Развязка
«Мне 76 лет. Как банально и бесполезно! Никогда я не считал себя талантливым и глубоко презирал свои писания, но теперь, оглядываясь, вижу, что что-то шевелилось во мне человеческое – но ничего, ничего я не сделал со своими потенциями», – жаловался своему дневнику Корней Чуковский…
…и если такой мастер, которого издают, читают и любят спустя больше полувека после того, как он сделал эту запись, считал, что «ничего не сделал со своими потенциями», – о чём тогда говорить обладателям более скромных результатов?
Так или иначе, оценивать можно только пройденный путь. Чуковский оставался деятельным до последних дней, и не он один.
Когда под конец жизни Зигмунда Фрейда спросили: «Что надо делать хорошо?» – мрачный седой бородач буркнул в ответ: «Любить и работать». Никаких долгих рассуждений про погружение в бессознательное для преодоления тяжести моральных норм, про либидо как двигатель психической жизни, про анализ ночных сновидений в поисках причин личного дискомфорта, про борьбу с неврозами… Lieben und arbeiten – вот и всё. Любить и работать.
Всезнающие интернет-эксперты приписывают почему-то Шекспиру сентенцию из американского бестселлера Наполеона Хилла «Думай и богатей», опубликованного в 1937 году: «Есть три правила достижения успеха: знать больше, чем остальные; работать больше, чем остальные; ожидать меньше, чем остальные».
«Нет ничего твоего, кроме нескольких кубических сантиметров в черепе», – напоминал читателям Джордж Оруэлл, рекомендуя использовать эту ценность с максимальным эффектом.
Не чуждый философии Альберт Эйнштейн, который кубическими сантиметрами своего мозга перевернул мир, предупреждал: «Начало и конец определяются силами, над которыми мы не властны. Это определено как для насекомого, так и для звезды. Человек, овощ или космическая пыль – все мы танцуем под неразличимую мелодию далёкого таинственного исполнителя».
Автор литературного текста – тот, под чью мелодию танцуют персонажи, а если он сумел достигнуть писательских высот – вполне возможно, танцевать будут и читатели.
Говорят, человеческая жизнь делится на две части, и первая часть проходит в ожидании второй, а вторая – за воспоминаниями о первой. Первая часть жизни человека пишущего – это время до того, как он написал первую книгу…
…и вот настало после. Содержимое черепа использовано. Пройден путь от начала до конца осмысленного создания рассказа, повести или романа – формат не особенно важен. Литературный текст сложился.
Что дальше?
О цензуре
Нет смысла отрицать как её объективное существование, так и её субъективную необходимость.
Изначально термином censura древние римляне обозначали строгую критику, но разговор о критике будет чуть позже. Современный толковый словарь Ожегова говорит, что это «система государственного надзора за печатью и средствами массовой информации». На деле цензура многообразна: от военной и экономической до политической и церковной. Цель её – «ограничение либо недопущение распространения идей и сведений, признаваемых нежелательными».
Можно понять, зачем существовало Главное управление по охране государственных тайн в печати при Совете Министров СССР (Главлит) и зачем оно периодически составляло секретный «Перечень сведений, запрещённых к опубликованию в открытой печати, передачах по радио и телевидению». На то и тайны, чтобы о них не рассказывать…
…но сложно сказать, почему нежелательно распространяться об употреблении алкоголя и табака, о самоидентификации отдельных граждан и о некоторых других особенностях современной жизни – в то время как учебные программы литературы, общественных наук и общедоступные публикации в средствах массовой информации насыщены идеями и сведениями о предательстве, коррупции, убийствах, воровстве, мошенничестве, адюльтере и насилии над детьми.
Поиск ответа на вопрос: «Почему так?» лежит за рамками антикоучинга. В здешнем контексте неважно, кто, как и почему признаёт что-либо нежелательным. Речь лишь о том, что цензура в любой форме, под любым предлогом и под любым названием – это данность, которую автору необходимо учитывать, поскольку она способна преградить ему путь к литературным успехам.
Чем плоха цензура?
Ограничениями.
Автор не свободен в выборе темы, в замысле и способе его реализации. Сложно излагать свои соображения с оглядкой: не будут ли они вдруг признаны нежелательными?
⊲
Мы добрых граждан позабавим
И у позорного столпа
Кишкой последнего попа
Последнего царя удавим.
Знаменитое четверостишие Пушкина – скоморошество, черновик мысли о том, что идеология и власть – части одного целого, поэтому закончатся одновременно. Мысль проста и понятна, но некоторые способны разглядеть в коротком тексте и оскорбление чувств верующих, и призыв к насилию, хотя ни того ни другого у Пушкина нет. С царём он общался лично, состоял в придворном чине, регулярно бывал на императорских приёмах и, в отличие от Льва Толстого, не выступал против церкви. К тому же выпад в адрес служителей культа не способен затронуть истинно верующих. Они веруют не в попов, а «Господь поругаем не бывает», как говорил апостол Павел…
…но ретивых служак-цензоров хватало во все времена, и ничто не ново.
В 1826 году в Собственной Его Императорского Величества канцелярии было создано Третье отделение – высший орган политической полиции, который занимался сыском и надзором за неблагонадёжными. Ведомством руководил генерал Александр Бенкендорф, глава корпуса жандармов.
