Тем не менее, как мы уже утверждали ранее, размер сети немаловажен, поскольку он позволяет определить, какая экономическая деятельность происходит в данном регионе. Более крупные сети необходимы для производства более сложных продуктов, что, в свою очередь, обусловливает более высокие уровни процветания общества. Таким образом, согласно выводам Фукуямы, существование отраслей различных размеров указывает на наличие доверия. По его словам, «Отраслевая структура рассказывает интригующую историю о культуре страны. В обществах, характеризующихся очень крепкими семейными связями и относительно слабыми, основанными на доверии связями между чужими людьми, как правило, доминируют небольшие семейные бизнесы. С другой стороны, странам, в которых существуют многочисленные частные некоммерческие организации, такие как школы, больницы, церкви, благотворительные организации, вероятно, удастся развить сильные частные экономические институты, выходящие за пределы семьи».[117]
Восприятие промышленной структуры страны в качестве выражения знаний не противоречит ее восприятию в качестве выражения доверия. Крупные сети способны накопить большее количество челобайт продуктивного знания, и общества, которым свойствен высокий уровень доверия, способствующий развитию крупных сетей, например Япония, США и Германия, будут тяготеть к деятельности, требующей крупных сетей, например к производству фармацевтических препаратов и самолетов. Тем не менее так же, как бокал ничего не знает о типе наполняющего его вина, так и доверие, которое способствует появлению этих крупных сетей, не может определить, будут ли эти сети накапливать знания для производства автомобилей или реактивных двигателей. Другими словами, механизмы, которые способствуют формированию сети, отличаются от механизмов, отвечающих за содержимое. Доверие, являющееся основной формой социального капитала, представляет собой «клей», необходимый для формирования и поддержания существования крупных сетей. Оно отличается от знаний и ноу-хау, накапливаемых в этих сетях.[118] В итоге знания и ноу-хау, накопленные в сетях, становятся фактором производства, отличным от доверия, или социального капитала, способствующего формированию сетей, в которых это знание накапливается.
Но как доверие способствует формированию крупных социальных сетей? Не является ли доверие следствием существования этих сетей, а не его причиной? Конечно, повторяющиеся социальные взаимодействия, которые происходят на работе и в результате общественного объединения, могут укрепить доверие. Люди формируют дружеские отношения со своими коллегами. Тем не менее существуют веские причины для того, чтобы считать, что социальные сети предшествуют современной экономической деятельности. В ходе недавнего исследования социальных сетей народа хадза, охотников и собирателей, населяющих Танзанию, исследователи обнаружили важные структурные сходства между социальными сетями, образованными хадза, и теми, которые являются характерными для промышленно развитых обществ.[119] Кроме того, исследователи обнаружили, что кооперирующиеся люди с большей вероятностью были связаны с другими кооперирующимися людьми. Таким образом, социальные институты, казалось, были воплощены в социальных кластерах, даже в случае с народом хадза.[120] По словам команды исследователей, «некоторые элементы структуры социальной сети, возможно, существовали на ранних этапах истории человечества». Речь, конечно, может идти об этапах, имеющих место задолго до появления современных рынков.
Важно отметить, что предшествующая природа социальных связей не отменяет аргументов Коуза, касающихся стоимости их налаживания. Напротив, теория трансакционных издержек и экономическая социология дополняют друг друга, поскольку экономические эффекты сформированных ранее социальных сетей могут быть интерпретированы с точки зрения стоимости установления связей. Выражаясь словами Фукуямы: «Некоторые общества могут существенно сэкономить на трансакционных издержках, поскольку экономические агенты доверяют друг другу при взаимодействии и, следовательно, могут быть более эффективны по сравнению с обществами с низким уровнем доверия, которым требуются подробные контракты и механизмы, обеспечивающие их соблюдение».[121] Джеймс Коулман, социолог, известный работами на тему социального капитала, также подчеркивал способность доверия сокращать трансакционные издержки. В своей основополагающей работе по социальному капиталу Коулман описал трансакции, совершаемые между еврейскими торговцами алмазами из Нью-Йорка, которые по традиции позволяют другим торговцам проверять свои бриллианты перед заключением сделки. Он утверждает, что доверие и социальная сеть, состоящая из семей или знакомых, которая неявно усиливает это доверие, являются необходимыми условиями для того, чтобы такие взаимодействия были возможными. В отсутствие доверия эти простые взаимодействия быстро стали бы дорогостоящими, поскольку они потребовали бы дорогих и трудоемких в плане заключения контрактов, страхования и процедур, обеспечивающих их соблюдение.[122]
Таким образом, доверие и социальные сети, формированию которых оно способствует, предлагает альтернативу формальным институтам, описанным Оливером Уильямсоном. Доверие обеспечивает недоговорный, неформальный, но очень эффективный механизм предотвращения злодеяний и позволяет совершать коммерческие сделки, которые в противном случае были бы рискованными. На самом деле доверие является более эффективным механизмом формирования экономических сетей по сравнению с формальными институтами, поскольку оно не подразумевают дорогостоящей бумажной работы и процедур, обеспечивающих соблюдение контрактов. Благодаря снижению стоимости связей доверие способствует формированию более крупных сетей, которые могут накопить большее количество челобайт знаний.
