором возникают волны (Gazis, 1967). Волна – это тенденция автомобилей в потоке движения в одних местах скапливаться плотнее, а в других – держаться на большей дистанции.

Эди и Фути (Edie et al., 1963) показали, что волны пробок можно уменьшить, если разделить автомобили на группы – «взводы». Взводы сглаживают общий поток и сокращают количество остановок и стартов, поскольку он становится не таким скученным. Очевидно, что это имело бы огромное значение для общества. Герман и Ротери (по данным Schmeck, 1966) показали, что быстрая машина ускоряет движение в потоке, поскольку соседние водители хотят догнать лидера. Эти исследователи установили, что если одна машина следует за другой, то автомобиль-преследователь больше озабочен тем, чтобы развить ту же скорость, что и машина-лидер, однако не заботится о сохранении постоянной дистанции.

Размер толпы

Рост

Недавно в одной телепередаче продюсер инсценировал автомобильную аварию на улицах Рима. С разрешения местных властей столкнулись две машины. Хотя на улицах на первый взгляд было сравнительно пусто, у места происшествия начала собираться толпа. Она разрослась до определенных размеров и остановилась, когда машины окружило, скажем, около 100 зевак, то есть увеличивалась не беспредельно. Конечный размер, до которого разрастается толпа вокруг места происшествия, ограничена плотностью населения в непосредственно прилегающей зоне, а также другими факторами – временем суток и уменьшением видимости из-за скопившихся людей. Эти особенности формирования толпы нуждаются в дальнейшем изучении: хотя о воздействии уже существующих толп написано очень много, о процессе формирования толп почти ничего не говорится. Канетти (Canetti, 1962) пишет о «кристаллах толпы» – первоначальных скоплениях людей, форсирующих возникновение более крупных толп. Смелсер (Smelser, 1963) обсуждает условия в обществе как таковом, порождающие активность толп.

Первый автор и его ученики провели полевой эксперимент по изучению роли форсирующих групп разного размера в образовании толп. На оживленной нью-йоркской улице с сильным пешеходным потоком создавали в случайном порядке форсирующие группы из 1, 2, 3, 5, 10 и 15 человек. Члены группы совершали отчетливо наблюдаемое действие – поднимали головы и смотрели на окно небоскреба и сохраняли эту позу в течение одной минуты. Каждый тестовый эпизод повторяли пять раз. Исследователи фотографировали сцену при помощи раскадровки кинопленки, а затем, проанализировав отснятый материал, подсчитали, какая доля прохожих подражала этому действию. Результаты показаны на рис. 23. Доля прохожих, подражавших «взгляду вверх», возрастает по мере увеличения форсирующих групп от 1 до 5 человек, однако остается постоянной при группах из 5, 10 и 15 человек. Дополнительный анализ показал притягательную силу толп большего размера. Рядом с одиночкой, который смотрел вверх, останавливались 4,05% прохожих, а возле форсирующей группы из 15 человек – уже 39,98%.

Рис. 23. Процент прохожих, посмотревших вверх, как функция размера форсирующей группы

Рис. 24. Колебания размеров толпы на Пьяцца дель Палио (Millard, 1963, воспроизведено в Ritter, 1964)

Дополнительные эмпирические наблюдения за изменением размера толпы дает исследование Кристофера Милларда (Millard, 1963), который изучал толпу на Пьяцца дель Палио. Ученый поминутно фиксировал количество входящих и выходящих людей и сумел построить график, отражающий количество людей на площади в течение дня (рис. 24). С помощью фотосъемки и подробных заметок Миллард зафиксировал также 1050 инцидентов, произошедших за период наблюдения – эту разновидность методики наблюдений социальные психологи вполне могут перенять для изучения толп; в ограниченном виде ее применял и Тернер (Turner, 1964).

Эффект дистилляции

Уменьшение размера толпы зачастую существенно влияет на состав толпы и, следовательно, на ее предрасположенность к действиям. В момент кульминации демонстрация в защиту прав человека в Бостоне 14 марта 1965 года насчитывала несколько тысяч участников. К 16.05 (по наблюдениям автора) в результате ухода тех, кого предмет демонстрации интересовал относительно мало (отчасти уход стал функцией скуки и похолодания), осталось лишь несколько сотен самых идейных. Поскольку недостаточно рьяные сторонники демонстрантов, праздные зеваки и просто любопытные ушли, теперь толпа представляла собой плотное, концентрированное скопление пламенных защитников прав человека. При условиях, когда сторонние и недостаточно преданные делу люди выборочно изымаются из общей массы, уменьшение размера толпы приводит к более чистой концентрации поборников идеи – и ее предрасположенность к действиям возрастает. Толпа обладает структурой, которую можно изучить как функцию времени. Чтобы узнать, кто больше всего предан общей идее собравшейся толпы, достаточно изучить общую продолжительность участия в толпе, а также отметить, кто уйдет последним.

Оценка размеров толпы

Современные методы оценки размеров толпы далеки от совершенства, и это особенно заметно при изучении противоречащих друг другу отчетов о случаях массовых беспорядков. Чаще всего источником для оценок служат полицейские отчеты, однако Джейкобс (Jacobs, 1967) подчеркнул, что полицейские отчеты «зачастую завышают реальную численность вдвое, втрое, а иногда и в 20 раз». Оценка толпы, собирающейся на площади Святого Петра в Риме, к примеру, доходит подчас до полутора миллионов. Однако измерения показывают, что три больших участка перед базиликой, составляющих в совокупности площадь Святого Петра, не могут вместить больше 240 000 человек из расчета два квадратных фута (0,2 м²) на одного стоящего.

Джейкобс предложил формулу для оценки размеров толпы, которую могут применить наблюдатели на месте событий. Нужно сложить длину и ширину участка, который занимает толпа, и умножить на коэффициент плотности – например, на 7 при достаточно неплотной толпе или на 10, если толпа более компактна. Исследователь утверждает, что эта формула, которую легко применять, дает оценку размера толпы с точностью 20% от того числа, которое получается, если сфотографировать толпу и пересчитать участников по головам. Очевидно, формула Джейкобса зависит от формы толпы, и ее нельзя применить к скоплению людей, которое вытянуто в фигуру, приближающуюся к линии. Точнее будет умножить длину на ширину и поделить произведение на коэффициент плотности.

Оценка усложняется, если состав толпы не стабилен, а постоянно меняется, то есть когда кто-то постоянно покидает толпу, а кто-то к ней присоединяется. Тогда возможны две оценки: оценка максимального размера толпы в какой-то момент и оценка общего числа людей, побывавших участниками толпы за все время ее существования. Было бы хорошо найти способ оценить оборот участников толпы и на его основании провести оценку размера толпы. Однако темпы оборота могут различаться в зависимости от места в структуре толпы, где проводятся измерения, и потому очень важно иметь возможность адекватно выбирать показательные участки толпы. Методы оценки следует проверять, проводя прямые подсчеты численности; задача эта трудная, однако без нее невозможно установить, насколько адекватна та или иная процедура выборки.

Значение чисел

Теоретическое значение численных оценок коллективных акций до сих пор остается предметом споров. Например, Браун (Brown, 1965) полагает, что для возникновения паники достаточно всего двух человек – как в ситуации матрицы выигрыша, сопоставимой с «дилеммой заключенного» в теории игр.

Однако определенные явления в поведении толпы проявляются, несомненно, лишь при большом количестве участников. Скажем, пульсация толпы неосуществима, если в ней всего человек 10. С другой стороны, очевидно, что в какой-то момент толпа переполняется. В марше на Вашингтон в 1963 году, по оценкам, участвовало более 100 000 человек (Waskow, 1966). Возникали ли какие-то новые феномены после первых 10 000, 30 000, 50 000 человек? При каком размере проявляются все сущностные черты большой толпы? Не исключено, что толпа может быть на удивление маленькой. Например, в результате знаменитого лабораторного исследования давления группы, которое провел Соломон Аш, выяснилось, что наибольшее давление оказывают группы из 3–4 подставных испытуемых. Если увеличивать численность большинства даже до 15 человек, это не породит новых явлений и не усилит давления группы. Каково же асимптотическое число участников толпы?

Аргайл (Argyle, 1959) в своем исследовании молельных собраний обнаружил, что доля людей, объявляющих о своем приходе к вере (для этого они в конце собрания выходят на трибуну), повышается при увеличении числа слушателей. Это, вероятно, вызвано увеличением давления на потенциальных неофитов. А может быть, состав больших аудиторий чем-то отличается от относительно маленьких – в них больше доля людей на пороге обращения.

Пожалуй, из всех исследователей-социологов сильнее всех был убежден в важности абсолютных чисел для определения качества социально-политических событий Георг Зиммель (Simmel, 1964, p. 98; написано в 1908 году):

…Армии из 100 000 человек проще держать под контролем население в десять миллионов, чем сотне солдат удерживать город с населением 100 000 человек или одному солдату – деревню, где сотня жителей. Как ни странно, именно абсолютная численность группы… на удивление полно определяет отношения внутри группы – несмотря на то, что пропорция остается постоянной.

Пенроуз (Penrose, 1952) показал, что даже при демократии относительно небольшое число людей, убежденных в своей правоте, постоянно выражая свое мнение на выборах, могут в итоге захватить контроль над непропорционально большим числом людей, в котором наблюдается случайное распределение мнений.

С точки зрения активности толпы это наталкивает на вопрос: какая доля толпы должна действовать в определенном направлении, чтобы ее поведение распространилось и охватило толпу в целом? Решить эту задачу математически попытался Николас Рашевский (Rashevsky, 1951; см. раздел «Теория заразительности Рашевского»). Традиционно считается, что беспорядки мотоциклистов устраивает 1%, служащий катализатором и провоцирующий смуту. Шеллоу и Ремер (Shellow and Roemer, 1966) отмечают, что «смутьяны с гордостью, словно почетный титул, носят прозвание „один процент“ и даже зачастую нашивают эту надпись на куртки, словно символ преданности общему делу».

Иногда воздействие собрания никак не связано с его намерениями и объясняется исключительно размерами толпы. Если три человека выйдут на мост и одновременно топнут, ничего не случится. Если же это сделают три тысячи человек, мост может рухнуть – и это вызвано исключительно увеличением массы, то есть размера собрания. Подобную закономерность можно усмотреть в заметной доле случаев так называемого иррационального поведения толпы. Заторы в узких коридорах могут возникать просто из-за огромного количества тел, а поскольку сзади на них напирают другие, то совокупное давление множества тел друг на друга лишь усугубляет положение. Налицо несоответствие воздействия и намерения, объясняющееся только лишь большим числом участников.

Размер и анонимность

В числе прочих факторов, которые, судя по всему, возникают в толпах достаточно больших размеров, есть и анонимность. Под покровом анонимности, согласно Лебону и Ф. Х. Олпорту, высвобождаются разнообразные антиобщественные импульсы. В целом исследователи согласны, что участник толпы зачастую ведет себя необычно, поскольку природа и размер группы не позволяют выделить его из среды и привлечь к ответственности за свои поступки – в этом и состоит анонимность. Это предполагает наличие у личности целого ряда преступных наклонностей, которые удается обуздать лишь общественным мнением или страхом общественного порицания либо преследования по закону.

Тернер (Turner, 1964), напротив, полагает, что человека заставляет действовать заодно с толпой именно то, что другие участники толпы способны его опознать. Тогда резонно задать вопрос: анонимность по отношению к кому имеется в виду? Можно представить себе, что антиобщественные импульсы легче всего высвобождаются, когда человека могут опознать участники толпы, нарушающие общественные нормы, однако он сохраняет анонимность по отношению к тем, кто находится вне пределов толпы, например, к сотрудникам правоохранительных органов.

Разумеется, полиция больше всех заинтересована в том, чтобы развеять защитный покров анонимности, который так мешает надежно выявлять зачинщиков. Хорошо зарекомендовали себя некоторые технические средства – в том числе фотография. Во время беспорядков в Гарлеме в 1964 году полиция распыляла на мятежников флуоресцентный порошок. При дневном свете порошок не было видно, но при особом освещении полиция имела возможность выявить тех, кто побывал в районе беспорядков. Впоследствии их можно было привлечь к ответственности в соответствии с законом.

В главе «Анонимная стая» Конрад Лоренц (Lorenz, 1966) подчеркивает, что выявлены еще далеко не все свойства анонимности. Когда особь оказывается в массе себе подобных, это приводит еще и к тому, что хищнику трудно выявить конкретную жертву (p. 142):

Попробуйте сами вытащить одну птицу из клетки, в которой их много. Даже если вам вовсе не нужна какая-то определенная птица, а просто нужно освободить клетку, вы с изумлением обнаружите, что необходимо твердо сконцентрироваться именно на какой-то определенной, чтобы вообще поймать хоть одну. Кроме того, вы поймете, насколько трудно сохранять эту нацеленность на определенный объект и не позволить себе отвлекаться на другие, которые кажутся более доступными. Другую птицу, которая вроде бы лезет под руку, почти никогда схватить не удается, потому что вы не следили за ее движениями в предыдущие секунды и не можете предвидеть, что она сделает в следующий момент (пер. Г. Швейника).

Состав толпы

Каковы характерные особенности людей, составляющих толпу? Когда огромная масса народа хлынула на парижские улицы и штурмовала Бастилию – кто были эти люди? Булочники, нищие, женщины, дети, преступники, мелкие буржуа? Довольно долго на этот вопрос удавалось дать лишь на удивление мало точных ответов. Типичную точку зрения высказывали Тэн и Лебон: революционные толпы состояли из преступных элементов, черни, бродяг и людей, не нашедших себе места в обществе. Недавние исторические исследования эмпирически ориентированных ученых (Soboul, 1964; Rudé 1959, 1964; Tilly and Rule, 1964) заставили усомниться в традиционных представлениях. В частности, Руде указывает, что хотя в 1789 году Париж был переполнен безработными крестьянами, их роль в потрясениях, охвативших столицу в том году, была минимальной: «Из 68 человек, арестованных и убитых в ходе мятежей в Фобур-Сент-Антуан в конце апреля, лишь трое не имели определенного места жительства и лишь трое ранее отбывали наказание в тюрьме…» (p. 200). Все 662 человека, которые, по документам, погибли при взятии Бастилии, имели постоянное место жительства и работу. Сегодня ученые тщательно исследуют не только классовую принадлежность, но и сведения о возрасте, образовании, религиозной принадлежности и географическом происхождении толп, сыгравших важную роль в истории.

Что касается относительно недавних времен, то полезным источником информации об участниках беспорядков (по крайней мере, тех, кто понес ответственность за свои действия) служат тюремные архивы. Экерс и Фокс (Akers and Fox, 1944) в своем исследовании хулиганов и мародеров, оказавшихся в тюрьме после знаменитого Детройтского мятежа в 1943 году, отметили следующие характеристики 97 чернокожих и восьми белых, помещенных под стражу. Непропорционально большой процент мятежников был из штатов южнее линии Мэйсона-Диксона (по сравнению с контрольной группой, состоявшей из людей, не участвовавших в мятеже). Они оказались старше контрольной группы, а интеллект и образование у них были ниже. В основном это были неквалифицированные рабочие, многие из них (74%) вступали в конфликт с правоохранительными органами не в первый раз.

Уада и Дэвис (Wada and Davies, 1957) изучали выборку американцев японского происхождения, устроивших беспорядки в американском лагере для интернированных лиц в 1942 году. Мятежники, по сравнению с контрольной группой из людей, не участвовавших в беспорядках, выделялись в основном тем, что занимали маргинальное положение между американской и японской культурой, не имели особых родственных обязательств и не были экономически заинтересованы в американском обществе. Авторы заключили, что мятеж – дело рук меньшинства, в силу личных обстоятельств обладавшего некоторой свободой, которая и позволила восстать против невыносимых условий содержания.

Гленн Лайонс (Lyonns, 1965) собрал демографические сведения о студентах, которые во время беспорядков в Беркли в 1964 году препятствовали задержанию Джека Вайнберга, окружив полицейскую машину с ним. Оказалось, что демонстранты придерживались более либеральных взглядов, чем студенческое сообщество в целом, и жили, как правило, в условиях относительной свободы (в квартирах, а не в студенческих общежитиях). Таким образом, демонстрантам тоже была свойственна некоторая маргинальность, и их образ жизни отличался от общепринятого.

Изменения состава толпы

Даже если толпа на первый взгляд неизменна в течение достаточно долгого времени, личный состав ее зачастую меняется – к ней примыкают новые элементы, отличающиеся от первоначальных участников, а кто-то ее покидает.

Когда к митингу или демонстрации уже в процессе примыкает новый социальный элемент, это иногда служит механизмом изменения деятельности и направленности толпы. Джордж Крек (Craik, 1837) писал, что в революционные толпы во Франции часто внедрялись преступники, так что собрания, поначалу отстаивавшие революционные идеалы, превращались в банды хулиганов и воров. Во время беспорядков преступную составляющую общества часто привлекает возможность воспользоваться сумятицей и склонить толпу к мародерству.

Состав толпы функционально связан с ее действиями, и точные знания о нем помогают определить, какая форма коллективного поведения будет ей свойственна. Скопление людей, в котором велика доля детей и женщин, скорее всего, воздержится от уличных боев, поскольку их присутствие ослабляет вектор насилия. Кроме того, состав толпы определяет и реакцию на нее. В демонстрациях в защиту прав человека в 60-е годы принимало участие довольно много служителей церкви – они понимали, что бросаются в глаза, и рассчитывали, что их присутствие в толпе удержит противников демонстрантов от насильственных действий. И во Французской революции в XVIII веке, и в Венгерском восстании 1956 года важную роль сыграли толпы, состоявшие в основном из женщин. В последнем случае считалось, что против толпы женщин военные с меньшей вероятностью предпримут карательные действия, чем против мужчин.

Состав толпы можно классифицировать по степени готовности ее участников нарушать общепринятые нормы. Браун (Brown, 1954, p. 846–7) выделил несколько категорий личностей, составляющих мятежную толпу («mob», «сборище»), с точки зрения готовности нарушать нормы поведения.

1. В толпе могут быть закоренелые правонарушители, чье жестокое поведение не слишком отличается от манеры себя вести в повседневной жизни.

2. Есть и те, кто легко поддается гипнотическому воздействию отцов-вдохновителей – не обычные преступники, а просто люди, очень восприимчивые к лидерству особого рода.

3. Когда две первые группы спровоцируют толпу на решительные действия, утрата ответственности в результате анонимности развяжет руки и осторожным. В толпе найдется много тех, кто сильно предрасположен к противоправным действиям и воздерживается от них лишь из страха быть наказанным.

4. …найдутся и те, кто не способен действовать, пока не возникнет полномасштабная толпа. Когда удастся набрать достаточно много людей, чтобы перейти нижний порог и создать иллюзию универсальности или позволить массам заменить собой суперэго, в деятельность толпы будут вовлечены и резервы.

5. Далее, у толпы есть и пассивные сторонники, которых не удается вовлечь в действие, однако и активно противодействовать толпе они не станут. Активное участие в деятельности толпы для них неприемлемо, однако они не прочь насладиться зрелищем или даже подбодрить толпу выкриками…

6. Наконец, в толпе найдутся и сопротивленцы, которые не приемлют поведения толпы, поскольку этого не допускает их система ценностей, и не поколеблются под временным давлением…

Толпы особого состава

Иногда в толпе наблюдается высокая концентрация особых человеческих черт в соответствии с той или иной разновидностью коллективных акций. В частности, толпам нередко приписывают иррациональность (Le Bon, 1895; Martin, 1920). Однако не так уж часто ученые наблюдали поведение толп, участники которых заведомо иррациональны, то есть поведение толпы душевнобольных. Если толпе, как иногда говорят, свойственна паранойя, резонно спросить, как выглядит толпа настоящих параноиков. Похожа ли она на картину «нормальной» толпы, которую дает Лебон? Можно ли на основании разных психиатрических диагнозов делать разные прогнозы поведения толпы?

Подобным же образом часто говорят, что толпа ведет себя «по-детски» (Strecker, 1940). Значит, имеет смысл исследовать толпу детей. Ведь мы точно знаем, что дети ведут себя по-детски. Похожа ли толпа детей на толпу взрослых – или в коллективной психологии важную роль играет степень развития и принципы поведения толп детей и взрослых различаются?

