О жизни Моисея, 2.228).
Или, как с еще большей выразительностью утверждает Филон в другом месте: «Отринув и оставив позади все смертные узы, он был преображен в божество, чтобы все люди могли войти в Божью семью и стать поистине божественными» (Вопросы на книгу Исхода, 3.29). Здесь, опять же, мы видим близкий еврейский аналог тому, что уже встречали в языческих источниках: могущественный, мудрый и великий человек вознагражден после своей жизни, будучи причислен к богам. Временами Филон заходит даже дальше и изображает Моисея в виде предвечного божественного существа, которое время от времени спускается на землю: «И даже поселив (Моисея) среди тварей земных и дав ему общаться с ними, Господь не наделил его обычной добродетелью правителя или царя, но поставил его богом, подчинив ему и отдав в рабство всю область телесную и предводителя ее – ум» (О жертвоприношениях Авеля и Каина, 8-10).
Божественные мужи в иудаизме
Возможно, для читателей не было большим сюрпризом узнать, что язычники, придерживавшиеся самых разнообразных политеистических верований, полагали, что люди могут в определенном смысле становиться богами. Гораздо удивительнее для большинства людей открытие, что то же самое представляет собой истину и для иудаизма. Совершенно справедливо, что ко времени Иисуса и его последователей иудеи почти наверняка придерживались монотеизма. Однако хотя они и верили в Единого и Всемогущего Бога, широкими кругами допускалось наличие и других божественных существ – ангелов, херувимов, серафимов, властей, господств, ипостасей. Более того, имело место ощущение некоей преемственности – а не только разрыва – между божественной и человеческой сферами. И еще существовал своего рода диапазон божественности: Ангел Господень уже в писании мог представать и как ангел, и как Бог. Ангелы были божественными существами, которым могли поклоняться, но иногда являлись на землю в человеческом обличье. Люди могли становиться ангелами, называться «Сын Божий» или даже «Бог». Это не означало, что они стояли наравне с единым Богом, сотворившим небо и землю, но что они могли делить с единым Богом некоторую часть его власти, статуса и могущества.
Таким образом, даже внутри строгого монотеизма могли присутствовать другие божественные существа, а также возможность наличия различных уровней божественности. И даже среди еврейских современников Иисуса не было ощущения полного разрыва, четкого разделения, непреодолимой пропасти между божественным и человеческим. Итак, если кто-то желает узнать, мог ли ангел считаться богом, нужно только спросить – «в каком смысле?» То же самое относится к людям. Если кто-либо – будь то царь или Моисей, или Енох, или Сын человеческий – считался Богом, требуется объяснить, в каком смысле слова это справедливо. Шла ли речь о человеке, признанном Богом в качестве приемного сына? Рожденном от смертной благодаря божественному вмешательству? Превращенном в ангела? Возвышенном до престола Бога, чтобы стать его соправителем? Или о чем-то ином?
Нам придется задать все эти вопросы, рассматривая раннехристианские взгляды на личность Иисуса. Да, утверждаю я, после смерти Иисуса вера в его воскрешение привела некоторых из его последователей к утверждению, что он был Богом. Но в каком смысле? Или, вернее, в каких смыслах (во множественном числе) – поскольку, как мы увидим, разные группы ранних христиан подразумевали под этим разные вещи.
Но, прежде чем мы приступим, нам нужно остановиться подробнее на человеке Иисусе – историческом Иисусе. Считали ли его последователи божественным, пока он странствовал по пыльным дорогам Галилеи? И что на этот счет думал он сам?
Глава 3Считал ли Иисус себя богом?
Когда я посещал Библейский институт им. Дуайта Муди в середине 1970-х годов, от каждого студента в каждом семестре требовалось выполнять ту или иную работу в рамках христианского служения. Как и большинству моих однокурсников, мне не хватало для такой работы ни знаний, ни опыта, но, как мне думается, сам Муди верил в возможность обучения прямо на месте. Итак, в одном из семестров мы должны были посвящать два-три часа в неделю евангельской проповеди «от одного дома к другому», пытаясь с ходу обратить людей – фундаменталистская версия миссионерской деятельности у мормонов, которую мы также проводили по двое. В другом семестре я работал ночным консультантом на христианской радиостанции Муди. Люди звонили мне, задавая вопросы относительно Библии или различных событий в их жизни, а я должен был ответить на все – будучи всего лишь восемнадцати лет от роду. Затем я один день в неделю служил капелланом при госпитале графства Кук. Эта работа оказалась мне совсем не по плечу.
Позже, когда я учился на старших курсах, мой товарищ по комнате Билл и я решили, что хотим начать свое служение в качестве молодых пасторов при какой-нибудь церкви. Благодаря институту им. Муди мы сумели устроиться в превосходной церкви в Оук-Лоне, южном пригороде Чикаго. Это была церковь Троицы, принадлежавшая Евангелической церкви завета – небольшой деноминации, возникшей как шведское пиетистское движение, отколовшееся от лютеранства.
