выражениям на исландском языке, например «Já, takk». Когда представилась возможность поработать на базе в Кеблавике, он повторил те же слова: «Да, пожалуйста».
База Кеблавик являлась самостоятельным государством. Там были театры, бары, радио и телеканалы задолго до того, как исландцы вообще впервые увидели телевизор. Здесь выросли продуктовые магазины, предлагающие впечатляющий ассортимент беспошлинных товаров. Внезапно у Соми появилась возможность купить несколько шоколадных батончиков на выбор. Вдобавок он подружился с молодым солдатом по имени Билл и получил эксклюзивный доступ к пластинкам, на которых был записан рок-н-ролл. Он одолжил их исландским музыкантам и научился невероятно ловко танцевать твист. Его выступления на танцполе были настолько впечатляющими, что он обрел известность по всей стране под именем Соми Рокк.
Несмотря на то что Соми был доволен новой жизнью, положение работника на базе Кеблавик было нестабильным и не предусматривало пенсии. Поэтому, когда он увидел объявление о восьми вакансиях в полиции Рейкьявика, он задумался. Работа предполагала стабильность, авторитет, успешную карьеру. В своей автобиографии Соми подозревает, что ему помогла выделиться среди других 513 претендентов репутация уважаемого танцора рок-н-ролла.
ДЛЯ МНОГИХ ИСЛАНДСКИЙ ЯЗЫК ЯВЛЯЕТСЯ СВОЕГО РОДА ОХРАНЯЕМЫМ КУЛЬТУРНЫМ ПАМЯТНИКОМ. ОТЧАСТИ ПОЭТОМУ ЗАИМСТВОВАННЫЕ СЛОВА В ИСЛАНДСКОМ ЯЗЫКЕ ВСТРЕЧАЮТСЯ РЕЖЕ, ЧЕМ В ДРУГИХ ЯЗЫКАХ.
Помимо этого, еще одна черта характера навсегда изменила жизнь Соми.
Летним вечером 1972 года начальство поставило его на дежурство возле дома на Вогаланд, 10, с тремя спальнями, принадлежащего лотерее DAS, который пустовал до тех пор, пока не был продан выигрышный билет. Все знали, что Соми научился немного говорить по-английски, пока работал на базе. По крайней мере, достаточно, чтобы общаться со странным молодым шахматистом, приехавшим из Америки. Он должен был стать телохранителем иностранца.
– Не позволяйте мистеру Фишеру скрываться из поля вашего зрения.
У них определенно были причины для беспокойства. В течение нескольких месяцев Бобби Фишер, величайшее оружие Америки в холодной войне умов, угрожал не участвовать в матче против чемпиона мира Бориса Спасского. Его условия были необычными.
Он требовал увеличить приз. Изменить шахматную доску. Утяжелить шахматные фигуры. Заказать новый стул. Снова увеличить приз. Положить ковролин на стадионе. Убрать пленочные фотоаппараты. Зарезервировать первый ряд в самолете. Делать свежий апельсиновый сок прямо у него на глазах, чтобы он мог это видеть. И никаких репортеров по прибытии.
После задержки двух пассажирских самолетов и аннулирования билета Фишер наконец-то зарегистрировался на рейс авиакомпании Loftleiðir (сегодня она известна как Icelandair) в Исландию. У него уже сложилось мнение об этой стране. В интервью журналу Life за месяц до приезда он сказал, что Исландия была «первобытной страной». В письме, в котором Бобби просил получения более высокой награды победителю, он привел довольно странный (и ошибочный) аргумент: «Для войск США, – утверждал он, – Исландия квалифицируется как ”место с тяжелыми условиями труда”, и солдаты получают там дополнительную компенсацию за службу». Это верно сегодня, скажем, в отношении Южного Судана, но, к несчастью для аргументов Фишера, не в отношении Исландии.
Когда он пролетал над ледниковым покровом Гренландии, он больше не мог жаловаться на деньги. Самолет направлялся на самое дорогостоящее спортивное мероприятие в истории, не считая бокса. Американский миллионер Джеймс Слейтер повысил ставки, удвоив первоначальный банк. Наконец, последнее, что подтолкнуло Фишера, – это звонок советника по национальной безопасности США Генри Киссинджера, который лично призвал его победить русских. Как вспоминает адвокат Фишера, Киссинджер начал со слов: «Приветствую, это худший шахматист в мире разговаривает с лучшим».
Соми ждал возле дома DAS, сидя в машине у обочины, когда за стеклом дверцы появилась физиономия молодого человека. У мальчишки был широкий рот и ястребиный нос, каштановые волосы. Когда он не был занят шахматами, у него была привычка нервно теребить свои длинные руки.
– Журналисты ушли? – спросил Фишер своего нового телохранителя. Соми опустил окно машины.
– Да.
Фишер спустился и спросил, как проехать в центр города. Получив инструкции, он сразу же двинулся в неверном направлении.
– Мистер Фишер, – крикнул Соми, помня о своем приказе держать гроссмейстера в поле зрения, – что скажете, если я предложу вам прокатиться?
Гений и танцор уехали из центра за город, в горы. Здания исчезли. Перед ними открылся захватывающий дух пейзаж Исландии.
– Смотри, бараны! – показывали они друг другу.
– Мы бегали за ними, как дети, – вспоминает Соми.