Роль языка и коммуникации символических смыслов посредством лозунгов можно изучать, наблюдая тех, для кого фактор языка исключен. Может ли активно действовать толпа глухих – ведь у нее отсутствует слуховой канал связи? Может ли многоязычная толпа, например, в иммиграционном центре, добиться такого же единства, которое, как часто считается, зависит от общепонятных лозунгов и пламенной речи вожака? (Согласно книге Бытия, вавилонские толпы не добились ничего, кроме путаницы, и не смогли наладить совместную деятельность.) Довольно легко внедрить в англоговорящую толпу человека, не знающего английского, и пронаблюдать его реакцию. Передастся ли ему энтузиазм толпы? Если да, следует переосмыслить роль языка в процессе заразительности.

Поток информации в толпе. Слухи

Зачастую участники толпы налаживают процесс поиска и передачи информации. Например, перед беспорядками участники передают друг другу очень много искаженной и преувеличенной информации (Lee and Humphrey, 1943; Norton, 1943).

Коммуникационный процесс как неотъемлемую часть теории толпы изучали несколько теоретиков. Смелсер (Smelser, 1963) полагает, что слухи и связанные с ними представления возникают, когда в существующей структуре действий неконтролируемо нарастает напряжение. Таким образом, следует ожидать появления слухов при панике, бунтах, мятежах – однако они также наблюдаются и во время длительных периодов общественных волнений, в том числе и в рамках революций или религиозных расколов. Слухи реструктурируют неоднозначную ситуацию – объясняют, что произошло, докладывают, что происходит, и предсказывают, что произойдет (Smelser, 1963).

Тернер и Киллиан (Turner and Killian, 1957) и Ланг и Ланг (Lang and Lang, 1961) также подчеркивали информационную функцию слухов. Слухи позволяют отдельному человеку опираться на мнение группы при создании надежной концепции ситуации. Если участник толпы уверен, что его концепцию разделяют и другие, у него крепнет готовность к действиям. Согласно такому представлению слухи следует считать процессом коллективного принятия решений, при котором создаются нормы, координирующие действия отдельных участников. Слух сохранится в тех случаях, когда необходимо коллективно определить дальнейший образ действий, а прежние концепции этого не позволяют либо институциональные структуры не в состоянии координировать эти действия.

Эти теоретические формулировки во многом опираются на труд Олпорта и Постмана (Allport and Postman, 1947), в котором утверждается, что интенсивность слухов (как само возникновение слухов, так и скорость и экстенсивность их передачи) – это неизвестная функция произведения интересности передаваемой информации и ее неоднозначности (то есть неполноты или недостоверности информации). То есть

Интенсивность слухов = f (интересность × неоднозначность).

Далее Олпорт и Постман (Allport and Postman, 1947) соглашаются, что в процессе пересказа слухи подвергаются сглаживанию (становятся короче, лаконичнее, их легче воспринять) и обострению (становятся выборочными, воспринимается лишь ограниченное количество деталей, на которых и сосредоточено внимание). Какие именно элементы слухов будут сглаживаться и обостряться, зависит от процесса усвоения, который зависит от когнитивного и эмоционального содержания мыслей слушателя.

Теория Олпорта—Постмана и лабораторные эксперименты, на которых она основана, стали предметом жарких споров. Дефлер (DeFleur, 1962) подкрепил их теорию данными как полевых исследований, так и лабораторных экспериментов. Он роздал домохозяйкам по фунту кофе и сообщил простой рекламный слоган, а затем пообещал дать еще фунт, если они вспомнят слоган через три дня. Кроме того, было разбросано 30 000 листовок, предлагающих фунт кофе каждому, кто знает слоган. По данным Дефлера, слоган претерпел как сглаживание (сокращение), так и обострение (отбор и преувеличение).

Петерсон и Джист (Peterson and Gist, 1951), напротив, не обнаружили никаких существенных искажений в общине, где изнасиловали и убили 15-летнюю девушку, за период обсуждения этой трагедии в обществе. О ней высказывали самые разные предположения, по-разному толковали ситуацию, однако не нашлось никаких признаков ни сглаживания, ни обострения. Петерсон и Джист пришли к выводу, что нельзя обобщать лабораторные эксперименты на ситуации из реальной жизни (куда более серьезные). Они критиковали и исследование Дефлера, поскольку в нем, как и в лабораторных экспериментах, почти не задействовались эмоции.

Представление о слухе как о череде искажений приводит к убеждению, что беспорядки можно предотвратить, если доносить до их участников факты. Предполагается, что слухи будоражат воображение, а факты – нет. Так, в полицейском руководстве по борьбе с беспорядками дается следующий совет: «Единственное противоядие против слуха – факт. Точно опишите факты и распространите их как можно шире» (International Association of Chiefs of Police, 1963, p. 19). К сожалению, это излишне оптимистичное представление об условиях в обществе, согласно которому объективные факты общественной жизни всегда лучше слухов и потому их недостаточно, чтобы спровоцировать мятеж. Более того, преувеличение – отнюдь не единственная разновидность искажения в потоке информации. Информация искажается, когда официальные средства массовой информации скрывают и преуменьшают реальные, объективно страшные факты.

До недавних пор поток информации можно было описать как процесс, в ходе которого единица информации исходит непосредственно от источника. Можно было проследить географическое распространение информации в скоплении людей. Каждая точка передачи была физически «заразной». Однако современные технологии погубили всю красоту этого процесса. В последнее время на митингах и демонстрациях применяют рации, чтобы передавать информацию между физически отдаленными зонами. Во время восстания в Уоттсе видели людей с портативными транзисторными радиоприемниками, которые слушали выпуски новостей, а затем пересказывали их на местах событий (Cohen and Murphy, 1966). Скорее всего, новые средства связи еще сильнее повлияют на характер деятельности толпы – это предсказывал и Лебон (Le Bon, 1895), первым отметивший потенциальное воздействие средств массовой информации на поведение толпы.

Однако речь идет не только о циркуляции информации в толпе – информация о самой толпе распространяется за пределы непосредственной зоны ее влияния и сама по себе способна спровоцировать дальнейшие действия толпы. В 1964 году запустилась настоящая цепная реакция беспорядков – Гарлем, Рочестер, Джерси-сити и, наконец, Чикаго потрясли мощные вспышки расовых мятежей. Самый тщательный анализ подобных явлений провел Руде, когда исследовал голодные бунты XVIII века и проследил их географию от Южной Англии до Центральных графств. Ученый сумел установить отчетливую закономерность распространения беспорядков, которые по очереди запускали друг друга (см. рис. 25).

Рис. 25. Распространение деятельности толп во время голодных бунтов в Англии (Rudé, 1964)

Восприятие толпы как явления

Восприятие толпы – отнюдь не периферийная тема в исследовании толп; напротив, по ряду причин ему отведено центральное место. Во-первых, описание толп, на основании которого строятся теории, основано на докладах живых наблюдателей. Более того, поскольку толпа по природе своей спонтанна и несколько непредсказуема, ее изучение и впредь будет основано на человеческих наблюдениях невооруженным глазом, а не на других источниках информации. А специалисты по теории толпы будут иногда дезориентированы из-за искажений в отчетах – о чем и писал Тернер (Turner 1964, p. 390).

Во-вторых, то, как конкретный участник воспринимает окружающую толпу, сильно влияет на его собственное поведение. В обычной обстановке участник толпы осознает лишь крошечную долю деятельности толпы в каждый момент времени. Резонно предположить, что он реагирует в основном на подсказки, которые получает от непосредственных соседей. Ф. Х. Олпорт (Allport, 1924) указывал, однако, что, хотя человек воспринимает лишь стимулы со стороны ближайших соседей, реагирует он так, словно они исходят от неизмеримо большего числа людей, и иллюзия универсальности служит важнейшим механизмом высвобождения антиобщественного поведения.

Необходимо изучить, какие именно процессы способствуют созданию «иллюзии универсальности». Подобным же образом мы говорили об анонимности как о механизме, влияющем на действия отдельного человека в толпе. Однако мы очень мало знаем о том, насколько хорошо люди в толпе опознают друг друга. Изучать этот процесс нужно с опорой на работу Ниссера о сканировании элементов в крупных наборах (Neisser, 1964). Следует запустить программы исследований о влиянии предвзятости на восприятие активности толпы.

Названия и эпитеты толпы

Вероятно, уже само название, которое мы даем конкретному скоплению людей, занятому какой-то деятельностью, не лишено социально-политической окраски. Если назвать собрание людей словом «mob» – «сборище», – это само по себе обвинение и порицание (рис. 26). Выбор названия как такового способен оказать организующее воздействие на восприятие коллективной акции.

Рис. 26. Отношение к словам «толпа» («crowd»), «сборище» («mob») и «личность» («person»). Гарвардских студентов попросили оценить эти слова по шкале отношения, основанной на семантических дифференциалах. С точки зрения оценочных эпитетов – «красивый» и «некрасивый», «хороший» и «плохой», «чистый» и «грязный» – слово «сборище» получило крайне отрицательную оценку. Слово «толпа» также оказалось менее привлекательным, чем слово «личность»

Гарлемский инцидент 1963 года белые радио- и телеведущие называли «бунт» («riot»). Один гарлемский негр сказал, что считает такое название несправедливым и явно «политизированным»: «Это были волнения („spree“) или на худой конец стычка („melee“)». Он отметил, что в подобных волнениях участвовали и белые студенты на побережье и в Ньюпорте – и никто не называл это бунтом. Стоит вспомнить различие, которое Роджер Браун (Brown, 1954) проводил между «массами» («mass») и «людьми» («people»).

Таким образом, при каких условиях активность группы называется «бунт», «волнения» или «стычка» («riot», «spree» или «melee») – это, оказывается, сложный вопрос, ответить на который можно лишь с учетом факторов определения и восприятия рассматриваемой группы и предвзятого отношения к ней.

Теории толп

Пожалуй, теснее всех связано с изучением толпы имя Гюстава Лебона. Лебон, конечно, не первым поднял эту тему. К примеру, еще в 1837 году Джордж Крек опубликовал свой труд «Заметки о народных беспорядках», где описывал соответствующие эпизоды точно так же живо и образно, как и Лебон полвека спустя. Почему же мы придаем трудам Лебона особое значение? Работа Крека, как и труды других летописцев коллективного поведения (скажем, Holinshed, 1577), не ставит целью выявить общие принципы. Скорее она сосредоточена на конкретных эпизодах – Неаполитанской революции 1799 года или Бирмингемских беспорядках 1791 года. Лебон также во многом опирался на хроники и рассказы очевидцев, однако, исходя из конкретных инцидентов, стремился к более масштабной цели: он хотел выявить общие характеристики толп как таковых. Одна из причин, почему его работы особенно значимы, и заключается в попытке вывести общую теорию толп, пусть и индуктивную.

Теория Гюстава Лебона

Теория Лебона была впервые опубликована в виде двух статей в «Revue Scientifique» (Le Bon, 1895), где соседствовала с заметками об абсорбции света и анализе органических соединений. Впоследствии статьи были объединены и вышли отдельным солидным изданием. Однако уже то, что Лебон предложил свою теорию толп в естественнонаучный журнал, свидетельствует о ее особой значимости. Несмотря на несовершенство методов, Лебон стремился найти феномену коллективной акции подобающее место в сфере научного анализа.

Нельзя не упомянуть о том, что приоритет Лебона оспаривал Сигеле (Sighele, 1901): он обвинял Лебона в краже идей, однако уделять особое внимание этому обвинению не стоит, поскольку оба автора во многом опирались на популярные интеллектуальные течения Европы XIX века. Независимые труды по поведению толпы появились в нескольких странах почти одновременно. Больше всего интереса эта тема вызвала во Франции, где о мятежных толпах писали и Лебон (Le Bon, 1895), и Тарде (Tarde, 1898), и Сигеле (Sighele, 1901), и в Италии, где Энрико Ферри пустил в обращение термин «коллективная психология» и натолкнул Сигеле на мысль исследовать группы (Sighele, p. ii). Занимались поведением толп и в Америке, где Борис Сидис (Sidis, 1895) опубликовал анализ психологии мятежной толпы, используя термины, лексикон и идеи, удивительно напоминающие труды Лебона. Однако именно работа Лебона оказала самое существенное влияние на научную мысль.

В чем же состояла теория толп Лебона? Главный ее элемент, о котором, однако, часто забывают, – то, что коллективные волнения возникают не в вакууме, а происходят в особые исторические эпохи, обусловлены общекультурными факторами и, в свою очередь, накладывают отпечаток на свою эру. Поэтому Лебон подходит к теории толп двояко. С одной стороны, он описывает долгосрочные массовые течения, характерные для эпохи в целом, а с другой – говорит о конкретных, относительно ограниченных скоплениях, например, об уличных толпах, и описывает, какие психологические механизмы в них действуют (König, 1958). Предмет его исследований вызвал волну интереснейшей критики – в основном общей критики народных масс. Толпу считают основным признаком нашего времени, красной нитью эпохи. Личность погружена в массы, в обществе превалирует ментальность толпы. Эту концепцию с самых разных сторон подают и «Восстание масс» Ортеги-и-Гассета (1932), и «Бегство от свободы» Фромма (1941), и «Государство масс» Ледерера (1940), и «Истоки тоталитаризма» Арендт (1954).

Вторая тема работ Лебона – тема конкретной уличной толпы, механизмы ее формирования, то, как она меняет отдельных людей, за счет чего это происходит – приближается к сфере психологии и социальной психологии. Многие вопросы функционирования уличных толп, которые поставил Лебон, впоследствии разбирали, среди прочих, Макдугалл (McDougall, 1920), Фрейд (Freud, 1922), Парк и Берджесс (Park and Burgess, 1921), Блумер (Blumer, 1946), Тернер и Киллиан (Turner and Killian, 1957) и Ланг и Ланг (Lang and Lang, 1961).

Фундаментальная идея Лебона состоит в том, что человек в толпе подвергается радикальному преображению. Под давлением «закона ментального единства толп» пробуждаются первобытные иррациональные стихии. Человек, погруженный в толпу, теряет контроль над собой и ведет себя как животное. Он может стать жестоким, злобным, иррациональным – доктор Джекил превращается в мистера Хайда под воздействием зелья-толпы. Он совершает поступки, которые потрясли бы его, соверши он их в одиночку. Когда человек присоединяется к одухотворенной толпе, то неузнаваемо преображается.

Такая толпа зависит не от числа участников, а от «исчезновения сознательной личности»: чувства и помыслы отдельного человека направлены туда же, куда и помыслы остальных людей, составляющих подобную толпу. Для формирования одухотворенной толпы необходим общий стимул. Характеристики толпы – это качества, которые проявляются лишь в чрезвычайных обстоятельствах, обычное знакомство с одиночкой-участником не позволяет их предсказать. Толпой управляет не что иное, как коллективная душа (Le Bon, 1903, p. 27):

Под словом «толпа» подразумевается в обыкновенном смысле собрание индивидов, какова бы ни была их национальность, профессия или пол и каковы бы ни были случайности, вызвавшие это собрание. Но с психологической точки зрения слово это получает уже совершенно другое значение. При известных условиях – и притом только при этих условиях – собрание людей имеет совершенно новые черты, отличающиеся от тех, которые характеризуют отдельных индивидов, входящих в состав этого собрания. (Здесь и далее пер. А. Фридмана и Э. Пименовой.)

Свойства толпы

1. Толпа оказывает на всех своих участников сильнейшее уравнивающее воздействие. Поодиночке они могут обладать любыми способностями и талантами, любым темпераментом, но в толпе все одинаковы. Лебон объясняет однородность толп не только эффектом заразительности идей, но и отсылками к рудиментарной концепции личности. Личность состоит из двух частей: поверхностный слой сознания, где и сосредоточены различия между людьми, и бессознательная часть, которая у всех людей принципиально одинакова. В толпе сознательная личность испаряется, а с ней и все наблюдаемые различия между отдельными людьми.

2. Интеллект толпы ниже, чем интеллект составляющих ее личностей, и она проявляет все признаки умственной отсталости. Толпа ни на чем не может надолго сосредоточиться, легко соглашается с фантастическими предположениями в отсутствие доказательств, подвержена влиянию лозунгов, ярких образов, риторики лидера.

3. Обычные люди, очутившись в толпе, становятся способны на насильственные действия, чуждые одиночке. Ограничения, которые человек накладывает на свои поступки в обычной жизни, отбрасываются, на первый план выходит насилие и разрушение. «Поддаваться этим инстинктам опасно для изолированного индивида, но когда он находится в неответственной толпе, где, следовательно, обеспечена ему безнаказанность, он может свободно следовать велению своих инстинктов» (1903, p. 57). Толпы, состоящие из достойных людей, предаются беспричинным разрушениям и убивают без разбора.

4. Кроме того, толпе свойственны преувеличенные эмоции. Участники толпы, возбужденные лидерами-фанатиками, становятся импульсивны и склонны к крайностям. Однако, по правде говоря, описание характеристик толпы, которое дает Лебон, – это скорее не перечисление конкретного списка свойств, а практически бесконечный каталог с упором на все глупое, животное и первобытное в человеке. (Некоторое исключение делается для толп, проявляющих героизм.)

Механизмы

Проявление свойств толпы обеспечивается тремя основными механизмами.

1. Анонимность. Человек в толпе исключительно из соображений количества ощущает свою непреодолимую силу. Это ощущение возникает, когда исчезает чувство личной ответственности, что, в свою очередь, объясняется более фундаментальным фактом – анонимностью личности в толпе.

2. Заразительность. По образованию Лебон был врачом и под впечатлением того, как люди невольно заражаются болезнями друг от друга, предположил, что в толпе действует похожий механизм. Он считал, что состояние отдельных участников толпы распространяется на окружающих, словно инфекционная болезнь.

3. Внушаемость, третий и самый главный механизм, провоцирующий поведение толпы, – это некритичное восприятие отдельным участником навязываемых ему императивов: «… различными способами можно привести индивида в такое состояние, когда у него исчезает сознательная личность, и он подчиняется всем внушениям лица, заставившего его прийти в это состояние, совершая по его приказанию поступки, часто совершенно противоречащие его личному характеру и привычкам» (1903, p. 31). Примером тому служит гипноз.

Внушаемость, как и заразительность, – открытый механизм. Лебон не объясняет, почему толпе легче внушить разрушительные, чем созидательные тенденции.

Критика

В наше время труды Лебона подвергаются массированной критике (Hofstätter, 1957; Merton, 1960; Turner and Killian, 1957). Каковы же недостатки его подхода?

1. Значительная доля критики нацелена на стиль Лебона. Лебон был практикующим журналистом и отнюдь не стремился выражать свои идеи аккуратно и упорядоченно. Напротив, на читателя обрушивают бурный бессистемный поток соображений и наблюдений, полный повторов и преувеличений.

2. Лебон постоянно противопоставляет иррациональность толпы и модель нормального изолированного индивида. Хофштеттер (Hofstätter, 1957) утверждает, что такая модель неприемлема, поскольку индивид-одиночка точно так же глуп, иррационален и эмоционален.

3. Лебон постоянно меняет тему обсуждения – то говорит о мятежных толпах, то об общественности как таковой, а иногда о парламентах и суде присяжных, не проводя соответствующих различий между отдельными типами. Более того, Лебон в качестве модели всех толп выбрал толпу в крайнем ее проявлении – толпу мятежную.

4. Соображения Лебона во многом отражают предрассудки его эпохи. Лебон был расистом и свое представление о толпе привел в соответствие с мнением, что различные расы стоят на разных ступенях эволюционного развития. Он придерживался консервативных политических взглядов и боялся народных масс, поэтому ни один абзац его труда не свободен от оценочных суждений, отражающих его патрицианскую позицию.

5. В ходе рассуждений Лебон постоянно переключается с характеристик толпы на характеристики составляющих ее одиночек и обратно. Вполне можно толковать выражения вроде «толпа считает, толпа думает, толпа чувствует» как краткий способ описать реакции отдельных людей, составляющих толпу. Однако, если принять во внимание понятие «коллективной души», которое Лебон всячески продвигает, зачастую неясно, что он имел в виду. Толпа иногда рассматривается как супра-индивидуальная сущность, наделенная когнитивными процессами и способностью думать и чувствовать. Типичную точку зрения современных позитивистов представляет Флойд Олпорт (Allport, 1924), который отрицает понятие «коллективной души», поскольку оно мешает научному анализу поведения толп.

6. Обобщения Лебона основаны по большей части на исторических анекдотах, рассказах очевидцев и несистематизированных данных. Такое ощущение, что он в лучшем случае чуть-чуть раздвигал бархатные шторы на окне собственной квартиры, чтобы одним глазком взглянуть на беснующуюся внизу чернь, а затем, поспешно задернув занавеси, мчался к письменному столу и ваял свою классику.