Билл и я ходили в церковь каждую среду и субботу по вечерам, а по воскресеньям – на целый день, занимаясь тем, чем обычно занимаются молодые пасторы – вели молитвенные группы, уроки Библии, различные светские мероприятия, ретриты и тому подобное. Билл делал это в течение года, я же оставался там в течение двух моих последних лет в Уитонском колледже, а в общей сложности провел в этой церкви три года. Там была замечательная группа подростков (учащихся средней школы и колледжа). Я до сих пор вспоминаю те дни с большой теплотой.
Пастор этой церкви был человеком глубоко верующим, мудрым и энергичным, динамичным проповедником и настоящим пастырем человеческих душ. Его звали Эван Горансон, и в течение всех трех лет он был моим наставником, обучая меня всем тонкостям христианского служения. Моей единственной проблемой с пастором Горансоном было то, что, на мой взгляд, он был уж слишком либерален. (В те дни даже Билли Грэм показался бы мне слишком либеральным.)
В качестве служителя пастор Горансон, бесспорно, был одним из добрейших людей на планете, и его гораздо больше заботила помощь людям в нужде (а таких всегда много в любое время в любой церкви), чем мелочные споры по поводу религии. Однако, по сути, он придерживался весьма традиционных, консервативных богословских взглядов.
Годы спустя, когда я работал над получением ученой степени в Принстонской семинарии, эта форма традиционного богословия перестала меня удовлетворять, и у меня возникли вопросы относительно некоторых из фундаментальных аспектов веры, включая вопрос о божественности Иисуса. За эти годы я уже успел заметить, что в Новом Завете Иисус нигде или почти нигде прямо не назван Богом. Я понял, что некоторые из авторов Нового Завета отнюдь не приравнивают Иисуса к Богу. На меня произвело впечатление то обстоятельство, что высказывания Иисуса, в которых он утверждает, что равен Богу, встречаются только в Евангелии от Иоанна, самом позднем и богословски насыщенном из четырех евангелий. Если бы Иисус действительно на каждом шагу называл себя Богом, неужели другие евангелия хотя бы не отметили столь важный факт? Или их авторы решили обойти этот вопрос стороной?
Мучительно пытаясь преодолеть эти богословские сомнения, я вернулся в Чикаго, чтобы посетить церковь Троицы и пастора Горансона. Я очень живо помню тот момент. Мы ехали в его автомобиле, и я начал рассказывать ему о своих сомнениях по поводу Библии и всего того, что я раньше считал святая святых.
Он слушал меня с сочувствием, поскольку всегда был куда большим либералом и куда меньшим доктринером. Его точка зрения состояла в том, что нам просто следует держаться основ. Он напомнил мне, что сказал Иисус: «Я – путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу иначе, как чрез Меня» (Ин 14:6). И это все, что имело значение.
Тогда я спросил его: «Но что, если Иисус никогда не говорил этих слов?» Горансон был ошеломлен и захвачен врасплох, и, так как он и впрямь был хорошим пастором, к глазам его подступили слезы. Мне больно было это видеть, но что я мог поделать? Ты не можешь верить во что-либо только потому, что кто-то отчаянно желает, чтобы ты в это верил.
Вопрос, поставленный в этой главе, как раз и заключается в том, действительно ли Иисус говорил эти слова? Или же они были приписаны ему позже? Утверждал ли он, что сошел с небес и является единственным, кто может привести людей назад к Отцу? Говорил ли он о себе как о предвечном? Или что он равен Богу? Если да, у его последователей имелись веские причины делать то же самое – ибо сам Иисус их этому учил. Но если он не заявлял, что он – Бог, нам нужно будет найти другое объяснение, почему его последователи стали делать это после его смерти.
Исторический Иисус: проблемы и методы
Исчерпывающее исследование на тему исторического Иисуса потребовало бы от нас не только целой книги, но скорее даже серии книг, вроде объемного и впечатляющего исследования в четырех томах (с продолжением), опубликованного специалистом по Новому Завету и профессором университета Нотр-Дам Джоном Мейером, «Маргинальный еврей». Для тех, кто предпочитает более короткое знакомство с предметом, есть моя книга «Иисус: апокалиптический пророк нового тысячелетия», а также превосходные труды таких столпов науки, как Э.П. Сандерс, Геза Вермеш, Дейл Аллисон, Паула Фредриксен и многих других[37]. Все эти книги во многом разнятся друг от друга, не в последнюю очередь потому, что их авторы отличаются по своим религиозным убеждениям (или отсутствию таковых), характеру, происхождению и образованию. Однако они сходятся в одном: Иисус во время своего земного служения не объявлял себя божеством.
Причина, по которой мы нуждаемся в книгах такого рода, заключается в том, что евангелия просто не могут приниматься на веру, как дающие исторически надежное свидетельство о словах и делах Иисуса. Если бы евангелия представляли собой род заслуживающих доверия биографий, описывающих жизнь Иисуса такой, какой она была на самом деле, то тогда почти не было бы необходимости в библеистике, которая делает упор на знание древних языков (еврейского и греческого), подчеркивает важность исторического контекста жизни Иисуса в Палестине I века н. э., а также придерживается мнения, что полное понимание подлинного характера евангелий как исторических источников фундаментально важно для любой попытки установить, что в действительности говори