Такие социальные институты, как относительная важность семьи и уровень доверия в обществе, могут помочь нам понять разницу в размере формируемых людьми сетей.
Такие социальные институты, как относительная важность семьи и уровень доверия в обществе, могут помочь нам понять разницу в размере формируемых людьми сетей и, следовательно, в видах экономической деятельности, осуществляемой в конкретном регионе. Это верно в международном контексте, но также работает в случае с культурно однородными странами.
Известным примером вариации в социальных институтах внутри страны, последствия которых сказываются на эффективности экономических сетей, является контраст между Кремниевой долиной и Бостонским Маршрутом 128. Маршрут 128 – это технической кластер, конкурировавший с Кремниевой долиной до 1980 года, когда его активность начала угасать. Согласно эксперту по региональному экономическому развитию Аннали Саксениан, которая много писала об этих двух кластерах, социальные институты относятся к факторам, помогающим объяснить разницу между этими двумя регионами:
Плотные социальные сети и открытые рынки труда [Кремниевой долины] поощряют предпринимательство и экспериментирование. Компании интенсивно конкурируют друг с другом и в то же время узнают друг у друга об изменении рынков и технологий через неформальное общение и совместные мероприятия. Структуры команд с достаточно свободными связями поощряют горизонтальную коммуникацию между отделами фирмы и с внешними поставщиками и клиентами. В сетевой системе функциональные границы внутри фирмы являются пористыми, как и границы между фирмами, а также между фирмами и такими местными учреждениями, как торговые ассоциации и университеты.
В противоположность этому в регионе Маршрут 128 доминируют автаркические корпорации с широким спектром производственной деятельности. Практики корпоративной секретности и лояльности управляют отношениями между этими фирмами и их клиентами, поставщиками и конкурентами, усиливая региональную культуру, ориентированную на стабильность и самодостаточность. Корпоративные иерархии гарантируют, что власть остается централизованной, и информационный поток движется по вертикали. Социальные и технические сети в основном являются внутренними по отношению к фирме, а границы между фирмами, а также между фирмами и местными учреждениями, остаются гораздо более выраженными в такой независимой системе, основанной на фирмах.[123]
Наблюдение Саксениан говорит нам о том, как региональные различия в общественных учреждениях влияют на размер и адаптивность сетей, состоящих из фирм, которые мы называем региональными кластерами. Фирмы региона Маршрут 128 из-за недоверия по отношению к своим сотрудникам и другим фирмам способствовали формированию более иерархических и менее пористых структур, что привело к возникновению менее гибкого регионального кластера. Этот недостаток адаптивности, в свою очередь, породил разницу в размерах, поскольку в долгосрочной перспективе обладавший меньшей способностью к адаптации кластер региона Маршрут 128 сократился по сравнению с Кремниевой долиной. Таким образом, социальные институты оказывают влияние не только на размер формируемых людьми сетей, но и на их адаптивность, что и позволило Кремниевой долине оставить Маршрут 128 далеко позади.[124]
Пористые границы и адаптивность Кремниевой долины ярко проявились в знаменитом визите Стива Джобса в Исследовательский центр компании Xerox в Пало-Альто (Xerox PARC) в конце 1979 года. Именно там Джобс узнал о графических пользовательских интерфейсах (GUI) и объектно-ориентированном программировании. В конечном счете компания Apple, а не Xerox добилась успеха в коммерциализации этих технологий. Ревностные блюстители интеллектуальной собственности могут возмутиться из-за того, что компания Apple, а не Xerox получила прибыль от этих идей, однако с более прагматичной точки зрения для обеспечения долгосрочной устойчивости Кремниевой долины было гораздо лучше, чтобы компания Apple (или любая другая) разработала и вывела на рынок идеи, которые в противном случае так и остались бы погребенными в почтовых ящиках менеджеров Xerox или, что еще хуже, были бы использованы компанией из конкурирующего кластера. В долгосрочной перспективе эти пористые границы обеспечили сети Кремниевой долины такую адаптивность, которая позволила фирмам передавать друг другу эстафету, даже если эта передача иногда совершалась неохотно.