Несмотря на эту критику, работа Лебона по-прежнему не лишена интереса. Он излагает свою теорию очень образно. А главное – у Лебона были способности к предвидению, которые позволили ему успешно предсказать роль толпы в наши дни. Его анализ приемов влияния на толпу с упором на повторение вполне соответствует методам, которые впоследствии применяли диктаторы ХХ века.

Кроме того, работа Лебона оказалась очень полезной в социальной психологии. В его книге едва ли найдется раздел, не нашедший отражения в экспериментальной социальной психологии нашего века. Представления Лебона о заразительности были эмпирически подтверждены в ходе экспериментов по изучению группового давления и исследованиях процессов влияния. Анализ систем убеждений и их модификации в наши дни задействован в огромном количестве исследований изменения установок. И дело не только в том, какие общие вопросы поднял Лебон, но и в его сокровищнице остроумных гипотез, которые вполне можно проверить. (Приведем первый попавшийся пример: «Спустя некоторое время мы забываем, кто был автором утверждения, повторявшегося столько раз, и в конце концов начинаем верить ему» – в сущности, это определение «эффекта спящего», наличие которого подтвердили Ховланд, Ламсден и Шеффилд (Hovland, Lumsdaine, and Sheffield, 1949).

Однако главный вопрос, касающийся теории Лебона, звучит следующим образом: верны ли его основные утверждения? Действительно ли достойный одиночка преображается в толпе именно так, как описывает Лебон? Неужели он утрачивает способность к критическим суждениям, впадает в излишнюю эмоциональность, совершает чудовищные поступки только потому, что находится в толпе? Зрелище бушующей толпы показывает, что такое бывает не всегда. Есть и альтернативная точка зрения, опирающаяся на фактор конвергенции: мятежная толпа формируется из людей, которые на самом деле уже привыкли к антиобщественному поведению, именно поэтому их влечет к толпе. Так что вопрос остается открытым – однако Лебона следует благодарить уже за то, что он задал вопрос, до сих пор не потерявший значимости.

Психоаналитическое представление о коллективном поведении

Описание иррациональности толпы по Лебону произвело такое впечатление на Фрейда, что когда сам он писал книгу на эту тему (Freud, 1922), то шестую часть рукописи посвятил цитатам из работ французского исследователя. Он был уверен, что Лебон описал феномен необычайной значимости, однако был так же твердо убежден, что описание Лебона неадекватно. Идея Фрейда состояла в том, чтобы обобщить психоаналитическую теорию на область групповых процессов и тем самым пойти дальше Лебона и выявить бессознательные источники поведения толпы.

По мысли Фрейда отдельные люди в толпе связаны узами либидо. Эти узы накрепко сплачивают участников и составляют суть «групповой души». Важнейшую роль в этом играет лидер. У отдельных участников толпы возникают узы либидо, связывающие их с лидером, но не взаимные, поскольку лидер не может любить всех участников толпы «тотальной любовью». Поскольку участники толпы в этом смысле фрустрированы выбором объекта, отношения либидо с лидером основываются на более примитивных процессах идентификации. Это предполагает интроекцию объекта любви, который затем занимает место идеала эго. Иными словами, под влиянием лидера участник толпы отказывается от своего суперэго и делегирует его лидеру. Отношения лидера с участниками толпы такие же, как отношения гипнотизера с гипнотизируемым. Таким образом, лидер берет на себя управление их способностью к критике, а они регрессируют в состояние детской зависимости. Отношение участников к лидеру – главная сила, сплачивающая толпу, однако есть здесь и второй пласт отношений. Каждый участник понимает, что все остальные участники толпы видят в лидере общий идеал. Именно понятие об общем идеале позволяет участникам идентифицироваться друг с другом («они похожи на меня, поскольку у нас с ними общий лидер»). Однако узы с лидером остаются главными, и исчезновение лидера ведет к распаду толпы, если не найдется замены. Фрейд определял «лидера» весьма широко, так что в это понятие включаются и символические главы коллективов – Христос, Бог или царь. Годится даже идеал, например, революционный лозунг «Liberté, égalité, fraternité» – «Свобода, равенство, братство», – и толпа, свободная от ограничений совести, готова проливать кровь во имя революции.

Следовательно, насилие в толпе становится возможным, поскольку участник толпы больше не подчиняется ограничениям собственного суперэго, а зависит от совести лидера. Если это так, то объяснение природы насилия в толпе, которое дает Фрейд, в общем и целом не зависит от самой толпы – необходимо и достаточно лишь наличие лидера. Следовало бы ожидать такой же способности к насилию в ситуации с участием минимальной власти, когда власти лидера по своей воле отдается один человек – как в присутствии других, так и в одиночку.

Кроме того, Фрейд согласился с тем, как Лебон описывал однородность участников толпы. Отчасти однородность вызвана тем, что все участники разделяют общий идеал эго. Однако дело не только в этом. Нарциссизм – направленность энергии либидо на самого себя – в обычных обстоятельствах помогает сохранять индивидуальные отличия и пробуждает неприязнь к особенностям окружающих (Freud, 1922, p. 43):

Вся эта нетерпимость, однако, исчезает, кратковременно или на долгий срок, при образовании массы и в массе. Пока продолжается соединение в массу и до пределов его действия, индивиды ведут себя, как однородные, терпят своеобразие другого, равняются и не испытывают к нему чувства отталкивания. Согласно нашим теоретическим воззрениям, такое ограничение нарциссизма может быть порождено только одним моментом, а именно, либидинозной связью с другими людьми. Себялюбие находит преграду лишь в чужелюбии, в любви к объектам. (Пер. Я. Когана.)

Для объяснения природы однородности группы привлекается, таким образом, принцип сохранения энергии. В толпе энергия, которая требуется отдельному человеку, чтобы индивидуализировать себя, изымается у «Я» и идет на укрепление связей между членами толпы и их отношений с лидером.

Проверить теорию Фрейда эмпирически не так уж просто. Исследования подчинения власти, которые провел Милгрэм (Milgram, 1965), дали некоторые экспериментальные результаты, подтверждающие представление, что обычные люди способны перекладывать функции суперэго на лидера и воздействовать на других людей, не испытывая угрызений совести. Но как показать, что отношения между участниками группы коренятся в налаженной связи с лидером? Поскольку моделью отношений лидера-последователя служит гипноз, вероятно, можно было бы загипнотизировать группу не знакомых друг с другом людей, и тогда, как только будет налажена связь каждого участника группы с гипнотизером, должны автоматически возникнуть связи и между участниками, и прочность этих связей можно было бы измерить соответствующими социометрическими инструментами. Однако ортодоксальный фрейдист, разумеется, не оставит от подобной концепции камня на камне. Для него достаточными доказательствами могут служить только стандартные методы психоаналитического анализа – кушетка, свободные ассоциации и т. д. и т. п.

Кроме того, бросается в глаза относительное отсутствие всякого лидерства в коллективных акциях последнего времени и, более того, неспособность потенциальных лидеров взять бесчинствующую толпу под контроль. Так, во время демонстраций за права человека в 60-е в нескольких случаях (Waskow, 1966) ответственные члены негритянской общины пытались усмирить мятежные толпы, которые, судя по всему, черпали энергию не у лидеров, а из спонтанного выражения давнего недовольства. Так что лидеры не были инициаторами мятежей и не могли их остановить.

Значимость подхода Фрейда отчасти лежит в том, как велик его авторитет. На психоаналитический подход опирается огромное количество книг по поведению толпы.

Одним из первых, кто применил фрейдистские принципы для толкования поведения толпы, был Э. Д. Мартин (Martin, 1920) – он даже опередил Фрейда на год (первое немецкое издание книги Фрейда по психологии толпы было опубликовано в 1921 году). Мартин был согласен с идеей бессознательной психологической жизни и с соответствующей доктриной, согласно которой подлинные мотивы часто подавляются, если они носят антиобщественный характер: «Общая маскировка реального мотива – характерное явление в снах и при душевной патологии, а в толпе оно проявляется в том, что внимание всех присутствующих сосредоточено на общем, на абстрактном» (p. 49).

Каждый тип толпы (мятежная, паническая и т. д.) соответствует определенному типу подавленного импульса, который ищет высвобождения. Высвобождение антиобщественных импульсов в толпе маскируется при помощи возвышенных лозунгов и идеологии – например, «Свобода, равенство, братство» или «Верните мальчиков домой». Эти кредо относятся к реальным мотивам толпы так же, как манифестное содержание снов – к подавленному желанию. Более того, похожа и природа подавленного материала: в обоих случаях это материал, не приемлемый по стандартам общепринятой морали. Согласно Мартину, «Дух толпы чаще всего проявляется в отношении тех самых общественных формаций, где подавление сильнее всего, – в вопросах политики, религии и морали» (p. 50). Однако Мартину не удается объяснить, почему в толпе не находят столь яркого выражения – не считая случайных вакханалий – сексуальные импульсы, то есть та самая область, где подавление, согласно психоаналитической теории, сильнее всего.

Мартин утверждает, что у толпы есть патологический компонент. Толпа, на манер параноиков, страдает и манией величия, и манией преследования. В ней налицо отрицание. Зачастую толпа проецирует на других импульсы, неприемлемые для самой себя. Однако (p. 106):

Мания преследования, заговора, притеснения у толпы – это… защитный механизм… Проекция этой ненависти на тех, кто вне толпы, служит, в отличие от паранойи, не для того, чтобы оградить личность от осознания собственной ненависти, сколько для того, чтобы дать ей предлог ее выразить.

Толпа позволяет высвободить запретные импульсы лишь при условии, что ее участники не осознают, что все эти выспренние лозунги – сплошное притворство. Она сопротивляется проникновению в замаскированный материал. Подобно опасливому анализируемому, толпа зачастую крайне нетерпимо относится к тем, кто грозит вскрыть ее подлинные мотивы. Она не выносит несогласия со своими декларируемыми целями и всех несогласных заставляет замолчать – физически, кулаками. Редль (Redl, 1942) попытался дополнить фрейдистский анализ роли лидера. Предметом его интересов было примерно то же самое – исследование динамики эмоций и инстинктов у участников групп, особенно тех, которые сосредоточены вокруг какой-то фокусной личности. Однако эта фокусная личность – не совсем то же, что и «лидер» во фрейдистском смысле. Вклад Редля состоит в оттачивании терминологии: по его мысли, слово «лидер» подходит лишь к одному типу роли личности, занимающей центральное место при формировании группы и играющей центральную роль в отношениях с участниками группы. Другим типам ролей подобраны другие названия.

Редль выделил десять типов центральных личностей, вокруг которых идут процессы формирования групп. Разница между различными типами основана на дифференциации ролей, а точнее – на том, служит ли центральная личность объектом идентификации, объектом влечения или поддержкой эго. Если центральная личность служит объектом идентификации, ее инкорпорируют либо по принципу любви в совесть («патриарх-повелитель») или в идеал эго («лидер»), либо по принципу страха через идентификацию с агрессором («тиран»). Центральная личность может также быть объектом любви («объект любви») или агрессивного влечения («агрессивный объект»). Наконец, центральная персона как поддержка эго может давать средства для удовлетворения влечения («организатор») или средства для разрешения конфликтных ситуаций через смягчение гнева и тревоги.

Дженис (Janis, 1963) применил психоаналитические формулировки к поведению групп, подвергнутых крайней степени тревоги в условиях внешней опасности (например, солдаты в бою, пациенты хирургических отделений). Он отметил существенное усиление реакций зависимости в таких группах и высказал гипотезу, что это продукт реактивации сепарационной тревоги. Дженис утверждал, что страх быть отвергнутым родителями в латентной форме сохраняется и у взрослых и проявляется в потребности людей, попавших в опасную ситуацию, в уверенности, что значимые фигуры в их жизни не разорвут существующие отношения привязанности к ним. В подобных обстоятельствах часто происходит процесс психологического замещения, когда главнокомандующий становится символическим заместителем отца, а сосед по окопу – заместителем брата.

Далее перечислены несколько авторов, которые изучают участие в массовых мероприятиях с точки зрения психоаналитически ориентированных концепций, хотя и не придерживаются во всех подробностях теории группового поведения, которую выдвинул сам Фрейд.

Одни исследователи подчеркивают роль психологических проблем у лидеров в формировании разрушительных толп (Gilbert, 1950). По мнению других, лидеры всего лишь обеспечивают авторитарные доктрины, необходимые их последователям в силу особенностей личности. Эта точка зрения доведена до крайности в работе «Психология масс и фашизм» Вильгельма Райха, опубликованной в Германии в 1933 году. Райх утверждал, что «фюрер или борец за идею может достичь успеха (если не в исторической, то по крайней мере в ограниченной перспективе) только в том случае, если его личная точка зрения, идеология или пропаганда имеет определенное сходство со средней структурой широкой категории индивидуумов» (1946, p. 29) (пер. Ю. Донца). Привлекательность Гитлера Райх возводит к патриархальному положению отца в немецкой семье, которое требует «подавления и вытеснения сексуальных влечений» и впоследствии приводит к подчинению любой власти. Эрих Фромм в «Бегстве от свободы» (Fromm, 1941), подобно Райху, также подчеркивает роль авторитарных настроений у представителей нижнего слоя немецкого среднего класса в подготовке благоприятной почвы для Гитлера. Однако, в отличие от Райха, Фромм объяснял авторитарный характер как психологическими, так и экономическими факторами. В сочетании эти факторы могут пробудить желание подчиняться власти, которое, по мнению Фромма, определяется «социальным характером» группы и заставляет ее тянуться к идеологии, предлагаемой авторитарными лидерами.

Гипотеза фрустрации-агрессии

Гипотеза фрустрации-агрессии – обобщение психоаналитического направления – была выдвинута группой психоаналитиков из Йельского университета в 30-е годы и применялась к анализу некоторых форм коллективных акций. Основной постулат йельской группы гласит, что «агрессивное поведение всегда обусловлено фрустрацией и, напротив, наличие фрустрации всегда ведет к той или иной форме агрессии» (Dollard et al., 1939, p. 1). Следствия из этой предпосылки дают возможность предсказывать относительное количество агрессии в разных обстоятельствах и то, на кого будет эта агрессия направлена. Один прогноз касательно количества агрессии состоит в том, что яростность деструктивной реакции зависит от того, насколько человек оскорблен и разочарован, или, по словам теоретиков, от «степени вовлеченности в проблему, вызвавшую реакцию фрустрации» (p. 30). Авторы приводят следующий пример подобных отношений в коллективном поведении (p. 31):

Был подсчитан ежегодный средний урожай хлопка с акра в 14 южных штатах в 1882–1930 гг. В этих же 14 штатах наблюдалась отрицательная линейная корреляция между урожайностью хлопка и количеством линчеваний на уровне 0,67, то есть количество линчеваний (агрессия) повышалось при повышении вовлеченности в проблему.

Здесь «вовлеченность в проблему» определяется падением цен на хлопок из-за условий рынка или неурожая. Низкие цены на хлопок особенно сильно влияли на «белых бедняков», которые и составляли основу толпы линчевателей. Ту же группу исследовали по другим показателям, и статистика в числе прочего показала, что южные округа с самой бедной экономикой ответственны за самое большое число линчеваний (Hovland and Sears, 1940, p. 301–10).

Что же касается мишени агрессии, то теория предсказывает, что жертв отбирают в таком порядке: (1) «источник» фрустрации, другие люди, (3) вымышленные объекты и (4) сам агрессор.

Выбор предпочтительной формы агрессии (мести) иллюстрируется расовыми беспорядками после Первой мировой войны, когда «было точно известно, кто именно из чернокожих мешает жить и вызывает фрустрацию, и их наказывали лично» (Dollard et al., p. 152). Примером механизма невольного смещения агрессии служит антисемитизм в нацистской Германии (p. 154–156). В последнем случае все осложняется тем, что выявить подлинный источник агрессии не так-то просто – скорее всего, это не только Версальский договор и влияние безработицы и инфляции (Dollard et al., p. 153–154), но и подавленные обиды у немецких детей, выросших в авторитарных семействах перед Первой мировой (Adorno et al., 1950; Fromm, 1941). Кроме того, нужно учитывать, что многие фашисты считали именно евреев первопричиной своих экономических бедствий, так что им не приходилось ничего «смещать». Иначе говоря, теория, безусловно, проливает свет на механизм разрушительного коллективного поведения, однако не очень подходит для выявления природы вовлеченных сил.

Теории заразительности, конвергенции и порождения норм

Тернер (Turner, 1964), главный автор теории порождения норм, неизменно противопоставляет этот подход теориям, организованным вокруг понятий заразительности и конвергенции. Две последние теории – это механизм, отвечающий за единообразие поведения толпы, нагнетание эмоций и жестокость и противоправность поведения.

Заразительность

Заразительность – это передача аффекта или поведения от одного участника толпы к другому: один человек служит стимулом для подражательных действий другого. Упор на механизм заразительности делали Бэджет (Bagehot, 1869), Лебон (Le Bon, 1895) и Тард (Tarde, 1903).

Макдугалл (McDougall, 1920) объяснил феномен заразительности чувства теорией «симпатической индукции эмоций»: он утверждал, что позы и выражение лица, соответствующие какой-то эмоции, инстинктивно вызывают такую же эмоцию у зрителя. Он не смог объяснить случаи, когда гнев у одной стороны вызывает страх у другой или когда выражение сексуального влечения у мужчины вызывает отвращение у женщины.

Флойд Олпорт (Allport, 1924) обобщил идею заразительности и выдвинул гипотезу циркулярной реакции. Проще говоря, человек, стимулирующий соседа в толпе, слышит или видит, что его поведение вызвало у другого усиленную реакцию, и, в свою очередь, от этого получает обратный стимул для повышения уровня своей активности – и так далее, причем пик активности становится все выше и выше. Блумер (Blumer, 1946) придал циркулярной реакции статус фундаментального механизма коллективного поведения, определив ее как «тип взаимной стимуляции, при котором реакция одного индивида воспроизводит стимуляцию, полученную от другого индивида, и при отражении обратно на этого индивида усиливает стимуляцию. Таким образом, взаимная стимуляция приобретает циклическую форму, при которой индивиды отражают состояния чувств друг друга и тем самым усиливают это чувство». Все это, как предполагается, происходит грубо, механически и не подлежит контролю участников.

Заразительности способствует процесс дрейфа в толпе. При дрейфе отдельные люди двигаются друг относительно друга более или менее бесцельно – будто коровы или овцы в стаде. Они становятся стимулом друг для друга и, в свою очередь, реагируют на эмоциональный настрой окружающих. Процесс дрейфа способствует гомогенизации толпы и повышает общий уровень возбуждения. Согласно Блумеру, у общественной заразительности есть яркая черта – она «привлекает и заражает отдельных людей, многие из которых изначально были просто отстраненными, безразличными зрителями или прохожими. Поначалу им просто любопытно или интересно наблюдать то или иное поведение. А затем им передается дух возбужденной толпы, они внимательнее присматриваются к ее действиям и более склонны к ним присоединиться» (Blumer, 1946, p. 176).

Можно ли предположить, что обязательное условие подобной восприимчивости – изначальное сочувствие целям толпы? Рассмотрим человека, которого внедрили в толпу в качестве полицейского агента, чтобы докладывать о случаях вандализма. Едва ли ему передастся нарастающее возбуждение толпы. Из этого, вероятно, следует, что эмоциональная заразительность не чисто механистична, как предполагал Блумер и другие. Главнейшую роль играет здесь отношение участника толпы к происходящему, то, как он определяет себя относительно толпы, поэтому следует учитывать степень его согласия с толпой. Полицейские, отправленные разгонять политическую демонстрацию, крайне редко выкрикивают лозунги в поддержку выступающих.

Все попытки построить теорию заразительности сталкиваются с несколькими препятствиями. Во-первых, так и не удалось адекватно очертить пределы заразительности. Иногда то или иное поведение или чувство и в самом деле распространяется в толпе, но зачастую этого не происходит. Неспособность определить условия для успешного заражения – недостаток этого подхода, заставляющий всерьез усомниться в нем. При каких условиях возникает сопротивление? Возможно, к ситуации толпы можно было бы применить экспериментальные методы анализа, которые предлагает Макгуайр (McGuire, 1962), изучавший, при каких условиях человек способен сопротивляться убеждению. Кроме того, этот подход не определяет и пространственно-социальных границ, в которых возможна заразительность. Если распространение мародерства и антиобщественной деятельности во время беспорядков в Лос-Анджелесе в 1965 году определялось законами заразительности, почему подобные настроения не охватили все население Лос-Анджелеса? Какие факторы ограничили распространение заразы? (Один из них очевиден: мятежный район оцепили вооруженные силы охраны правопорядка.Впрочем, даже в этой «карантинной» области остались отдельные участки, не охваченные беспорядками.)