Лежа в траве яркой летней ночью, чикагский шахматист, казалось, оценил компанию своего нового попутчика. Его стремление понравиться укрепило уверенность Фишера. По дороге домой он испытывал терпение своего нового приятеля, нажимая на все кнопки в автомобиле. Он засыпал своего телохранителя вопросами. «Можем ли мы ехать быстрее? О чем это они говорят на полицейском сканере? Вы сможете отвезти меня к портному завтра утром?»
Они вернулись на лотерейную виллу около шести утра. У них обоих была своего рода связь – расцветала дружба. На следующий день они снова встретились.
Матч века перевернул Рейкьявик с ног на голову. Впервые в истории город был переполнен иностранными журналистами! Каждый из двух отелей в Рейкьявике был полностью забронирован! Некоторые местные жители зарабатывали деньги, сдавая свои дома в аренду.
Тем временем в Америке шахматные матчи транслировались в барах – патриоты, потягивающие пиво, смотрели в телевизоры и видели не бейсбольные команды, а сосредоточенное лицо молодого Бобби Фишера в кожаном кресле.
Виток интереса к Исландии был лестным. Хотя шахматы всегда считались благородным упражнением для ума, в XX веке Исландия была единственной западной страной, где гроссмейстеры поддерживались государством. Популярность игры сделала сам турнир еще более увлекательным. Все хотели увидеть лучших шахматистов мира и, как настоящие болельщики, выбирали, за какую сторону болеть.
Фишеру противостоял Борис Спасский, еще один вундеркинд. Он научился играть в шахматы в поезде, выезжающем из Ленинграда, в возрасте пяти лет и квалифицировался на чемпионат мира в девятнадцать. Он был человеком столь же дотошным, насколько Фишер был непоследователен. Борис всегда приходил на матчи вовремя, одетый в фирменный жилет, в окружении советских советников по шахматам и своей жены. Он никогда не говорил ничего спорного. Даже жилет у него был серым.
С пышной прической и сдержанными манерами, он выглядел скорее как дружелюбный ведущий вечернего ток-шоу, переживший тяжелые времена. Исландцы его обожали. По слухам, Спасскому ни разу не пришлось доставать бумажник во время своего пребывания в Рейкьявике.
Тем временем таинственный Фишер был одет в сшитые по индивидуальному заказу костюмы, и его сопровождал местный полицейский, его единственный друг. Ряд авторов биографий Фишера предполагают, что Соми был для него своего рода старшим братом, которого у Бобби никогда не было. Они оба были высокого роста, с высокими скулами и с длинными носами и походили на братьев, но сходство было лишь поверхностным. Фишер был суров и капризен. Соми был искренним, открытым и готовым угодить. Точно так же, как Фишер был одарен необычайным пространственным мышлением и фотографической памятью, Соми преуспел в эмоциональном интеллекте.
«Они оба были похожи на детей, но по-разному, – вспоминает в биографии Соми Гудмундур Тораринссон, председатель Исландской шахматной ассоциации в то время. – Но я сказал это тогда и повторю еще раз: Сомундур спас матч века, достучавшись до Фишера тогда, когда все остальные потерпели поражение».
Фишер действительно оставался таким же несговорчивым и после прибытия в Исландию. Он проиграл первый матч и отказался явиться на следующий, если не будут убраны все пленочные фотоаппараты. Когда требование не было исполнено, он сдержал свое слово и не явился на вторую партию. Счет был 0:2 – это довольно значительный отрыв в шахматах. Фишер начал подумывать о том, чтобы вылететь из Исландии следующим рейсом. Между тем ему пообещали еще большую долю от сборов. Газета The New York Times писала: «Матч обратился в пепел, а Фишер – его поджигатель». Киссинджер снова позвонил Фишеру.
Попытка советника по национальной безопасности вмешаться в игру между двумя взрослыми мужчинами свидетельствует о политическом значении матча. И Киссинджер, в частности, понимал невероятный потенциал, который спорт может иметь в ослаблении напряженности в холодной войне: всего за год до этого он совершил секретную поездку в Пекин, и напряжение между двумя странами спало в результате того, что позже будет называться пинг-понговой дипломатией[49].
Как и в случае с технологической и космической гонкой, соперничество времен холодной войны разыгрывалось на спортивных аренах на протяжении десятилетий. Спорт дал странам возможность продемонстрировать и утвердить свое господство, не рискуя ввязаться в настоящую войну. Это побудило обе стороны вкладывать средства в спортивную подготовку, хотя Советский Союз был особенно предан делу: спортсменам, выигравшим олимпийские медали или побившим рекорды, обещали деньги и другие награды. В спортивные и тренировочные программы были вложены огромные средства. Между 1960 и 1980 годами Советский Союз удвоил количество стадионов и бассейнов. Советская пропаганда называла успешных спортсменов героями.
Матчи служили плацдармом для мини-битв, отражавших более крупные сражения. Например, в 1956 году СССР вторгся в Венгрию, свергнув лидера реформистов и убив тысячи венгерских протестующих. Две недели спустя стартовали летние Олимпийские игры, и две страны встретились друг с другом в полуфинале по водному поло, который впоследствии стал известен как матч «Кровь в бассейне». Напряжение накалялось. Игроки обменивались оскорблениями и подачами. За минуту до конца матча, когда Венгрия вела 4:0, советский игрок ударил Эрвина Задора по голове. У него было сильное рассечение брови, и зрителям показалось, что кровь течет прямо из глаза. Матч был отменен. Венгрия закрепила лидерство и в итоге выиграла золото.