Наконец, заразительность сама по себе ничего не говорит ни о содержании распространяемого поведения, ни о разнообразии его вариантов, распространяющихся в толпе. Остается открытым вопрос о первоисточнике распространяемого поведения и об условиях, при которых один источник оказывается предпочтительнее другого. Однако заразительность – не столько теория, сколько конкретный механизм, который может функционировать в контексте других теоретических механизмов.

Конвергенция

Если аналогом моделей заразительности служит распространение инфекционных заболеваний, то примером конвергенции можно считать больничную палату, где лежат больные лейкемией. У них один недуг, однако однородность не вызвана тем, что они заразили друг друга, – нет, они словно бы стянулись в одну палату, потому процесс и назван конвергенцией. Теория заразительности делает акцент на преображении нормальной достойной личности, заразившейся от толпы, а теория конвергенции утверждает, что толпа состоит из крайне нерепрезентативной группы людей, которые сошлись вместе именно потому, что у них есть общие качества. Общность качеств предшествует формированию толпы. Враждебная толпа состоит из представителей того небольшого сегмента населения, который в целом склонен к агрессивному поведению, и то, что они собрались в толпу, лишь предлог, чтобы выразить качества, которыми каждый из них обладает и в изоляции. Для теорий конвергенции целью внимания становятся не механизмы взаимодействия, а состав толпы.

В середине 60-х на выступлениях популярного эстрадного ансамбля «Битлз» толпы девочек-подростков визжали и теряли сознание от восторга. Сильнейшие эмоции, проявлявшиеся у публики, можно рассматривать как эффект заразительности, но скорее он отражает, по крайней мере отчасти, конвергенцию группы, которая уже была предрасположена кподобного рода реакциям. Когда по южному городку распространяется слух о предстоящем суде Линча, люди реагируют на него выборочно. Хотя сведения о времени и месте доходят почти до всех, приходит туда лишь крошечная доля населения городка. Скорее всего, именно эти люди больше всего склонны к участию в насильственном акте мщения вроде суда Линча даже при минимальной социальной поддержке (Cantril, 1941). То есть ключевым механизмом, похоже, служит все же не заразительность, а конвергенция. Если задействовать теорию конвергенции, отпадает необходимость искать внутри толпы механизмы, обеспечивающие однородность, – ведь сам процесс формирования толпы определяется подобием ее участников. Разные причины привлекают разные подмножества населения.

Один из вариантов теории конвергенции называется теория чужаков, и на нее часто ссылаются при объяснении случаев, когда бесчинствующая толпа возникает во вполне мирном городке – и в самом деле, ярким примером, похоже, служат банды байкеров вроде «Ангелов ада» или столкновения модов и рокеров на английских морских курортах (New York Times, May 24, 1964). Шеллоу и Ремер (Shellow and Roemer 1966), исследовавшие беспорядки при участии «чужаков» на спортивных состязаниях, отмечают несколько общих для них факторов (p. 12–13):

Приток чужаков в маленький городок или четко очерченную территорию для развлечений, причем количество чужаков достаточно велико по отношению к количеству местных жителей и полиции.

Чужаки отличаются от «местных» какой-то общей чертой – увлечением (мотоциклисты), возрастом (студенты), расой и т. д.

Различие между «местными» и «чужаками» зачастую бросается в глаза – манера одеваться, жаргон и другие разновидности экспрессивного поведения.

Несколько менее очевидное применение модели конвергенции стремится выявить стоящие за коллективными беспорядками «категории членов общины, не вполне приверженных доминирующим нравам» (Turner, 1964, p. 387). Преобладание чернокожих среди участников инцидентов, при которых имело место масштабное мародерство (Нью-Йорк, Лос-Анджелес), можно объяснить тем, что многие из них не переняли ценностей среднего класса и считают вполне приемлемым брать оставшийся без присмотра товар во время общественных беспорядков. Однако даже в пределах афроамериканской группы в мародерстве принимала участие лишь ничтожная доля членов общины, что опять же говорит о конвергенции тех, кто более склонен к антиобщественному поведению.

Конвергенция – теория более элитарная, чем заразительность, поскольку предполагает, что все антиобщественные коллективные выступления зарождаются среди черни, а достойных законопослушных граждан невозможно превратить в преступников.

Среди достоинств теории конвергенции – то, что этот механизм описывает весьма широкий диапазон коллективных акций, начиная с бунтов и суда Линча и кончая девиантными общественными движениями. Единообразие действий банды хулиганов, собравшихся подраться, как и единообразие убеждений среди членов праворадикального «Общества Джона Берча», вероятно, свидетельствуют о конвергенции тех, кто обладал одинаковыми убеждениями и склонностью к одинаковым действиям еще до того, как объединиться.

Недостаток теории конвергенции состоит в том, что она не объясняет изменений в направленности действий толпы. Если предположить, что люди, предрасположенные к одинаковому поведению, собираются вместе, поскольку каждый желает, чтобы его присутствие в толпе стало оправданием для воплощения этой предрасположенности в действии, как объяснить, что толпа сохраняет однородность, даже когда ее цели меняются? Конвергенция не объясняет и того, почему единомышленники вообще решают собраться вместе, поскольку в самом рафинированном виде предполагает, что любой из них готов совершить все эти действия и в одиночку. Если это не так, если предрасположенность остается латентной, пока единомышленники не объединятся в толпу, значит, у нас остается без решения задача объяснить, каковы специфические механизмы толпы приводят к преобразованию латентного импульса в открытое действие. Вероятно, на собравшихся воздействуют анонимность (Le Bon, 1895), иллюзия универсальности (F. H. Allport, 1924) или чувство непобедимости (Le Bon, 1895); однако одного факта конвергенции недостаточно, чтобы преобразовать латентный импульс в действие.

Вопрос о том, какую теорию следует предпочесть – заразительность или конвергенцию, сводится к вопросу о том, из кого состоит толпа, предающаяся антиобщественному поведению, из группы обычных людей, которых побуждает к насилию взаимная стимуляция, или из особого типа личностей, которые сходятся вместе уже на месте действия, обуреваемые набором преступных импульсов, которые не характерны для населения в целом? Разумеется, эти концепции не исключают друг друга. Не исключено, что действуют оба механизма.

Теория порождения норм

Концепции поведения толпы Лебона, Фрейда, Сигеле и Макдугалла исходят из структуры личности и того, как толпа меняет человека. Теория порождения норм в том виде, в каком ее выдвинули Тернер и Киллиан (Turner and Killian, 1957) и Тернер (Turner, 1964), заимствует понятия из теории малых групп. Многочисленные исследования в этой области показывают, что если группе людей дать возможность свободно взаимодействовать, она со временем выработает общие стандарты поведения (Asch, 1951; Lewin, 1947; Sherif, 1936). Установленный стандарт (норма) сразу начинает оказывать ограничительное воздействие на участников группы. Возникает давление, требующее придерживаться стандарта, и нежелание нарушить его. Порождение правил поведения, с этой точки зрения, – это и главная проблема изучения коллективного поведения, и его самая яркая характеристика.

Согласно теории порождения норм, несостоятельна сама идея однородности действий толпы, которой придерживаются сторонники как теории заразительности, так и теории конвергенции. На самом деле большинство участников так называемой агрессивной толпы не вовлечены в насильственные действия – это просто заинтересованные любопытствующие наблюдатели. Толпе в целом приписывают особо зрелищные действия относительно немногочисленных активистов. Поэтому проблема не в том, чтобы объяснить однородность, а скорее в том, чтобы объяснить, почему возникает иллюзия однородности. Ответ в том, что в толпе устанавливается консенсус по поводу приемлемого поведения, и как участники толпы, так и наблюдатели, характеризуя толпу, имеют в виду именно эту норму, а не имевшие место действия участников толпы. При установлении норм толпы действия нескольких заметных активных участников воспринимаются как преобладающий образ действий. Поскольку они так воспринимаются, то заставляют остальных действовать в соответствии с ними, препятствуют противоположным действиям и оправдывают вовлечение втакого рода действия новых участников.

Таким образом, теория норм гласит, что человек участвует в деятельности толпы именно тем, а не иным образом, поскольку в его восприятии толпа признает именно такой образ действий и требует его от своих участников, а не потому, что его механически заражают эмоции группы или он просто склонен к слепому подражанию.

Более того, коллективное поведение, как правило, характеризуется попытками искать определенность в неоднозначной ситуации и обеспечивать подсказки, как полагается себя вести. Слухи – это не последовательная передача заранее сочиненной истории, искажающейся со временем (как утверждается в работе Allport and Postman, 1947), а свидетельство стараний группы определить, что происходит. Если группа ищет лидера, то это не «жажда подчинения» Лебона и не идентификационный процесс Фрейда, а желание части толпы заставить кого-то другого взять на себя ответственность за инициацию действий, в законности которых все сомневаются с самого начала.

У теории порождения норм есть шесть существенных отличий от теории заразительности.

1. Согласно теории норм, полное единообразие действий толпы – это иллюзия. Многие участники толпы просто стоят поблизости и своей пассивностью оказывают имплицитную поддержку меньшинству в толпе. Важнейшая черта теории норм – предположение, что однородность толпе не свойственна. Социологи полвека убежденно склоняли слово «однородность» на все лады. Теперь нас призывают в этом усомниться. Более того, найти ответ на этот вопрос можно, просто обратившись к фактам. Нужно тщательно изучить фотографии, фильмы, видеозаписи коллективных беспорядков, причем привлечь наблюдателей, умеющих классифицировать действия в процессе просмотра. Необходимо проделать эту процедуру для всех репрезентативных типов толп, взяв соответствующие образцы материала на разных фазах их развития. То, что на сегодняшний день нет ни единого исследования подобного рода, показывает, что наши представления о толпах находятся пока в зачаточном состоянии.

2. Согласно теории заразительности, люди против своей воли заражаются чужими эмоциями; согласно теории норм, люди подавляют несообразное настроение, но при этом не обязательно разделяют эмоции толпы. Они обращают внимание на стандарт и соответствующим образом регулируют собственное поведение. Жизнерадостный болтун на поминках быстро притихает. Его заставляет умолкнуть не автоматическое заражение настроением скорбящих, а восприятие подобающих норм поведения. В каком-то смысле в теории Тернера действует «закон ментального единства» – однако он ограничивается единством, вызванным общим согласием с нормой, и не распространяется на заражение чувством всех без разбора.

3. Тернер утверждает, что теория заразительности наиболее правдоподобна в ситуациях сильного эмоционального накала, возбуждения и волнения. Этому утверждению соответствует и общий тон трудов Лебона, Олпорта и Блумера. С другой стороны, теория порождения норм в равной мере годится и для случаев, когда толпа настроена сдержанно, серьезно и благочестиво. (Тернер напрасно утверждает, что заражение печалью, уважением и благочестием выходит за пределы понятия о заразительности, а Лебон описывает, как по толпе распространяются волны религиозности.)

4. Теория заразительности утверждает, что коммуникация в толпе состоит из сообщений, которые свидетельствуют о том, какие эмоции преобладают в толпе, и подсказывают, какие действия надо предпринять. Теория норм прогнозирует, что коммуникация в основном будет направлена (1) на попытки выстроить концепцию происходящего, на оправдание курса действий толпы или (3) на разрушение конвенциональных норм. Чтобы проверить разные прогнозы, необходим анализ содержания коммуникации в толпе.

5. Теория заразительности не в состоянии оценить пределы возбуждения и действий в толпе. Учитывая инфекционное распространение эмоций и циркулярную реакцию, с течением времени толпа должна совершать все более и более вопиющие действия и возбуждаться все сильнее и сильнее. Однако норма может содержать и указание на границы допустимых поступков. Во время беспорядков в Лос-Анджелесе в 1965 году мародерство и грабежи были довольно распространены, однако мятежники не посягали на человеческую жизнь без разбора. Если у них и высвобождались бесконтрольно разрушительные импульсы, как гласит версия теории заразительности по Лебону, то вектор разрушения был на удивление целенаправлен, поскольку снайперский огонь был нацелен исключительно в полицию и ей подобные символы охраны правопорядка. Разрушение было строго ограничено, как будто регулировалось четким пониманием пределов дозволенного и перечнем законных мишеней.

6. Теория норм утверждает, что для того, чтобы групповые нормы действовали на человека, нужно, чтобы у него возникало чувство социальной причастности к группе. Поэтому контроль толпы особенно силен среди тех, кто знает друг друга. Теория заразительности по версии Лебона утверждает обратное – что распространению в толпе эмоций и действий способствует анонимность. И снова эти две концепции коллективного поведения вступают в прямую эмпирическую конфронтацию.

Теория порождения норм резко контрастирует с психоаналитическими толкованиями коллективного поведения. Мартин (Martin, 1920), как мы убедились, признавал, что в толпе выражается много нормативных суждений, однако это не причины, а лишь механизмы маскировки, под прикрытием которых могут найти выход подавленные импульсы. Это представление объясняет мнимый парадокс – толпы могут быть одновременно и жестоки, и лицемерны. Напротив, теория порождения норм находит первопричину в том самом материале, который психоанализ считает эпифеноменальным. Теория Тернера гораздо больше склоняется к рационализму.

Как теперь считается, теория порождения норм почти ничего не говорит о содержании норм, возникающих во время коллективных акций, а точнее – о насилии, которое так часто связано с коллективными выступлениями. Почему одни нормы предпочтительнее других, какие импульсы стоят за возникновением норм, которые – что очевидно со всех точек зрения – губительны не только для жертв-чужаков, но и для самих участников толпы?

Теория порождения норм не вполне исключает теорию заразительности. Скорее она ставит иную задачу – не вопрос о том, как распространяется эмоция в толпе, а объяснение, почему собрание отдельных личностей принимает групповой стандарт. То есть мы имеем дело с распространением когнитивного элемента, однако даже когнитивный элемент должен где-то зарождаться, и процесс его распространения остается проблематичным. Теория отрицает однородность чувства и действия, однако задает новую форму однородности – общую веру в стандарт поведения, приемлемый для участников толпы.

Поскольку все это требует эмпирического пересмотра феномена толпы и дает свежее толкование инцидентов с участием толпы, практически все утверждения которого можно проверить эмпирически, теория Тернера заслуживает самого пристального внимания социальных психологов.

Социологический подход Смелсера

Прочие авторы, писавшие о феномене толпы, довольствовались эссеистическими подходами к предмету, однако Смелсер (Smelser, 1963) выдвигает теорию, которая помимо всего прочего имеет систематический характер. То есть его работа в целом основана на относительно небольшом количестве идей, постоянно применяемых на разных уровнях абстракции, и в конце концов строится сложная теоретическая структура. Два основных принципа, из которых соткана теория Смелсера, – это (1) идея прибавочных детерминантов и идея компонентов социального действия.

По Смелсеру (Smelser, 1963), коллективное поведение имеет место, когда люди готовятся действовать исходя из убеждения, суть которого – изменение какого-то аспекта общества, однако действие это возникает только при условии, что нормальные общественные институции не дают никакой возможности достичь желаемого. Таким образом, это поведение, имеющее место вне институций и сознательно нацеленное на перемены.

Теория Смелсера стремится в перспективе стать полностью социологической. В этом отношении она стилистически отходит от психологического анализа, к которому прибегали Лебон, Сигеле и прочие. Она пытается ответить на два основных вопроса: (1) что определяет, произойдет ли коллективная акция, и что определяет, какой будет эта акция (скажем, не паника, а бунт).

По схеме Смелсера за каждой коллективной акцией стоит последовательность из шести детерминантов: (1) благоприятная социальная структура, напряженность этой структуры, (3) зарождение и распространение убеждений, (4) мобилизация участников акции, (5) способствующие факторы и (6) социальный контроль. Последовательность этих детерминантов не случайна – она организована по логике прибавочной ценности.

Говоря о прибавочной ценности, Смелсер имеет в виду, что каждый из шести детерминантов, начиная с благоприятной социальной структуры, необходим для следующего детерминанта и задает пределы, в которых этот следующий детерминант сможет действовать. Например, напряженность структуры должна возникнуть в границах, заданных благоприятностью структуры, и так далее до конца. При этом о временно́й последовательности речи не идет – Смелсер ставит себе задачу выстроить формальную систему, зависящую исключительно от логических отношений.

Беспорядки в Беркли

Что такое детерминанты, и как они организованы, легче всего понять, если прибегнуть к анализу конкретного случая. Обратимся к студенческим протестам в Беркли в 1964 году. Вот как описывают события в Беркли Липсет и Уолин (Lipset and Wolin, 1965, p. xi—xii):

В итоге цепочки событий, беспрецедентной в истории американских университетов, с сентября по январь обитатели кампуса Беркли жили в состоянии постоянного напряжения и тревоги. Непосредственной причиной было объявление администрации кампуса, что полоска земли шириной в 26 футов[62] у входа в кампус, которая, как полагали большинство студентов и преподавателей, принадлежала городу Беркли, – собственность университета, и, следовательно, происходящее на ней должно соответствовать университетским правилам касательно политической деятельности. По традиции именно на этой полосе земли студенты проводили политические акции, в том числе собирали деньги и привлекали членов в политические группировки вне кампуса, и никто никогда им не препятствовал. Очень быстро было организовано студенческое протестное движение – Движение за свободу слова (Free Speech Movement, FSM), – которое выдвинуло требование кардинально изменить университетские правила, касающиеся студенческой политической деятельности в кампусе. Между администрацией и Движением за свободу слова разгорелась настоящая война, не прекращавшаяся почти семестр. Прежде чем были налажены переговоры, в происходящее втянулся преподавательский состав, и отголоски противостояния ощущались по всему штату. Привлекли губернатора, члены законодательного собрания штата стали принимать ту или иную сторону, выпускники, видные граждане и все заинтересованные лица и группы завалили Беркли письмами и телеграммами. Между тем в кампусе постоянно разыгрывались события, не имевшие отношения к академической жизни. Бесконечно проходили митинги протеста, демонстрации, молчаливые пикеты, численность толп зачастую доходила до 7000; постоянно нарушались и университетский устав, и гражданское право, дважды в кампус стягивались сотни полицейских, и казалось, что вот-вот вспыхнет насилие, трижды проходили сидячие забастовки, причем кульминацией последней стало то, что в главном административном здании скопилось 800 студентов, и для того, чтобы силой выставить их оттуда, понадобилось почти такое же число полицейских, а кроме того, учебный распорядок грубо нарушили ассистенты преподавателей, устроившие забастовку в поддержку студентов. Один из крупнейших и известнейших учебных центров в мире был на грани краха.

Благоприятная структура. Это первый детерминант из последовательности прибавочной ценности по Смелсеру; речь идет о самых общих условиях социальной структуры, необходимых для коллективной акции. За движением в Беркли стоят определенные фундаментальные общественные условия. Во-первых, в Беркли, как и в других американских университетах, администрация и студенты – это группы с четко определенным составом, и каждая из них преследует свой специфический набор интересов. Подобная дифференциация – необходимая предпосылка любого социального движения. Во-вторых, в отсутствие доступных методов внедрения нормативных изменений движение может деградировать и превратиться в обычную вспышку насилия. Студенты Беркли делали ставку на приемы форсирования нормативных изменений, позаимствованные у движений за гражданские права, точнее, на приемы ненасильственного протеста и сидячих забастовок. Далее, никакое движение не возникнет без коммуникации между потенциальными участниками. В Беркли студенты жили физически скученно, и это облегчало коммуникацию, к тому же широко распространялись размноженные на мимеографе листовки и студенческие статьи, пропагандировавшие идеи движения. Последнее условие благоприятности среды – мало возможностей для иных форм протеста. В частности, студенты не могли en masse переместиться в другой колледж, где условия были ближе к идеалу. Это помогло бы выпустить пар и снизить накал протеста. Однако существование благоприятной структуры в кампусе Беркли само по себе не обеспечило бы возникновение общественного движения. Она просто задала для него подходящую основу. Зарождение движения невозможно в отсутствие определенной напряженности структуры.

Напряженность структуры. Второй детерминант последовательности прибавления ценности возникает, когда различные аспекты системы в некоторой степени «разлажены». Напряженность – необходимое условие любой коллективной акции, однако значение детерминанта она приобретает лишь в контексте уже имеющейся благоприятной социальной структуры. Напряженность возникает, когда внезапно появляются новые знания, которые позволяют людям добиться того, чего они давно желали, но не могли получить, поскольку не обладали нужными навыками. Опыт движения за гражданские права и знания о его тактике дали студентам возможность стремиться к той роли в политике, которая раньше представлялась недостижимой.

Важным источником напряженности может стать и лишение прежней привилегии. «Полоса Банкрофта» в Беркли издавна была площадкой для политической деятельности, но в результате решения администрации студенты лишились привилегии вести там политическую агитацию. Кроме того, поступок администрации противоречил идеалам свободы слова. Более того, именно эта напряженность дала протестам в Беркли название «Движение за свободу слова». Однако напряженность как набор объективных социологических условий не может привести к коллективной акции, если люди не сосредоточатся на причинах напряженности и у них не появится убеждения в том, что они знают, как ее ослабить. Поэтому следующим детерминантом в последовательности Смелсера и стали убеждения.

Зарождение и распространение общих убеждений. При любом анализе коллективного поведения крайне важно оценить, из какого набора общих убеждений исходят участники акции. Общие убеждения состоят из (1) диагноза напряженности, то есть представления о том, какие силы и агенты его вызывают, и представления о программе, которая искоренит источник напряженности – надо лишь воплотить ее в жизнь. Участники протестов в Беркли были убеждены, что университетская администрация лишает их права на свободу слова, более того, что за оскорбительной обезличенностью и бюрократической атмосферой, царящей в университете, стоит идея мегауниверситета, которую предложил президент Беркли Кларк Керр. Студенты полагали, что протесты против политики администрации позволят добиться права для студентов вести в кампусе полномасштабную политическую деятельность и заставят администрацию отказаться от права указывать студентам, как им пользоваться территорией кампуса. Программа требовала, чтобы администрация окончательно решила вопрос о свободе слова в пользу студентов. В ней был и не столь ярко выраженный подтекст – призыв реорганизовать университет, чтобы он лучше удовлетворял потребности учащихся.

Способствующие факторы. Благоприятная структура, напряженность и возникновение убеждений лишь расставляют декорации для коллективной акции, но, чтобы она произошла, нужно какое-то событие-катализатор. Протесты в Беркли вспыхнули после объявления, что на полосе Банкрофта больше нельзя вести политическую агитацию. Дальнейшие события в ходе студенческих волнений в Беркли запускались после других катализаторов. Скажем, сидячая забастовка в Спрул-Холле 2 декабря была вызвана объявлением администрации, что в отношении четырех лидеров одной из протестных акций будут приняты дисциплинарные меры. Однако сам по себе способствующий фактор тоже не может вызвать коллективную акцию. Для этого он должен занять свое место в контексте других детерминантов – благоприятной структуры, напряженности и общих убеждений.

Мобилизация участников акции. Если активированы все перечисленные детерминанты, остается лишь одно необходимое условие, чтобы подверженная их влиянию группа перешла к действиям. В Беркли у политических группировок, недовольных тем, что их трибуны убрали с полосы Банкрофта, были готовые к действию опытные лидеры. Так что движение располагало готовым руководством, имевшим опыт в защите гражданских прав и уверенным в действенности своей тактики. Самым заметным стал Марио Савио, 21-летний студент, популярный в своей среде. Скажем, 2 сентября он взобрался на полицейскую машину и призывал толпу выйти на демонстрацию против закрытия полосы Банкрофта. В отчете ФБР утверждается, что некоторые лидеры студенческих волнений в Беркли были специально обученными агитаторами и действовали в интересах внешних сил.

Наличие социального контроля. Этот детерминант «охватывает» все остальные, поскольку его суть составляют способы, которыми контролирующие агенты социальной системы способствуют или препятствуют коллективной акции. В Беркли действовало много разных контролирующих агентов – администрация, преподавательский состав, полиция. Собрания студентов в кампусе были разрешены, но когда студенты организовали массовую сидячую забастовку в Спрул-Холле, по распоряжению губернатора свыше 800 демонстрантов силой вывели из здания и поместили под арест (кстати, это был один из крупнейших массовых арестов в истории США). Сидячие забастовки уставом университета не разрешались, однако администрация в основном терпимо относилась к протестным акциям. Социальный контроль – это не обязательно плохо. Иногда контролирующие силы особо поощряют те или иные формы коллективного поведения. В некоторой степени эту роль в Беркли играл преподавательский состав, поскольку в целом поощрялось студенческое движение при условии, что оно будет ориентировано на социальные нормы (Lipset and Wolin, 1965).

Таким образом, основу анализа коллективного поведения по Смелсеру составляет исследование коллективных акций с точки зрения шести перечисленных детерминантов. Те же самые шесть детерминантов следует искать во всех разновидностях коллективного поведения, а в совокупности они необходимы и достаточны для возникновения коллективной акции. Каждый из детерминантов проявляется в самых разных формах, а то, как сочетаются разные формы на всех шести стадиях, и определяет, какое именно коллективное поведение будет иметь место. Одна последовательность приведет к панике, другая – к массовому помешательству, третья и четвертая – к вспышкам насилия или социальному движению. Отношения между детерминантами не случайны: благодаря логике прибавочной ценности они вставляются друг в друга, словно матрешки.

Компоненты общественной акции

Вторая крупная организующая концепция по Смелсеру – это четыре «компонента общественной акции». Эти компоненты он позаимствовал из трудов Тэлкотта Парсонса (Parsons, 1951); они представляют собой фундаментальные черты общества.

1. Ценности в самом общем виде выражают, чего желает общество. К числу ценностей принадлежат, например, свобода, а также демократия.

2. Нормы несколько конкретнее общих ценностей, поскольку задают правила поведения или руководство к действию, позволяющие воплотить ценности в жизнь. Например, чтобы воплотилась ценность демократии, должны быть сформулированы правила, определяющие принципы выборов.

3. Мобилизация к организованному действию уточняет, чьими силами будут достигнуты ценные цели и как действия этих агентов будут структурированы в рамках конкретных ролей. Например, под эту категорию подпадает определение электората, а также утверждение, кто может баллотироваться на тот или иной пост.

4. Наконец, низший компонент общественной акции – это свойства среды, то есть пути и препятствия достижению целей. Свойствами среды можно считать, в частности, кабины для голосования, – они обеспечивают выборы и выражают ценность демократии.

Любое изменение высших компонентов неизбежно вызывает перемены во всех компонентах, расположенных ниже, но не всегда меняет расположенные выше. Например, на уровне свойств среды кабины и урны можно заменить скоростными машинами для голосования, что не изменит ни правил проведения выборов, ни статуса демократии как ценности. Но если мы двинемся в противоположном направлении и заменим ценность демократии ценностью автократии, идея выборов или электората – и идея кабин для голосования – окажется излишней.

Каково значение компонентов общественной акции в теории коллективного поведения Смелсера?

1. В каждый момент компоненты можно применить к детерминантам для уточнения анализа причинности. Например, напряженность структуры определяется в терминах компонентов общественной акции. Напряженность возникает на уровне свойств среды, на уровне ролей или на уровне ценностей.

2. Компоненты помогают выделить несколько разновидностей коллективного поведения. В случае паники или массового помешательства люди действуют исходя из убеждения о свойствах среды. При вспышке насилия люди действуют исходя из убеждения о тех, кто отвечает за причиненное им зло (уровень мобилизации). Далее следует общественное движение, ориентированное на нормы, которое стремится изменить способы делать те или иные вещи, но не ценности общества в целом. Американское движение в защиту гражданских прав в 60-е годы, добивавшееся равноправия для чернокожих граждан, – а это общепринятая в американском обществе ценность, – стремится искоренить сегрегацию, общественную институцию, которая препятствует равенству. Однако оно отнюдь не стремится искоренить основные ценности демократии. Самая радикальная форма коллективной акции – это общественное движение, ориентированное на ценности. Такое движение стремится к самым фундаментальным переменам в обществе – то есть переменам на уровне общественных ценностей. Пример такого движения – Французская революция, установившая новый набор ценностей в своей стране. К движениям, ориентированным на ценности, можно отнести и движение чернокожих мусульман «Нация ислама» – в той степени, в какой оно стремится заместить демократическую ценность равенства идеалом превосходства черной расы.

3. Наконец, в терминах компонентов акции можно определить и общую природу коллективного поведения (Smelser, 1963, p. 71):

…Это поиск решений для напряженных ситуаций при помощи перехода на более общий уровень ресурсов. После подобного обобщения делаются попытки переосмыслить компонент более высокого уровня. Однако в этот момент проявляется важнейшая черта коллективного поведения. Переопределив компонент более высокого уровня, люди не продолжают этот процесс и не пересматривают шаг за шагом всю последовательность с целью преобразовать общественную акцию как таковую, а вырабатывают убеждение, которое позволяет «срезать путь» от очень обобщенного компонента непосредственно к очагу напряженности. При этом ожидается, что напряженность можно снизить простым применением обобщенного компонента.

Рассмотрим пример чернокожих из городка в штате Миссисипи, которых не пускают в ресторан. Главные компоненты общественной акции в такой ситуации от общих к конкретным таковы.

1. Ценности: равенство для всех американцев.

2. Нормы: нравы южного городка. Негры не должны есть рядом с белыми. Равные, но разделенные.

3. Мобилизация (роли): роль белого владельца ресторана состоит в охране южных норм. Роль чернокожих – подчиненная.

4. Среда. Невозможность попасть в рестораны для белых.

Эти обстоятельства вносят напряженность в жизнь негритянской общины. Поиск решения не ограничивается уровнем среды. Скорее он стремится вверх. В невозможности посетить ресторан видится противоречие ценности равенства. Суть соответствующей ценности пересматривается следующим образом: хотя равенство и понимается как «равные, но разделенные», напряженность, создающаяся в ресторане, приводит к новому пониманию смысла равенства. Переопределив компонент более высокого уровня – ценность равенства, – негритянская община пытается непосредственно применить эту ценность на уровне среды. Чернокожие граждане устраивают у ресторана демонстрацию под лозунгом «Равенство для всех», а чернокожие студенты – сидячую забастовку в столовой. Итак, участники группы попытались непосредственно применить компонент более высокого уровня (ценность) к более конкретному компоненту. При этом был срезан путь через все промежуточные компоненты общественного действия. Нравы южного общества остались прежними, а люди, играющие соответствующие роли (владельцы ресторанов, посетители, официанты), не согласились с применением переосмысленной ценности на конкретном уровне среды. В описываемой ситуации коллективное поведение из-за этого становится нелепым и зачастую деструктивным.

Таким образом, у коллективного поведения есть два аспекта. Во-первых, конкретная проблема на низком уровне порождает убеждение, нацеленное на компонент более высокого уровня. По Смелсеру, отличительная черта коллективного поведения состоит в том, что группа, переопределив ценность высокого уровня, пытается затем применить ее непосредственно к очагу напряженности. В этом отношении коллективное поведение сродни магическому мышлению: оно точно так же срезает путь и обходит весь промежуточный инструментарий, позволяющий добиться цели. О магическом мышлении толпы задумывался и Лебон, а концепция Смелсера дает этой идее более строгое теоретическое обоснование.

Критика Смелсера

1. Студенческие волнения в Беркли, которые мы рассмотрели для примера, не совсем точно вписываются в концепцию Смелсера о формах коллективного поведения. Для движения, ориентированного на нормы, у него слишком мало устойчивых черт, которые обычно характерны для подобных выступлений. Волнения носили временный характер, обладали относительно нестойкой организационной структурой, которая быстро возникала, однако так же быстро испарялась. Вспышкой насилия их также нельзя назвать – отчасти потому, что длились волнения несколько месяцев, но более точно будет отметить, что этот инцидент практически не сопровождался насилием. Классификация Смелсера не вполне подходит для точной характеристики этого события.

2. Теория Смелсера опирается как на основной постулат на идею общих убеждений и тем самым придерживается унитарного подхода к истокам коллективного выступления. Однако при анализе волнений в Беркли становится ясно, что в протестах участвовали студенты с самыми разными убеждениями, зачастую противоречившими друг другу; ни о каких общих убеждениях не было и речи, они были разнообразные, зачастую непримиримые, а иногда и сугубо индивидуальные (Lipset and Wolin, 1965).

3. Далее, неясно, отвечает ли теория Смелсера главному критерию научного объяснения – что его истинность может быть опровергнута, если найдутся соответствующие факты. С самого начала невозможно ясно и однозначно соотнести главные концепции благоприятной структуры, напряженности и пр. с эмпирическими событиями (Davis, 1964). Социологи-аналитики, независимо рассматривавшие эпизод в Беркли, не смогли прийти к согласию, в чем именно состояла напряженность, и даже определить, какое событие стало главным катализатором волнений (Feuer, 1964; Glazer, 1965; Selznick, 1965). Во-вторых, даже если бы удалось связать каждое понятие теории Смелсера с конкретными эмпирическими событиями, неясно, какие предпосылки следует опровергнуть. Схема Смелсера – не столько теория, сколько таксономическая структура, общий набор категорий, с помощью которых удобно описывать коллективные акции, однако опровергнуть эту структуру саму по себе затруднительно.

4. Теория прибавочной ценности Смелсера не позволяет генерировать гипотезы. То, что сам Смелсер предложил столько новых представлений, объясняется тем, что сам он прекрасно разбирается в самом широком диапазоне исторических и социологических материалов и весьма изобретателен; теория тут ни при чем. Тернер (Turner, 1964) попытался применить теорию прибавочной ценности и пришел к выводу, что это удобный способ организации материала, однако не был уверен, что так можно получить новые знания.

5. Наконец, мы вынуждены вернуться к вопросу: если все коллективные акции определяются одним и тем же набором из шести детерминантов, почему возникают те, а не иные разновидности коллективных акций? Сами по себе уровни – это просто пустые категории. Тип коллективного поведения определяется конкретными условиями, которые должны характеризовать каждую категорию. Откуда берутся эти конкретные условия? Они заданы изначально или выводятся из общих принципов теории? Конкретные условия существуют ad hoc, выводятся из других теорий или просто формулируются интуитивно. Таким образом, основные принципы теории – и шесть детерминантов, и компоненты – на самом деле не теория, а метатеория, на которой Смелсер должен строить подлинную концепцию причинности.

Несмотря на все это, теория Смелсера – блестящая попытка инкорпорировать широкий диапазон детерминантов в систематическую интерпретацию коллективного поведения, уделяя должное внимание и непосредственным, и косвенным источникам коллективной акции.

Математические теории поведения толпы

Математика – это не магия, способная создавать вещество из вакуума ошибочной теории. Однако у символической формализации моделей есть некоторые существенные преимущества.

1. Создатель математической теории обязан идеально задать все переменные и все отношения между ними. Сущность модели не замутнена никакой словесной «водой».

2. Подобным же образом теоретик обязан сформулировать и предположения, необходимые для функционировании модели, но не входящие в саму модель. Скажем, в области коллективного поведения зачастую приходится предположить, что изучаемая группа не меняется в размере или у нее однородный состав. Необходимость в таких предположениях может заставить теоретика рассмотреть важные, но еще не изученные аспекты явления, которое он стремится объяснить.

3. Как только теория переведена на язык математики, для изучения отношений между переменными можно применить прекрасно разработанный набор формальных законов. Подобное изучение зачастую дает неочевидные и неожиданные результаты. Самый, вероятно, значимый вывод, полученный при помощи современных математических подходов к поведению толпы (существование склонности к подражанию) позволяет дать поразительные прогнозы о поведении скоплений людей (быстрое распространение поведения в толпе). Такие предсказания не требуют никакого изменения привычных паттернов поведения отдельных людей. Они всего лишь механически следуют из закона больших чисел.

Попытки математически рассчитать поведение толпы начались еще в 1898 году, когда Борис Сидис выдвинул теорию энергии толпы, которая передается от лидера толпы к его последователям. Сидис сделал достаточно произвольный вывод: энергия, пробуждаемая в каждом последователе, должна составлять половину того, что исходит от лидера, а энергия, пробуждаемая при взаимном возбуждении последователей, у каждого отдельного участника толпы еще в два раза меньше. В итоге получается формула общей «энергии», которая предсказывает рост этой величины примерно пропорционально квадрату размера толпы. Как видно, к количественным результатам Сидиса следует относиться с некоторым скептицизмом, хотя его вывод более или менее соответствует наблюдению, что неистовство толпы растет быстрее, чем можно заключить из простого добавления участников. Случается, что и модели гораздо более утонченные с математической точки зрения дают почти такие же простые выводы, что и теория Сидиса. В любом случае нужно очень осторожно подходить к оценке значимости микроскопических психологических допущений на основании успеха или неуспеха макроскопических прогнозов.

Заразительность

Излюбленной темой для математического обсчета стали процессы заразительности. Как мы видели, заразительность означает, что состояние кого-то из участников толпы способно передаваться другому наподобие инфекции. Теоретики-математики считают, что социальная заразительность формально похожа на процесс диффузии в физике. Рапопорт (Rapoport, 1963) пишет: «Происходящее время от времени взрывное распространение слухов, паники и модных поветрий говорит о глубинном сходстве процессов социальной диффузии с другими видами диффузии и цепных реакций – эпидемиями, распространениями растворяемых веществ в растворах, кристаллизации… и т. д.» (p. 497). Социальную заразительность можно толковать в терминах моделей похожего математического типа.

Рассмотрим толпу на политическом митинге, где началась и, похоже, распространяется драка. Какие черты ситуации следует выявить, прежде чем переходить к математическому анализу заразительности?

Прежде всего следует определить выборку – группу людей, для которых этот анализ релевантен. Каждый член выборки может быть в каком-то из множества состояний. Например, участник толпы может быть настроен мирно или буйно, а может пребывать в промежуточном настроении, если природа состояний это допускает. Чтобы построить модель, надо понимать, меняется ли размер выборки. Примыкают ли к ней новые участники (приток участников выборки)? Покидают ли ее участники (отток участников выборки)? Нужно также понимать, обратимы или необратимы состояния. Если человек, настроенный мирно, становится склонен к насилию, остается ли он в этом состоянии или способен вернуться в прежнее мирное состояние? Передающиеся при заразительности состояния считаются необратимыми, если не ожидается, что зараженные участники толпы вернутся в прежнее состояние за рассматриваемое время. Однако в некоторых случаях участник толпы приходит в себя благодаря иммунитету – то есть, если человек прошел фазу склонности к насилию, то иногда, «выздоровев», больше не может заразиться. А некоторые состояния «засасывают» – если в них прийти, они сохранятся надолго. Например, участник драки может быть нокаутирован. Все эти подробности следует уточнить, прежде чем давать математическое выражение диффузии насилия, однако сам акт выявления этих черт позволяет сосредоточиться именно на важнейших аспектах поведения толпы. Такой образ мысли сразу укажет на то, что мы понимаем феномен заразительности не во всех подробностях: ни одна современная формулировка не учитывает, обратимо или необратимо передавшееся состояние, каков диапазон состояний, в которых может находиться участник толпы, какие виды иммунитета вырабатываются у участников, и как влияет на происходящие приток и отток участников. Однако каждая из этих черт независимо от того, рассматриваем ли мы ее со специфически математической точки зрения, играет заметную роль в понимании распространения поведения в толпе. Рапопорт, о котором мы уже упоминали в этом анализе, пишет (Rapoport, 1963, p. 498):

Чтобы построить обобщенную модель процесса заразительности, необходимо перечислить все релевантные состояния, в которых могут находиться члены выборки, а также отметить вероятность перехода из состояния в состояние. Типичное для процесса заразительности событие, влияющее на вероятность перехода, – это контакт между двумя отдельными людьми, в результате которого один или оба переходят в другое состояние. Однако вполне возможно представить себе и «спонтанные» перемены состояния – например, при смене стадий болезни. Кроме того, при контакте двух участников возможно возникновение нового состояния, в котором до контакта не был ни тот, ни другой.

Теория заразительности Рашевского. Рашевский (Rashevsky, 1939, 1951) предложил две параллельные модели массового заражения, основанного на подражании. Более простая модель предполагает существование двух классов личностей, поведение которых взаимно исключает друг друга. В пределах каждого класса имеется группа «активных» – по определению это те, у которых вероятность конкурирующего поведения произвольно мала, – и группа «пассивных», чье поведение определяется в основном склонностью подражать другим. Рашевский отмечает, что хотя его модель опирается на предположение о пассивной имитации, те же формальные отношения действуют и в случаях, когда активные пытаются убедить или заставить пассивных совершать те или иные поступки (Rashevsky, 1951, p. 116).

Рашевский предполагает, что количество активных каждого типа постоянно, и обозначает его X0 и Y0. Количество пассивных, для которых характерно поведение того или иного типа, меняется в зависимости от того, какое поведение уже преобладает в выборке. Точнее, скорость изменения со временем количества пассивных, чье поведение соответствует типу X, dX/dt, прямо пропорциональна имеющемуся количеству X и обратно пропорционально имеющемуся количеству Y:

Из этой модели следует, что стабильные конфигурации поведения существуют лишь при условии, что все пассивные переняли какой-то один паттерн поведения – X или Y. Поведение системы полностью определяется первоначальным условием: если первоначально соотношение X и Y превышает некоторую критическую величину, то все пассивное население переходит на сторону X; если нет – на сторону Y.

Как только достигнуто равновесие, система способна выйти из него только под воздействием внешних сил. Зато к этим внешним воздействиям система крайне чувствительна. Например, небольшое самопроизвольное изменение количества активных любого типа – скажем, повышение X0 на 100 000 – способно заставить всю выборку в 10 000 000 изменить преобладающий тип поведения.

Более поздняя и относительно сложная модель Рашевского предполагает, что имеет место общая внутренняя тенденция θ вести себя в соответствии с X либо Y: положительная тенденция θ отражает склонность к поведению X, а отрицательная – к Y. Рашевский предположил, что θ распределяется по Лапласу симметрично относительно 0. Таким образом, он выдвинул гипотезу, что средняя склонность выборки нейтральна. Дисперсионная константа распределения σ говорит об однородности группы, то есть о том, в какой степени личные склонности сосредотачиваются вокруг нейтральной точки. Аналогично Рашевский предположил, что склонность отдельного человека к X или Y меняется со временем – опять же согласно распределению Лапласа с дисперсионной константой k. Таким образом, k – это мера стабильности поведения отдельных людей во времени. Наконец, Рашевский предположил наличие склонности к подражанию ψ, которая растет, когда та или иная форма поведения берет верх, но при этом еще и «распадается» с ростом. То есть

Исходя из этих предположений Рашевский получил комплексное дифференциальное уравнение, которое в принципе может дать решение, однако, как указывает Рапопорт (Rapoport, 1963), скорее всего, не подлежит эмпирической проверке.

При этом модель Рашевского дает набор информативных и, вероятно, проверяемых условий равновесия. Условие равновесия – это условие, при котором у выборки отсутствует спонтанная тенденция двигаться в ту или иную сторону. Равновесие наблюдается при X = Y, ψ = 0 (то есть оба типа поведения в выборке распространены в равных пропорциях, а общая склонность к подражанию равна нулю). Это равновесие нарушается, если возникают флуктуации в пропорциях X или Y либо при воздействии на систему внешних сил. При малых отклонениях система возвращается в нейтральное равновесие, однако если какое-то неравенство сохраняется, один из типов поведения перевешивает и создается новое стабильное равновесие. Это неравенство описывается формулой

где a и A – константы, а N₀ – размер выборки.

Таким образом, если даны отдельные параметры a, A, σ и k, то N0 – это минимальный размер толпы, которую можно склонить к превалированию одного из двух рассматриваемых типов поведения. Толпа меньшего размера будет проявлять оба типа в равных пропорциях. Момент, в который N0 превышает a (σ + k) / (A + k), отражает степень превалирования одного типа поведения над другим. Коротко говоря, формула предполагает, что необратимо вывести из равновесия большую толпу проще, чем маленькую.

Из той же формулы видно, что при меньшем изначальном единообразии толпы (маленькая а) требуется больше заразительности. Кроме того, можно сделать противоречащий интуиции вывод, что чем стабильнее поведение отдельного человека во времени (большаяk), тем легче происходит заражение. (Нельзя забывать, что, по Рашевскому, выборка не проявляет никакой общей тенденции к X или Y; поэтому «единообразие» и «стабильность» относятся к склонности к нейтральности. Если снять это ограничение и предположить, что распределение θ асимметрично, то есть имеет место общая наклонность к тому или иному типу поведения, вышеизложенные результаты получить не удастся. В таком случае, как и следовало ожидать, легко достигается равновесие со сдвигом к предпочитаемому поведению.)

Типы моделей

Бейли (Bailey, 1957) проводит существенное различие между детерминистскими и стохастическими, или вероятностными, моделями. Детерминистские теории пытаются предсказать конкретные значения, которые принимают зависимые величины в результате изменений независимых переменных, например, диапазон распространения информации как функцию времени. Стохастические модели имеют дело с вероятностями, что система придет в данное состояние при данных условиях, например, с вероятностью, что блок информации дойдет за определенное время до половины выборки.

Пожалуй, поведение масс лучше всех явлений, занимающих социальные науки в наши дни, подходит для классического, то есть детерминистского, математического исследования. В основном это объясняется механическим действием тех или иных математических фактов.

1. Для достаточно больших групп пропорцию их членов, вовлеченных в определенное поведение, можно на законных основаниях приблизительно выразить непрерывной переменной. Это допускает выражение темпа изменений этих переменных в форме дифференциальных уравнений, для решения которых существует вполне разработанный аппарат.

2. По «закону больших чисел» важность статистических флуктуаций снижается при росте размера выборки или количества попыток. Поэтому индивидуальные отклонения от ожидаемого поведения в большой группе и вовсе стираются. Таким образом, при массовых явлениях детерминистская теория способна дать приемлемое приближение к реальности. Более того, даже для групп небольшой численности, когда детерминистические теории не могут генерировать предсказания, корректные во всех подробностях, все равно их прогнозы способны служить эвристическим целям как отправная точка для более утонченного стохастического подхода. Учет вероятностных соображений позволяет предсказать, в какой степени заразительность охватит малые подгруппы выборки. Как подчеркивает Бейли, предположение об однородном составе групп, без которого математические методы неприменимы, скорее всего, истинно лишь для таких малых подгрупп. Подобные объединения естественным образом привлекают наше внимание, а следовательно, нас интересуют стохастические процессы.

Главный довод, который Бейли приводит в защиту превосходства вероятностных моделей, – это циклическая природа эпидемий во времени. Бейли говорит именно о распространении инфекционной болезни, однако мы можем обобщить его модель на диффузию определенной разновидности поведения – например, восприятие модного поветрия, распространение танцевальной мании (Hecker, 1885), растущую популярность «Битлз», продажи хула-хупов. В своей ранней детерминистской работе Сопер (Soper, 1929) предпринял попытку рассчитать эпидемические циклы. Однако модель Сопера предсказывает затухающие колебания, то есть утверждает, что последующие вспышки эпидемии будут не такими сильными, а в конце концов и вовсе сойдут на нет. Поскольку это противоречит фактам, необходимо было разработать более точную модель, а для этого следовало обратиться к стохастической теории. Бартлетт (Bartlett, 1957) применил для симуляции эпидемического процесса компьютерный метод «Монте-Карло» (метод случайных чисел) и успешно описал циклическую природу реальной эпидемии кори. У его модели была интересная особенность: он определил минимальный размер сообществ, при котором эпидемия еще может вернуться, а если численность сообщества ниже – уже нет. Бартлетт предсказал 200 000 заболевших – и это вполне совпадает с 250 000 по данным врачей.

Еще предстоит проверить, существуют ли правдоподобные социальные аналоги эпидемиологических явлений периодического заражения и критического размера выборки. В связи с этим, пожалуй, будет полезно изучить «волновые» феномены наподобие оваций или вспышек антисемитизма.

Модели размера групп

При изучении массовых феноменов важно понимать, как из неструктурированных коллективов возникают толпы. Нашему пониманию закономерностей, согласно которым формируются крупные толпы, могут поспособствовать математические модели, описывающие формирование и распад малых групп в пределах более крупных скоплений.

Джон Джеймс (James, 1951, 1953) изучал свободно формирующиеся группы больших размеров в самых разных социальных ситуациях и строил свои исследования на эмпирической основе. Джеймс писал о частотности возникновения групп разных размеров, спонтанно формирующихся на улицах, в магазинах, на детских площадках, в общественных местах и на рабочем месте. Он обнаружил, что размер группы колеблется от двух до семи, в среднем – около трех. Распределение размеров имеет форму буквы J: с ростом размера группы частота падает.

Отмечая, что большинство групп невелики и что в разных социальных ситуациях распределение размеров примерно одинаково, Джеймс приходит к следующим выводам.

1. Группы, сформированные при личном взаимодействии, тяготеют к минимальному возможному размеру (два) и минимальному количеству возможных отношений (одно).

2. Переменные восприятия, мышления и способности к перемещению влияют на размер группы сильнее, чем мотивация, пространство, социальная ситуация или возраст участников.

Кроме того, Джеймс указывает, что данные соответствуют отрицательному биномиальному распределению, хотя почти ничего не говорит о теоретическом значении этого факта.

Коулман и Джеймс (Coleman and James, 1961) сумели разработать математическую модель, точно описывающую наблюдения Джеймса. Это стохастическая модель, в которой размеры групп названы «состояниями» (в группе в состоянии 2 два участника). Они рассчитали вероятность перехода из состояния в состояние на основании следующих предположений:

1. Изолированные индивиды (состояние 1) имеют постоянную вероятность присоединиться к какой-то группе. Эта вероятность не зависит от размера группы, то есть предположение о «заразности» (что большие группы привлекательнее маленьких) явно опровергается. Как следствие предшествующих постулатов, общий приток к группе зависит исключительно от количества в системе изолированных индивидов.

2. Вероятность покинуть группу у индивидов постоянна, поэтому темп оттока от группы зависит исключительно от количества ее членов.

Эта модель рождения и смерти предсказывает, что при равновесии распределение размера группы будет «усеченно-пуассоновским». Это предсказание оправдалось в 19 из 23 обзоров Джеймса. Авторы предполагают, что поведение равновесия в скоплении людей определяется «параметром» na / b, где n – общее число групп, сформировавшихся в конечном итоге, a – вероятность, что индивид спонтанно примкнет к группе, а b – вероятность, что индивид покинет группу. Коулман и Джеймс предположили, что эта модель могла бы описывать рост толпы, если считать a растущей функцией времени. (Напомним, что они отрицали предположение, что a – растущая функция размера группы.)

Уайт (White, 1962) показал, что успех модели Коулмана—Джеймса лишь кажущийся. Он продемонстрировал, что распределение равновесия в усеченно-пуассоновском виде достигается не менее чем семью разными наборами предположений. Интересно, что одна из моделей Уайта включает в себя предположение о заразительности наряду с другими уравновешивающими предпосылками. Уайт пишет: «Исходя из того, что одна из их моделей хорошо соответствует данным, Коулман и Джеймс ошибочно предположили, что процесс присоединения путем заражения можно исключить из числа компонентов любой модели, подходящей к этим данным» (p. 167). По предположению Уайта, наиболее экономичная модель, предсказывающая правдоподобное распределение равновесия, основана на единственном параметре Υ, который отражает долю людей, покидающих группы и затем остающихся в изоляции. По этой модели, когда Υ стремится к нулю, группы в среднем становятся все крупнее и крупнее, и создаются скопления, приближающиеся к пропорциям толпы. Таким образом, статья Уайта, пусть и кратко, затрагивает вопрос о соотношении моделей формирования малых групп с моделями поведения масс. А главное, она в очередной раз показывает, как неверно строить выводы об обоснованности набора социально-психологических предположений на основании успеха модели формирования, которую порождают эти предположения.

Итоги

К каким же заключениям мы приходим, закончив этот обзор теоретических подходов к функционированию толпы? Каковы главные идеи? Начиная с Лебона основных вопросов было два. Первый – как объяснить однородность толпы; второй – как объяснить появление нецивилизованного поведения у участников толпы. Таким образом, Лебона в основном занимало преображение одиночки в толпе, его стремление быть как все и проявляющаяся в нем жестокость. Фрейд согласился с описаниями жестокости и однородности по Лебону, однако глубже изучил стоящие за ними психологические процессы. Он считал, что ответы следует искать в отношениях участника толпы и лидера. Тернер и Киллиан (Turner and Killian, 1957), а также Ланг и Ланг (Lang and Lang, 1961) усомнились в некоторых описательных качествах толпы. Тернер заменил идею однородности понятием дифференциального участия. Лебона и Сигеле больше интересовали конечные результаты участия человека в деятельности толпы. Тернер рассмотрел, как в текучем неопределенном поле порождаются нормы толпы и общее понимание. Смелсер задавался совсем другими вопросами – он интересовался не переменами в личности, а условиями в обществе, которые обеспечивают разнообразные, но подлежащие классификации формы коллективной акции. Отсюда следует обобщенная идея, что напряженность, не находящая выхода по обычным общественным каналам, вырывается таким образом во время коллективных выступлений. Как именно это будет выглядеть, зависит от того, в чем участники толпы усматривают очаг напряжения, а также от других условий, например, от природы социального контроля. Теоретики-математики, в том числе Рашевский, ставили перед собой другую задачу – они абстрагировали макроскопические процессы и пытались найти формулу, которая их описывает. Феномен коллективного поведения допускает разносторонние теоретические подходы, и невозможно сформулировать набор вопросов, который был бы единственно верным и охватывал бы все аспекты толпы.

Иррациональность

Один вопрос, которым задавались еще Лебон, Сигеле и Фрейд и который актуален и до сих пор, касается утверждения, что толпы иррациональны. Это требует анализа. Во-первых, мы вправе спросить, что имеется в виду под иррациональностью. Критериев по меньшей мере три: (1) как только поставлена цель, задействуются разумные и действенные способы ее достижения, сама цель приемлема и человечна и (3) совершаемые действия внутренне непротиворечивы.

Таким образом, прежде чем приписывать толпе иррациональность, нужно учесть определенные черты ситуации толпы:

1. Возможности реакции у толпы как у собрания людей резко ограничены. Отдельный человек может выражать свои мысли и чувства в личном общении сколь угодно тонко и детально, однако толпа в целом располагает ограниченными языковыми средствами. Она может поддерживать утверждения криками и аплодисментами или реагировать на них выражением отрицательного отношения (шиканьем, улюлюканьем, отсутствием аплодисментов). (Единственная возможность коллективного выражения сложных лингвистических суждений – это лингвистические формы, известные всем собравшимся, вроде присяг, речевок или даже песен. В остальных случаях выражения в толпе должны оставаться простыми и ограничиваться несколькими выражениями согласия или протеста. Присяга составляется ради коммуникации в толпе. Ритуал приобретает особое значение именно потому, что последовательность действий известна всем заранее и, таким образом, все могут участвовать в ней одновременно.) Учитывая, что у толпы есть только два фундаментальных модуса ответа (положительный и отрицательный), человек в толпе может вполне рационально соглашаться с высказываниями, которые при более детальном анализе содержат противоречивые элементы, потому что он в общем и целом согласен с этими высказываниями. В толпе из 30 тысяч человек не так уж просто уточнить свою точку зрения.

2. Когда толпа «поддерживает» полностью противоречивые утверждения, нам следует задаться вопросом, кто в толпе реагирует на какие утверждения – одни и те же люди или все же разные. Может быть, разные суждения поддерживают разные подгруппы? Это едва ли говорит об иррациональности – налицо просто обычное распределение мнений в группе. Пока авторы научных трудов продолжают писать «Толпа жарко поддержала утверждение Х, а затем иррационально одобрила противоречащее ему утверждение Y», не конкретизируя, какие элементы толпы поддержали Х, а какие Y, и были ли это одни и те же люди, говорить о непоследовательности и иррациональности невозможно.

3. Поскольку общепринятые представления о поведении рушатся и инциденты, связанные с толпой, происходят не по плану, участники толпы обнаруживают, что больше не могут действовать исходя из привычных и удобных общепринятых шаблонов. Зачастую отдельному участнику толпы приходится быстро реагировать на новые для него ситуации и обстоятельства, с которыми он раньше никогда не сталкивался. Задним числом, когда времени для анализа достаточно, некоторые подобные поступки могут показаться хаотичными и нерациональными, однако участник толпы редко располагает достаточным временем для анализа и может позволить себе холодные рассуждения.

Иногда показателем иррациональности толпы считают ее эмоциональность, однако Тернер и Киллиан (Turner and Killian, 1957) справедливо возражают, что эмоция и рациональность далеко не всегда исключают друг друга (p. 17):

В наши дни эмоция и разум не считаются непримиримыми врагами. Эмоция может сопровождать исполнение досконально продуманного плана, а недостаточно разумный план, напротив, не вызывать никакого эмоционального возбуждения. Дихотомия «рациональное-нерациональное», похоже, обладает двумя разными смыслами. Поведение можно назвать рациональным по внешним критериям, если оно представляет собой действенный способ достичь той или иной цели. По этому определению институциональное поведение в большинстве случаев иррационально, а коллективное поведение – рационально. Кто скажет, что суд Линча, применявшийся время от времени, не был в течение нескольких десятилетий вполне действенным способом держать чернокожих в подчиненном положении? По внутренним критериям поведение иррационально, если человек, прорабатывая план действий, не взвесил все возможные варианты, о которых ему в принципе может быть известно. По этому определению институциональное поведение в большинстве случаев иррационально, поскольку социальные нормы сужают диапазон вариантов, которые человек может рассматривать. Каждый из основных типов коллективного поведения по-своему замыкает внимание в пределах ограниченного набора вариантов, а значит, коллективное поведение в этом отношении ничем не отличается от остальных типов поведения.

Насилие

В сознании большинства первых исследователей толпы и по мнению некоторых современных наблюдателей у толпы есть склонность к насилию и разрушению. При упоминании о толпе невольно вспоминаешь суды Линча, погромы, геноцид, жестокие беспорядки на расовой почве, давку при панике и тому подобные явления. Исторические хроники полны записями о зверствах, которые творила толпа с беспомощными людьми. Едва ли стоит отрицать, что такое бывало, причем довольно часто, однако следует все же провести некоторый анализ.

Во-первых, очевидно, что акты насилия, полностью эквивалентные действиям толпы, зачастую совершали и организованные формирования, а иногда и одиночки. Именно организации, а не толпы, стирали бомбардировками с лица земли целые города и приговаривали к смерти целые народы. На другом полюсе находятся убийцы-одиночки, которые творили свои зверства втайне, без посторонних глаз. Так что вопрос не в том, характерно ли насилие для толп, а в том, представлено ли оно в толпах непропорционально широко по сравнению с насилием у одиночек, с одной стороны, и организованным насилием – с другой. Ответить на этот вопрос не так-то просто. Необходимо дать определение толпы как таковой и отметить долю случаев, когда имело место насилие. Затем эту величину следует сравнить с пропорцией случаев насилия с участием какой-то другой социальной формы, скажем, организованных групп.

Более того, обнаружатся, вероятно, и случаи, когда толпы сдерживают разрушительные импульсы у своих участников. К сожалению, невозможно получить данные об актах насилия, не состоявшихся благодаря присутствию свидетелей или в результате усмиряющего влияния окружения. Подавленное насилие невидимо, зато проявленное предоставляет массу бросающихся в глаза данных.

Образ толпы

Клеймо иррациональности и безнравственности, которое поставил на толпу Лебон, смыть невозможно, и иногда мы забываем, что другие социальные аналитики считали, что толпа исполняет конструктивные общественные функции. Например, Бэджет (Bagehot, 1869), Уоллес (Wallas, 1932), Кули (Cooley, 1909) и Дьюи (Dewey, 1930) подчеркивали, что коллектив освобождает сознание. Карл Маркс (Marx, 1848) в своих авторитетных трудах по социальной философии подает коллективные восстания, мятежи и бунты в положительном свете и приписывает этому поведению конструктивные рациональные функции. Он полагал, что от активности толпы как агента перемен зависит рождение нового общества. Толпа знает, что делает, когда разбойничает, грабит и даже убивает. Маркс полагал, что толпа проявляет глубочайшую рациональность, поскольку ее поведение вызвано исторической необходимостью. А мы в последние десять лет наблюдали, как коллективное поведение служит движению за гражданские права и стремится воплотить в жизнь ценности, о которых говорят многие просвещенные умы.

Крайности

Наконец, в изучении поведения толпы превалирует внимание к крайним проявлениям активности толпы – панике, вспышкам насилия, буйству. Заниматься крайними манифестациями интересно и увлекательно, однако такой фокус внимания неестествен: мы интересуемся патологией, не задав нормальных условий, от которых следует отсчитывать патологические изменения. Толпу с самого начала изучали в психологии лишь в патологических формах, и такое положение дел сохранилось скорее как историческая традиция, чем как научная необходимость. Это предубеждение поддерживает пресса. Газетные репортажи взахлеб рассказывают о наводнении, но их не интересует нормальное течение реки на протяжении остального года. Но разве можно понять природу наводнения, не обладая полным представлением о самых обычных, нормальных чертах течения реки? Нельзя в полной мере осознать природу паники, если это понимание не основано на твердом понимании того, как течет поток обычных людей в повседневной городской жизни. Изучение толп отойдет от журналистики и сдвинется в сторону зрелой науки в той мере, в какой в поле нашего зрения окажутся не только экстраординарные, но и нормальные сцены.

Методы изучения толпы

Когда пишешь главу о коллективном поведении, принято в первых же абзацах строго предупреждать читателя, как трудно эта область поддается научному изучению, и пояснять, что именно поэтому научных исследований на эту тему относительно немного. Трудность состоит в том, что инциденты с участием толпы не всегда происходят в удобное время и в удобном месте, и непредсказуемость коллективного поведения сильно мешает ученому проводить систематические наблюдения лично. Нелегко и воссоздать коллективные акции с исследовательскими целями в лаборатории или в поле. Зачастую исследователям приходится полагаться на газетные репортажи, исторические хроники, новостные киножурналы, видеозаписи и рассказы очевидцев. И все же удалось разработать целый ряд подходов, которые в сочетании позволяют заложить прочный эмпирический фундамент.

Опросы

При изучении коллективных акций можно задействовать методики опросов. Самый известный случай применения опросов – это исследование Хэдли Кантрила (Cantril, 1940). Он изучал масштабную панику, охватившую восточную часть США 30 октября 1938 года. Поводом для массовой истерии послужила радиопостановка «Войны миров» Герберта Уэллса – так отметил Хэллоуин радиотеатр «Меркурий». Цель исследования Кантрила состояла в том, чтобы определить, почему тысячи американцев пришли к выводу, будто на них напали инопланетяне, и почему от этой ошибки оказались застрахованы другие слушатели той же передачи.

Как рассказывает Кантрил, поскольку изучаемое социальное явление было очень сложным, для ответа на разные вопросы было применено несколько методов, а затем сопоставлялись результаты, полученные разными методами. В исследовательскую программу было включено два типа опросов. Один состоял в цикле длительных, подробнейших ретроспективных бесед со 100 радиослушателями, которые поверили, что Землю захватили марсиане, и с 35 из тех, кто сразу понял, что это постановка. В число опросов второго типа входил опрос общественного мнения с участием выборки взрослого населения по всей стране (с добавлением особого отчета о реакции детей). Кроме того, исследование полагалось на анализ содержания выпусков новостей и писем, полученных радиостанциями.

Среди прочих аспектов паники, рассмотренных в исследовании Кантрила, были особенности трансляции, способствовавшие достоверности, влияние исторической обстановки (опыт Великой Депрессии, представления о современной науке и сведения об угрозе войны в Европе), а также воздействие примера других слушателей – как усиливающее панику, так и успокоительное. В соответствии с целями исследования основные результаты Кантрила касались умонастроений и психологических стратегий, из-за которых радиослушатели оказывались склонны к панике. Среди демографических факторов, отличавших более внушаемые личности от менее ранимых, особое место занимал уровень образования. Относительно образованные люди могли избежать ошибки, обратившись к надежным источникам информации и призвав на помощь здравый скептицизм (который и заставил их «проверить» источники). Психологический механизм, приводивший к вере во вторжение, похоже, представлял собой сочетание острой потребности «осмыслить» положение дел и либо (1) ригидной системы отсчета, которая поспособствовала интерпретации, вызвавшей панику, либо отсутствия какой бы то ни было системы отсчета.

Скорректировать грубые неточности в прессе помогают объективные техники опросов с упором на строгие методы выборочного исследования. Так что когда в газете написали, что в Лондоне сильнейший смог и в результате «один из крупнейших городов мира балансирует на грани массовой паники», простой опрос показал, что лишь 1% респондентов заявляли, что у них была паника (Killian, 1956, p. 10–11).

Вторичные источники

Представление о приемах создания энергичной толпы можно найти в сочинениях революционеров (Lenin, 1902; Mao, 1938) и других деятелей, широко опиравшихся на массовые акции в рамках своей социальной программы. Не так давно Оппенхаймер и Лаки (Oppenheimer and Lakey, 1965) опубликовали пошаговую инструкцию, как спровоцировать коллективные выступления. Можно также изучить документы, раздаваемые агентами социального контроля. Важным источником по современным представлениям и практикам тех, кто непосредственно имеет дело с толпами и мятежами, служат руководства для полиции и милиции (Bellows, 1920). Такие документы появлялись еще до Лебона. В 1884 году Э. Л. Молину написал книгу «Бунты и их подавление» (Molineux, 1884), где особо подчеркивал, что «на начальной стадии бунт легко усмирить, если ответить на него смело и немедленно начать энергичное, решительное сопротивление». Международная ассоциация начальников полицейских участков (International Association of Chiefs of Police, 1963) рекомендует следующие процедуры для контроля вспышек насилия (курсивом мы добавили ключевые слова, подчеркивающие значение описываемых приемов для вопросов, которые мы разбираем на этих страницах):

1. Если толпа продолжает собираться, он [офицер полиции] должен быстро определить факты и поместить участников под арест. Это резко сократит размеры толпы и не даст инциденту выйти из-под контроля [кристаллы толпы, событие-катализатор, темпы формирования].

2. Если толпа уже сформировалась, зовите подкрепление. Здесь необходимо продемонстрировать силу, однако применять ее нельзя. Напряженность в толпе обычно сильнее всего спереди и по центру. Ищите зачинщиков – самых возбужденных. Выведите их [возможности сил социального контроля, структурные особенности толпы, дифференциальное участие].

3. Большое подспорье для разгона толпы – система местного оповещения. Оглушительный голос из репродуктора, подкрепленный властной интонацией, немедленно привлечет и удержит внимание каждого и отвлечет его от будоражащего влияния толпы [разрушительная поляризация на лидера, возможности сил социального контроля, конкурирующие указания].

4. Полицейский кордон вокруг опасного участка не допустит туда любопытствующих и таким образом убережет их от заражения психозом толпы [пространственный характер толпы, ограничение заразительности при помощи физической изоляции толпы от остального населения].

Далее Ассоциация рекомендует «разбить толпу на маленькие изолированные группы» на том основании, что это воспрепятствует заразительности в пределах собрания, а также внедрить в толпу как можно больше сотрудников в штатском, чтобы распространять конкурирующие лозунги и настроения и тем самым мешать единству толпы (Trivers, 1965).

Уэстли (Westley, 1957) изучил полицейские руководства, опросил сотрудников правоохранительных органов и сделал выводы, которые вносят существенный вклад в теории формирования и контроля толп. Он указал, что полицейских учат (1) не позволять толпам поляризоваться на лидере или на каком-то еще центре внимания, изымать из толпы лидеров и (3) препятствовать чувству анонимности и единодушия у участников. Такая тактика подчеркивает важность лидерства и ощущения общего противостояния при развитии буйных толп.

Проективные методы

Киллиан (Killian, 1956) высказал предположение, что результативным способом изучения мотивов, чувств и восприятия, возникающих в толпе, могут послужить проективные методы. В Гарвардском университете провели неформальное исследование в проективном формате. Пять фотографий толп перемешали с пятью изображениями людей из Тематического апперцептивного теста (ТАТ) и показали испытуемым, дав им обычные инструкции для ТАТ. В число особенностей толп, на которые спонтанно указывали испытуемые, входили размер, плотность, движение, поляризация и то, насколько тесными казались отношения между участниками толпы. Нередко испытуемые выявляли и подгруппы в толпе. Изображения толпы испытуемые были склонны воспринимать как снимки реальных исторических событий и старались определить время и место событий и национальность и социальное положение участников. С картами ТАТ, где были изображены отдельные люди, они так не поступали. Проективные методы – это удобный способ выявления скрытых установок, которые в долгосрочной перспективе, вероятно, связаны со склонностью испытуемого участвовать в массовых выступлениях.

Экспериментальные подходы к коллективному поведению

Для исследований коллективного поведения подходят три разновидности экспериментов. Во-первых, для анализа коллективного поведения можно опираться на общую экспериментальную литературу. Во-вторых, поведение толпы можно симулировать в лаборатории и подвергнуть экспериментальному изучению. В-третьих, можно проводить полевые эксперименты на естественных толпах.

Применение общей экспериментальной литературы

Для анализа поведения толп подходят эксперименты из самых разных областей социальной психологии. Как правило, это результаты, которые лишь косвенно относятся к главной теме исследований, однако проливают некоторый свет на коллективное поведение. Например, Уоллак, Коган и Бем (Wallach, Kogan, and Bem, 1962) отмечали, что при определенных условиях отдельные участники групп отваживались на больший риск, чем поодиночке. Механизм диффузии ответственности, который считается важной причиной риска, помогает объяснить неблагоразумные рискованные поступки, приписываемые некоторым толпам. Аш (Asch, 1951), интересовавшийся в основном конформностью личности к групповым нормам при выполнении задания на восприятие, указывал, что фоновая поддержка группы приводит к шуткам, насмешкам и презрительным репликам в адрес одиночки-ренегата. Очевидно, поддержка группы придает личности ощущение силы и готовность участвовать в атаке. Это подтверждает и исследование Милгрэма (Milgram, 1964), в ходе которого испытуемые под влиянием группы наказывали другого человека, причем степень наказания далеко превосходила ту, которую испытуемый выбрал бы в отсутствие социального давления.

Очевидно, невозможно перечислить все эксперименты, имеющие отношение к пониманию коллективного поведения. Практически любое исследование процессов социального влияния или групповых действий в лаборатории имеет хотя бы косвенное отношение к поведению более крупных аморфных групп, которые мы называем термином «толпа». Следует упомянуть лишь одну область исследований, поскольку она наводит на мысли о фундаментальных процессах в поведении толпы. Гроссер, Полански и Липпит (Grosser, Polansky, and Lippit, 1951) показали, что через подражание можно подтолкнуть детей к антиобщественным поступкам, которые они иначе не стали бы совершать. Недавно появилась и экспериментальная работа Бандуры и Уолтерса (Bandura and Walters, 1963), отмечающая важность примера для стимуляции агрессивного поведения у отдельного человека. То есть один агрессивный индивид в толпе служит примером для прочих участников толпы, которые начинают подражать его поведению. В принципе, можно изобрести много других лабораторных экспериментов, проливающих свет на поведение толпы. Например, влияние анонимности на высвобождение агрессии, склонность к риску и выражение антиобщественных импульсов очень легко изучать при помощи масок или исследований общественного поведения в темноте.

Симуляция поведения толпы

Любимое прибежище социального психолога – комната для наблюдений, оборудованная окном, прозрачным только в одну сторону, где можно контролировать все условия и точно наблюдать и фиксировать все эффекты. Однако не так-то просто втиснуть в лабораторию ликующую толпу. Даже если собрать под одной крышей достаточно много людей, вовсе не очевидно, что они будут представлять собой толпу, достойную изучения. Ведь очень сложно воспроизвести все условия, необходимые для настоящей коллективной акции. Иногда для этого нужны годы фрустрации и депривации – ни один экспериментатор по доброй воле не станет обрекать своих испытуемых на такие лишения. Более того, некоторые разновидности коллективного поведения – в том числе бунт и паника – содержат элемент опасности, подвергать которой испытуемых противозаконно. Наконец, испытуемые будут знать, что ходом событий руководит экспериментатор, а это всегда мешает спонтанности и внеплановости, которые обычно характерны для коллективного поведения.

Невзирая на все эти ограничения, было сделано несколько попыток симулировать поведение толпы в лаборатории. В своем знаменитом исследовании Мейер, Менненга и Штольц (Meier, Mennenga, and Stoltz, 1941) попытались воссоздать атмосферу бесчинствующей толпы в экспериментальных условиях. Студентам при помощи «новостной рассылки» сообщили, что тысячи граждан штурмуют местную тюрьму, чтобы учинить самосуд над преступником, похищавшим детей. Исследователи хотели выявить мотивы и состав группы, готовой примкнуть к беспорядкам. В момент «кульминации эксперимента» студентам роздали анкеты. 12% выразили желание примкнуть к толпе, 23% хотели бы на нее посмотреть, 29% сообщили, что отправились бы на место событий, чтобы постараться отогнать толпу от жертвы линчевания, а 35% – что вообще остались бы в стороне. Оказалось, что готовность примкнуть к толпе выразили лишь относительно глупые студенты. Может быть, те, что поумнее, разгадали намерения экспериментаторов? Считается ли письменная декларация о намерениях эквивалентом настоящей реакции в условиях взволнованной толпы? Заполняют ли анкеты настоящие беснующиеся толпы по дороге на суд Линча? Какое отношение эти крайне нерегулярные, искусственные компоненты имеют к нашей интерпретации результатов? Необходимо ответить на все эти вопросы, прежде чем оценивать, какое отношение эта работа имеет к изучению поведения толпы.

Довольно значительная экспериментальная традиция сложилась в области изучения паники как коллективного поведения. Это вызвано не только тем, что паника – явление по сути своей грозное, но и тем, что условия, при которых она возникает, можно мгновенно воссоздать. Паника зависит от целого ряда пространственных условий, но не требует никакой долгосрочной подготовки. В отличие от многих других видов коллективного поведения, паника лишена истории, а значит, исследователь вполне может запланировать ее и вписать в ежедневник.

В ходе одного из ранних исследований паники Френч (French, 1944) создавал искусственные кризисные ситуации для организованных и неорганизованных групп. Группы запирали в комнате, после чего у испытуемых создавали впечатление, что в здании пожар (из-под двери показывался дым, звучала пожарная сирена). Паники не возникало, однако организованные группы в целом реагировали более единодушно, чем неорганизованные.

Однако у этого исследования есть один недочет: считается, что сущность паники – конкуренция за скудные ресурсы (Brown, 1954; Smelser, 1963). Ресурсами могут быть и выход через узкий коридор, когда в театре случается пожар, и спасательная шлюпка, когда тонет корабль, и возможность купить золото на нестабильную валюту, когда инфляция пожирает все сбережения. Французский эксперимент и не мог привести к панике, поскольку конкуренции за скудные ресурсы в явном виде не было.

К этому критерию приближается исследование Александра Минца (Mintz, 1951). Несколько испытуемых стояли вокруг бутыли с относительно узким горлом. Каждый испытуемый держал в руках веревочку, прикрепленную к алюминиевому конусу в бутылке. Если вытаскивать конусы из бутыли по одному, в узком горлышке не возникнет никакого затора. Но если вытаскивать больше одного конуса за раз, создается затор. Минц менял различные факторы, чтобы изучить, при каких условиях возникает затор. Его аппарат служил аналогом классической давки у выхода из театра при пожаре. На количество заторов влияла структура поощрений и наказаний (в форме небольших наград и штрафов), а также состав групп испытуемых – сотрудники или конкуренты. В некоторых вариантах эксперимента в бутыли медленно прибывала вода, а испытуемые платили штрафы или бывали наказаны как-то еще в зависимости от того, какая часть алюминиевого конуса успевала намокнуть. Минц пришел к выводу, что структура поощрения в данной ситуации и состав группы испытуемых – сотрудники или конкуренты – влияют на заторы сильнее, чем эмоциональная заразительность, и категорически отрицал, что сильный страх или эмоциональное возбуждение приводят к неадаптивному поведению в группе.

На сегодня нет ни одного эксперимента по изучению коллективного поведения, который можно было бы назвать в полной мере удовлетворительным. Эксперимент Минца по-прежнему лучше всех, но и он имеет такое же отношение к настоящей панике, как игра в «Монополию» – к высоким финансам.

Дойч (Deutsch, 1949) полагал, что в ситуации, подобной эксперименту Минца, испытуемые находятся в состоянии противодействующей взаимозависимости. Если один человек воспользуется путем к спасению, это снижает шансы на спасение всех остальных. Более того, попытки спастись одновременно снижают проходимость пути. Келли с соавторами (Kelley et al., 1965) указали и на другие недостатки экспериментов Минца. Скромные денежные вознаграждения (от 10 до 25 центов, а штрафы – от 1 до 10 центов) не идут ни в какое сравнение с опасностями того рода, какие возникают при пожаре в театре. Чтобы исправить этот недочет, Келли с соавторами попытались вызвать у испытуемых настоящий страх под угрозой удара электрическим током.

Испытуемых поместили в отдельные кабины, присоединив им к двум пальцам электроды. Перед каждым испытуемым были лампочки, отражавшие их близость к опасной ситуации и положение других испытуемых. Каждый мог попытаться спастись, совершив простое действие (нажав тумблер). Реакция «просьба о спасении» отражалась и в кабинках других испытуемых: загорались сигнальные лампочки. Нажимать тумблер спасения испытуемые могли только по одному, а не одновременно, однако механизм спасения действовал лишь через три секунды. Если тумблер спасения пытались нажать несколько испытуемых одновременно, механизм не срабатывал. В результате создавалась ситуация «давки в узком месте», подобная эксперименту Минца. В качестве базовой зависимой переменной Келли использовал процент испытуемых, которым удалось спастись за стандартный отрезок времени.

Келли и его коллеги изучали влияние целого ряда переменных на эту зависимую величину, в том числе и размер толпы, пытающейся спастись, и серьезность угрозы, и доступность поддерживающих реакций. Процент испытуемых, которым удалось спастись, снижался при повышении серьезности угрозы – вполне правдоподобный результат, если вспомнить, что бывает во время потрясений в реальном мире. Доступность поддерживающих реакций – то есть сигнал со стороны одного или нескольких участников, что он готов подождать, пока спасутся другие, – повышала количество случаев успешного спасения и снижала количество заторов.

Однако и у экспериментальной ситуации Келли есть несколько существенных отличий от настоящей паники. Общий лабораторный контекст убеждает испытуемого, что, если он не спасется, самое страшное, что его ждет, – это болезненный удар током. Кроме того, заторы сами по себе ничем не опасны, в отличие от настоящей паники, когда много людей зачастую погибает в давке. Строго говоря, Келли описывает способы избежать неприятного стимула, а не спастись от него, тогда как в настоящей панике присутствуют оба элемента – и избегание, и спасение.

Самый значимый вклад эксперимента Келли в исследования коллективного поведения – теоретическое представление о зигзагообразных колебаниях реакций и разработка приемов для создания распределения реакций. Келли утверждал, что важнейший фактор, определяющий общее поведение группы испытуемых, – это распределение отношения к ситуации спасения. Если у всех испытуемых налицо одинаковая тенденция спасаться одновременно (то есть если распределение реакций сконцентрировано на том конце континуума установок, который отражает высокую озабоченность и чувство, что нужно спастись как можно скорее), возможны тяжкие последствия. В число приемов, позволяющих создать равномерное распределение реакций, входит введение поддерживающей реакции: нужно сделать так, чтобы один или несколько испытуемых выразили готовность подождать и пропустить других вперед. Как выяснилось, это оказывает сильнейшее воздействие на установление упорядоченной процедуры спасения.

Полевые эксперименты

Лабораторные исследования по природе своей искусственны, однако этой искусственности можно избежать, если проводить исследования в поле. При этом вполне возможно сохранить за собой способность манипулировать экспериментальными переменными. Шериф и Шериф (Sherif and Sherif, 1953) описали оригинальный эксперимент по изучению процессов в малых группах и наблюдению над спонтанным коллективным поведением. В летний лагерь приехали 20 мальчиков, ранее друг с другом не знакомых, но из примерно одинаковых семей и школ. Мальчиков разделили на две группы и приложили усилия по созданию в каждой группе сильного esprit de corps. Как только у мальчиков возникло чувство групповой солидарности, между группами начали проводить различные соревнования. Группы выражали враждебность друг к другу посредством насмешливых лозунгов, набегов на лагерь противника, отрицательных стереотипов и даже требований полной сегрегации. В конце концов исследователям удалось ликвидировать напряженность в отношениях между группами, давая мальчикам задания, выполнение которых зависело от сотрудничества и функциональной взаимозависимости – например, мальчики все вместе чинили поврежденную цистерну, в которой хранились запасы воды для всего лагеря, и собирали деньги на поход на любимое кино.

Вывод из этого исследования гласит, что враждебность между соперничающими группировками в обществе можно снизить, если удастся заставить группировки совместно трудиться ради общей цели. Простого контакта между группами для социальной гармонии недостаточно. Чтобы снизить враждебность между группами, в ситуации контакта следует соблюдать четыре условия: у групп должен быть (1) равный статус, общие цели, (3) зависимость от сотрудничества друг с другом и (4) положительная поддержка властей, закона или клиента (Allport, 1954). Шериф и Шериф следовали всем этим условиям.

Другие методы изучения формирования и функционирования толпы

При разработке методов изучения коллективного поведения психологи проявляли на удивление мало творческого подхода. Поэтому им есть чему поучиться у тех, кто не имеет отношения к психологии, – вспомним хотя бы эксперимент с постановочной аварией на улицах Рима. Когда заходит речь об исследованиях коллективного поведения, принято возражать, что изучать его очень трудно, поскольку оно возникает непредсказуемо. Однако исследователь вполне способен принять меры, чтобы преодолеть это препятствие.

Можно, например, сделать трамплином для изучения формирования толпы саму толпу как стимул. Здесь можно наблюдать как естественные, так и синтетические толпы и с высоты птичьего полета отмечать, какое воздействие оказывает этот стимул на людей вне толпы. Если просто записать шум толпы – главное, чтобы запись была высококачественной, – и запустить эту запись где-нибудь в центре города, можно наблюдать темп скопления людей, отметить, сколько прохожих устремится к толпе, ускорив шаг, а сколько двинется прочь от источника стимула толпы. При всех наблюдениях такого рода очень полезно и желательно вести постоянную фотосъемку с высоты птичьего полета.

При любом обсуждении новых методов изучения коллективного поведения нужно непременно упоминать и о возможности симулировать толпы на компьютерах, применять современные телеметрические устройства (для изучения как движения толпы, так и психологических реакций ее участников), фотографирование с высоты птичьего полета и видеозаписи. В прошлом исследователи толп были вынуждены полагаться на сведения из вторых рук – словесные описания эпизодов с участием толп, – в наши дни новостные репортажи о коллективных выступлениях обеспечивают обширную базу данных непосредственно с места событий, поскольку исследователи без труда могут получить в свое распоряжение соответствующие видеозаписи и подвергнуть их систематическому анализу.

Дэвис (Davis, 1964) высказал предположение, что с учетом очевидных трудностей, возникающих при изучении коллективных акций, следующим шагом должно послужить создание подлинно компаративистской базы данных, в которую войдут и личные впечатления, и исторические отчеты, и данные опросов по коллективным акциям – по примеру «Ареальной картотеки человеческих отношений». Применив технику, аналогичную кросс-культурному методу, можно сформулировать гипотезы относительно поведения толпы и по возможности проверить их, сопоставив с большим объемом тщательно классифицированного материала.

Для обучения тактике ненасильственного сопротивления применялись и искусственные толпы, которые также могли бы послужить материалом для исследований (Oppenheimer and Lakey, 1965).

Однако в конечном итоге невозможно найти адекватную замену прямому наблюдению и измерению поведения естественной толпы. Если ограничиваться исключительно спорами кабинетных ученых, вся эта область легко может деградировать и превратиться в выхолощенную схоластику. При изучении толпы прежде всего необходимо вывести главные вопросы с теоретической кафедры и перевести на уровень, где выбор между конкурирующими точками зрения можно будет хотя бы отчасти основывать на конкретных измерениях, контролируемых наблюдениях и изобретательных экспериментах.

Литература

ADORNO, T. W., ELSE FRENKEL-BRUNSWIK, D. J. LEVINSON, & R. N. SANFORD (1950).The Authoritarian Personality. New York: Harper.

AKERS, E. R., & V. FOX (1944). «The Detroit rioters and looters committed to prison». J. Crim. Law Criminol., 35, 105–110.

ALLPORT, F. H. (1924). Social Psychology. Boston: Houghton Mifflin.

ALLPORT, G. W. (1954). The Nature of Prejudice. Boston: Beacon Press.

ALLPORT, G. W., & L. POSTMAN (1947).The Psychology of Rumor. New York: Holt.

ARENDT, H. (1954). Origins of Totalitarianism. New York: Harcourt, Brace.

ARGYLE, M. (1959).Religious Behavior. Glencoe, Ill.: Free Press.

ASCH, S. E. (1951). «Effects of group pressure upon the modification and distortion of judgment». В кн.: H. Guetzkow (ed.), Groups, Leadership, and Men. Pittsburgh: Carnegie Press, pp. 177–190.

BAGEHOT, W. (1869).Lombard Street: A Description of the Money Market. Reprinted, London: Murray, 1931.

BAILEY, N. T. J. (1957). The Mathematical Theory of Epidemics. New York: Hafner.

BANDURA, A., & R. H. WALTERS (1963).Social Learning and Personality Development. New York: Holt.

BARTLETT, M. S. (1957). «Measles periodicity and community size».J. Roy. Statist. Soc., 120, 48–59.

BELLOWS, H. A. (1920). A Treatise on Riot Duty for the National Guard.Washington, D. C.: Government Printing Office.

BETTELHEIM, B. (1943). «Individual and mass behavior in extreme situations».J. Abnorm. Soc. Psychol., 38, 417–452.

BLUMER, H. (1946). «Collective behavior». (First published 1939) В кн.: A. M. Lee (ed.), New Outline of the Principles of Sociology. New York: Barnes and Noble, pp. 165–220.

BLUMER, H. (1964). «Collective behavior». В кн.: J. Gould and W. L. Kolb (eds.), Dictionary of the Social Sciences. New York: Free Press, pp. 100–101.

BONDURANT, JOAN V. (1958). Conquest of Violence: The Gandhian Philosophy of Conflict. Princeton: Princeton Univ. Press.

BRINTON, C. (1958). The Anatomy of Revolution. New York: Vintage Books.

BROWN, R. W. (1954). «Mass phenomena». В кн.: G. Lindzey (ed.), Handbook of Social Psychology. Vol. 2. Cambridge, Mass.: Addison-Wesley, pp. 833–876.

BROWN, R. W. (1965). Social Psychology. New York: Free Press.

BRUCE, J. A. (1965). «The pedestrian». В кн.: J. Baerwald (ed.), Traffic Engineering Handbook. Washington, D. C.: Institute of Traffic Engineers.

CALHOUN, J. B. (1962). «Population density and social pathology».Sci. Amer., 206, 139–146.

CANETTI, E. (1962). Crowds and Power (transl. Carol Stewart).(German original published 1960.) London: Gollancz.

CANTRIL, H. (1940) (with the assistance of H. Gaudet and H. Herzog). The Invasion from Mars.Princeton: Princeton Univ. Press.

CHRISTIAN, J. J. (1960). «Factors in mass mortality of a herd of Sika deer (Cervus nippon)». Chesapeake Sci., 1, No. 2, 79–95.

CLARK, S. (1965). All the Best in Japan and the Orient. New York: Dodd, Mead.

COHEN, E. A. (1953). Human Behavior in the Concentration Camp. New York: Grosset and Dunlap.

COHEN, J., & W. MURPHY (1966).Burn, Baby, Burn. New York: Dutton.

COLEMAN, J. S., & J. JAMES (1961).«The equilibrium size distribution of freely-forming groups».Sociometry, 24, 36–45.

COOLEY, C. H. (1909). Social Organization: A Study of the Larger Mind. New York: Scribner’s.

COX, D. R., & W. L. SMITH (1961).Queues. New York: Wiley.

CRAIK, G. L. (1837). Sketches of Popular Tumults. London: Knight.

DAVIS, K. (1964). «Something old, something new».Contemp. Psychol., 9, 222–223

DEFLEUR, M. L. (1962). «Mass communication and the study of rumor».Sociol.Inquiry, 32, 51–70

DEUTSCH, M. (1949).«A theory of cooperation and competition».Hum. Relat., 2, 129–152.

DEWEY, J. (1930). Human Nature and Social Conduct. New York: Modern Library.

DOLLARD, J. (1937). Caste and Class in a Southern Town. New Haven: Yale Univ. Press.

DOLLARD, J., L. DOOB, N. E. MILLER, O. H. MOWRER, & R. SEARS (1939). Frustration and Aggression.New Haven: Yale Univ. Press.

DOOB, L. (1952). Social Psychology. New York: Holt.

EDIE, L. C., R. S. FOOTE, R. HERMAN, & R. W. ROTHERY (1963).Traffic Engineering, 33, 21.

FESHBACH, S., & N. FESHBACH (1963). «Influence of the stimulus object upon the complementary and supplementary projection of fear». J. Abnorm. Soc. Psychol., 66, 498–502.

FEUER, L. S. (1964). «Rebellion at Berkeley». New Leader, 47, No. 26, 3–12.

FLUGEL, J. C. (1930). The Psychology of Clothes. London: Hogarth Press.

FRENCH, J. R. P. (1944). Organized and Unorganized Groups under Fear and Frustration. Iowa City: Univ. of Iowa Press.

FREUD, S. (1922). Group Psychology and the Analysis of the Ego. (Оригинальное издание на немецком языке вышло в 1921 г.) London: Hogarth Press.

FROMM, E. (1941). Escape from Freedom. New York: Farrar and Rinehart.

GAZIS, D. C. (1967).«Mathematical theory of automobile traffic».Science, 157, 273–281.

GILBERT, G. (1950). The Psychology of Dictatorship. New York: Ronald.

GLAZER, N. (1965). «What happened at Berkeley?» В кн.: S. M. Lipset & S. S. Wolin (eds.), TheBerkeley Student Revolt. Garden City, N. Y.: Anchor, pp. 285–302.

GROSSER, D., N. POLANSKY, & R. LIPPITT (1951). «A laboratory study of behavioral contagion». Hum. Relat., 4, 115–142.

HALL, E. T. (1966). The Hidden Dimension. Garden City, N. Y.: Doubleday.

HARLOW, F. H., & J. E. FROOM (1965). «Computer experiments in fluid dynamics». Sci. Amer., 209, 104–110.

HECKER, J. F. K. (1885).The Dancing Mania of the Middle Ages. New York: Fitzgerald.

HOFFER, E. (1951).The True Believer. New York: Harper.

HOFSTÄTTER, P. R. (1957). Gruppendynamik: Kritik der Massenpsychologie. Hamburg: Rowohlt Taschenbuch.

HOLINSHED, R. (1577). Chronicles of England, Scotland, and Ireland. London: Hunne.

HOVLAND, C. I., A. A. LUMSDAINE, & F. D. SHEFFIELD (1949).Experiments on Mass Communication.Princeton: Princeton Univ. Press.

HOVLAND, C. I., & R. R. SEARS (1940). «Minor studies of aggression: VI. Correlation of lynchings with economic indices».J. Psychol., 9, 301–310.

International Association of Chiefs of Police (1963).With Justice for All: A Guide for Law Enforcement Officers. Washington, D. C., and New York: International Association of Chiefs of Police and the Anti-Defamation League of B’nai B’rith.

JACOBS, H. (1967). «How big was the crowd? – and a formula for estimates».University of California, Berkeley. (Mimeo)

JAMES, J. (1951). «A preliminary study of the size determinant in small group interaction».Amer. Sociol. Rev., 16, 474–477.

JAMES, J. (1953). «The distribution of free-forming small group size».Amer. Sociol. Rev., 18, 569–570.

JANIS, I. L. (1963).«Group identification under conditions of external danger».Brit. J. Med. Psychol., 36, 227–238.

KELLEY, H. H., J. C. CONTRY, A. E. DAHLKE, & A. H. HILL (1965). «Collective behavior in a simulated panic situation».J. Exp. Soc. Psychol., 1, 20–54.

KILLIAN, L. M. (1956). «An introduction to methodological problems of field studies in disasters». Nat. Res. Council Publ. (Nat. Acad. Sci.), 5, No. 465.

KÖNIG, R. (1958). «Masse». В кн.: R. König (ed.), Soziologie. Frankfurt and Hamburg: Fischer, p. 166–172.

LANG, K.,& G. E. LANG (1961). Collective Dynamics. New York: Crowell.

LE BON, G. (1895). Psychologie des Foules. Transl.The Crowd. London: Unwin, 1903.

LEDERER, E. (1940). The State of the Masses. New York: Norton.

LENIN, V. I. (1902).What Is to Be Done? Transl. S. V. Vtechin and Patricia Vtechin, Oxford: Clarendon Press, 1963.

LEWIN, K. (1947). «Group decision and social change». В кн.: T. M. Newcomb and E. L. Hartley (eds.), Readings in Social Psychology. New York: Holt, pp. 330–344.

LIEBERSON, S., & A. R. SILVERMAN (1965).«The precipitants and underlying conditions of race riots».Amer. Sociol. Rev., 30, 887–898.

LIPSET, S. M., and S. S. WOLIN (1965), The Berkeley student revolt. Garden City, NY: Anchor.

LORENZ, K. (1966). On Aggression. New York: Harcourt, Brace, and World.

LYONNS, G. (1965). «The police car demonstration: survey of participants». В кн.: S. M. Lipset and S. S. Wolin (eds.), TheBerkeley Student Revolt. New York: Doubleday, pp. 519–530.

MCCONE, J. A., ed. (1966). Violence in the City: An End or a Beginning? Sacramento, Calif.: Governor’s Commission on the Los Angeles Riots.

MCDOUGALL, W. (1908).Introduction to Social Psychology. London: Methuen.

MCDOUGALL, W. (1920).The Group Mind. Cambridge, Eng.: Cambridge Univ. Press.

MCGUIRE, W. (1962). «Persistence of the resistance to persuasion induced by various types of prior belief defenses». J. Abnorm. Soc. Psychol., 64, 241–248.

MACKAY, C. (1841). Extraordinary Popular Delusions and the Madness of Crowds.Reprinted, Boston: L. C. Page, 1932.

MANNHEIM, H. (1965). Comparative Criminology. Boston: Houghton Mifflin.

MAO TSE-TUNG (1938).«On protracted war». Reprinted in Selected Military Writings of Mao Tse-Tung. Peking: Foreign Languages Press. 1961, pp. 187–266.

MARTIN, E. D, (1920). The Behavior of Crowds. New York: Harper.

MARX, K. (1848). Manifesto of the Communist Party. Transl. Chicago: Charles H. Kerr, 1888.

MEIER, N. C., G. H. MENNENGA, & H. Z. STOLTZ (1941). «An experimental approach to the study of mob behavior».J. Abnorm. Soc. Psychol., 36, 506–524.

MERTON, R. K. (1960). «The ambivalences of Le Bon’s „The Crowd“». Introduction to G. Le Bon, TheCrowd. New York: Viking Press, pp. v—xxxix.

METHVIN, E. H. (1961). «Mob violence and communist strategy».Orbis, 5, 166–181.

MICHELET, J. (1848). Historical View of the French Revolution (transl. C. Cocks). (Оригинальное издание на французском языке вышло в 1847 г.) London: Bohn.

MILGRAM, S. (1964).«Group pressure and action against a person».J. Abnorm. Soc. Psychol., 69, 137–143.

MILGRAM, S. (1965). «Some conditions of obedience and disobedience to authority». Hum. Relat., 18, 57–76.

MILLARD, C. (1963). Фотографии (январь 1963 г.) в Survey, May 1963.

MINTZ, A. (1951). «Non-adaptive group behavior».J. Abnorm. Soc. Psychol., 46, 150–159.

MOLINEUX, E. L. (1884). Riots and Their Suppression. Boston: Headquarters First Brigade, M. V. M.

NEISSER, U. (1964).«Visual search».Sci. Amer., 210, 94–102.

NORTON, W. J. (1943). «The Detroit riots – and after».Survey Graphic, 32, 317.

OPPENHEIMER, M., & G. LAKEY (1965).A Manual for Direct Action.Chicago: Quadrangle.

ORTEGA Y GASSET, J. (1932). Revolt of the Masses. New York: Norton.

PARK, R. E., & E. W. BURGESS (1921).Introduction to the Science of Sociology. Chicago: Univ. of Chicago Press.

PARKES, A. S., & H. M. BRUCE (1961).«Olfactory stimuli in mammalian reproduction».Science, 134, 1049–1054.

PARSONS, T. (1951).The Social System. Glencoe, Ill.: Free Press.

PENROSE, L. S. (1952). On the Objective Study of Crowd Behavior. London: H. K. Lewis.

PETERSON, W. A., & N. P. GIST (1951).«Rumor and public opinion».Amer. J. Sociol., 57, 159–167.

PINKNEY, D. (1958). Napoleon III and the Rebuilding of Paris. Princeton: Princeton Univ. Press.

RAPOPORT, A. (1963). «Mathematical Models of Social Interaction». В кн.: R. D. Luce, R. R. Bush, and E. Galanter (eds.), Handbook of Mathematical Psychology. New York: Wiley, pp. 493–579.

RASHEVSKY, N. (1939). «Studies in mathematical theory of human relations».Psychometrika, 4, 221–239.

RASHEVSKY, N. (1951). Mathematical Biology of Social Relations. Chicago: Univ. of Chicago Press.

REDL, F. (1942).«Group emotion and leadership».Psychiatry, 5, 573–596.

REICH, W. (1946).The Mass Psychology of Fascism.(German original published 1933.) New York: Orgone Institute Press.

RITTER, P. (1964). Planning for Man and Motor. Frankfurt: Pergamon Press.

ROSS, E. A. (1908). Social Psychology. New York: Macmillan.

RUDÉ, G. (1959). The Crowd in the French Revolution. Oxford: Oxford Univ. Press.

RUDÉ, G. (1964). The Crowd in History. New York: Wiley.

SAPIR, E. (1935). «Fashion». В кн.: Encyclopedia of Social Science. Vol. 6. New York: Macmillan, pp. 139–144.

SCHMECK, H. M. (1966). «Traffic computerized». New York Times, January 16. Section 4, p. 7.

SCHULTZ, D. P. (1964).Panic Behavior: Discussion and Readings. New York: Random House.

SEARS, D. O., & T. M. TOMLINSON (1966). Riot Activity and Evaluation: An Overview of the Negro Survey. Univ. of California, Los Angeles, Department of Psychology. (Mimeo)

SELZNICK, P. (1965). «Reply to Glazer». В кн.: S. M. Lipset & S. S. Wolin (eds.), TheBerkeley Student Revolt. Garden City, N. Y.: Anchor, pp. 303–311.

SHELLOW, R., & D. U. ROEMER (1966). «No heaven for hell’s angels». Transaction, 3, No. 5, 12–19.

SHERIF, M. (1936).The Psychology of Social Norms. New York: Harper.

SHERIF, M., & C. W. SHERIF (1953).Groups in Harmony and Tension: An Integration of Studies on Intergroup Relations. New York: Harper.

SIDIS, B. (1895). «A study of the mob».Atlantic Monthly, 75, 188–197.

SIDIS, B. (1898). The Psychology of Suggestion. New York: Appleton.

SIGHELE, S. (1901).La Foule Criminelle. Paris: Alcan.

SIMMEL, G. (1964). The Sociology of Georg Simmel (transl. K. H. Wolff). London: Free Press.

SMELSER, N. J. (1963). Theory of Collective Behavior. New York: Free Press.

SOBOUL, A. (1964). The Parisian Sans-Culottes and the French Revolution 1793–4. (Оригинальное издание на французском языке вышло в 1958 г.) Oxford: Oxford Univ. Press.

SOPER, H. E. (1929). «Interpretation of periodicity in disease-prevalence».J. Roy. Statist. Soc., 92, 34–47.

TARDE, G. (1898). «Le public et la foule». Revue de Paris, 5, 615–635.

TARDE, G. (1903). The Laws of Imitation (transl. Elsie Parsons). (Оригинальное издание на французском языке вышло в 1901 г.) New York: Holt.

TILLY, C., & J. RULE (1964).«Measuring political upheaval». Неопубликованная рукопись хранится в архиве Joint Center for Urban Studies of MIT and Harvard University.

TOCH, H. (1965). The Social Psychology of Social Movements. New York: Bobbs-Merrill.

TRIVERS, R. (1965). «Riots in American history». Дипломная работа, Harvard College.

TURNER, R. H. (1964). «Collective behavior». В кн.: R. E. L. Faris (ed.), Handbook of Modern Sociology. Chicago: Rand McNally, pp. 382–425.

TURNER, R. H., & L. M. KILLIAN (1957).Collective Behavior. Englewood Cliffs, N. J.: Prentice-Hall.

WADA, G., & J. C. DAVIES (1957).«Riots and rioters».West.Polit. Quart., 10, 864–874.

WALLACH, M. A., N. KOGAN, AND D. J. BEM (1962).«Group influence on individual risk taking».J. Abnorm. Soc. Psychol., 65, 75–86.

WALLAS, G. (1932).The Great Society. New York: Macmillan.

WASKOW, A. I. (1966). From Race-Riot to Sit-In: 1919 and the 1960s. New York: Doubleday.

WESTLEY, W. A. (1957). «The nature and control of hostile crowds».Canad.J. Econ. Polit. Sci., 23, 33–41.

WHITE, H. (1962). «Chance models of systems of casual groups». Sociometry, 25, 153–172.

WHITE, T. H. (1965). The Making of a President, 1964. New York: Atheneum.

WOOLBERT, C. H. (1916). «The audience». Psychol. Monogr., 21, 37–54.

Кто вступает в профсоюзы