Цензор Александр Никитенко, в 1842 году разрешивший к печати поэму Гоголя «Мёртвые души», многими годами раньше писал в дневнике:
⊲
[Митрополит] Филарет жаловался Бенкендорфу на один стих Пушкина в «Онегине», там, где он, описывая Москву, говорит: «и стая галок на крестах». Здесь Филарет нашёл оскорбление святыни. Цензор, которого призывали к ответу по этому поводу, сказал, что «галки, сколько ему известно, действительно садятся на крестах московских церквей, но что, по его мнению, виноват здесь более всего московский полицеймейстер, допускающий это, а не поэт и цензор». Бенкендорф отвечал учтиво Филарету, что это дело не стоит того, чтобы в него вмешивалась такая почтенная духовная особа. <…>
Действия российской цензуры превосходят всякое вероятие… Цензор Ахматов остановил печатание одной арифметики, потому что между цифрами какой-то задачи помещён ряд точек. Он подозревает здесь какой-то умысел составителя арифметики.
Цензор без мозгов, но с возможностями запрещать и служебным рвением, – обычное дело. А сам Никитенко в пору, когда не существовало понятия «социальный лифт», прошёл путь от крепостного до дворянина, тайного советника и академика. При этом дважды отбывал срок на гауптвахте за недостаточную строгость, проявленную в работе.
«Горе людям, которые осуждены жить в такую эпоху, когда всякое развитие душевных сил считается нарушением общественного порядка», – сетовал Никитенко в 1830-х годах…
…а Рэй Брэдбери в 1979-м поделился новостью:
⊲
«Закроешь дверь – они в окно пролезут, закрой окно – они пролезут в дверь». Эти слова старой песни описывают мои постоянные злоключения с цензорами-палачами текстов. Недавно я узнал, что многие годы в издательстве Ballantine Books вносили цензурные изменения в мой роман «451 градус по Фаренгейту» и удаляли семьдесят пять чертыханий под предлогом сохранения нравственной чистоты молодёжи. Об этой изысканной иронии – подвергать цензуре книгу, посвящённую цензуре и сжиганию книг в будущем, мне сообщили читатели.
Чувства американского писателя и философа, как и чувства российского цензора, можно понять, в том числе потому, что из-за цензурных вмешательств читатели получают не то произведение, которое задумал и написал автор.
Роман Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев» после издания подвергался радикальным изменениям. Первая публикация в журнале «30 дней» состояла из тридцати семи глав. В первом отдельном издании 1928 года была уже сорок одна глава: писатели продолжали редактировать текст из творческих соображений…
…но второе книжное издание 1929 года содержало только сорок глав, а сохранившийся текст по требованию цензуры был существенно изменён и сокращён. Бдительные контролёры заявили, что авторы клевещут на советский строй, хотя Владимир Набоков – много более тонкий знаток литературы, чем цензоры, и противник советской власти – наивно заметил:
⊲
Ильф и Петров, два необычайно одарённых писателя, решили, что если взять в герои проходимца авантюрной складки, то что бы они ни написали о его похождениях, критиковать их с политической точки зрения всё равно будет невозможно, поскольку <…> героя плутовского романа нельзя обвинять в том, что он плохой коммунист или коммунист недостаточно хороший.
Оказалось, обвинять можно. В результате цензурной хирургии сюжет сохранился, история в целом началась и закончилась так, как задумали авторы, но до читателей в искажённом виде дошло самое интересное и важное – то, какими были герои на старте, какой проделали путь, по каким аркам двигались, к чему пришли, какие у них были мотивы и какую мораль они вынесли из всех своих перипетий.
Полную авторскую версию романа «Двенадцать стульев», со всеми достоинствами, недостатками и без следов цензуры, читатели впервые увидели только через семьдесят лет – в 1997 году.
Борис Пастернак писал роман «Доктор Живаго» с 1945 по 1955 год, а в 1956-м предложил его для публикации в два крупнейших литературных журнала страны. К этому времени Борис Леонидович был далеко не новичком, а одним из столпов российской литературы, и стихи, включённые в роман, уже публиковали. Тем не менее в ответе за подписью нескольких известнейших писателей говорилось: «О публикации Вашего романа на страницах журнала ˝Новый мир˝ не может быть и речи».
Реакция руководителей журнала «Знамя» была такой же. Правда, Константин Паустовский предложил помощь в публикации романа в альманахе «Литературная Москва». Но Пастернак не испытывал иллюзий и ответил: «Вас всех остановит неприемлемость романа, так я думаю. Между тем только неприемлемое и надо печатать. Всё приемлемое давно написано и напечатано».
Цензура стояла на страже приемлемости, Пастернак не ошибся, хотя в книге всего-то рассказывалось о несчастной жизни провинциального врача и поэта на сломе исторических эпох. Публикацию «Доктора Живаго» запретили повсеместно…
…а когда книга вышла за границей, начались политические игры вокруг литературы, которые не имеют к ней отношения.
До этого Пастернака семь раз выдвигали кандидатом на Нобелевскую премию. В 1958 году ему её присудили. Вместо поздравлений на родине началась травля писателя – вплоть до требований посадить его в тюрьму или выслать из страны, лишив гражданства. Под этими угрозами Пастернака заставили отказаться от премии, но травля продолжалась и через полтора года свела писателя в могилу.
«А сброд вопил, защищая своё право гнить. Созданный гниением, он за него боролся» – сказано в «Цитадели» Сент-Экзюпери, в том числе и о цензорах.
Чем хороша цензура?
Ничем…
…но в России не зря говорят: с паршивой овцы – хоть шерсти клок. Цензура может быть полезна.
Помня о ней, автор проявляет изобретательность. Если тема, замысел и способ его реализации могут быть признаны нежелательными, требуется недюжинное мастерство для создания произведения, которое сумеет обойти преграды на пути к читателям и к успеху.
«Нет ничего ненавистнее музыки без подтекста», – говорил Фридерик Шопен. Это касается и литературы. Пропаганда называла советский народ самым читающим, а народ называл себя самым читающим между строк. Но для того, чтобы кто-то читал между строк, надо, чтобы там кто-то писал.
«В основе творчества всегда лежит чувство протеста», – утверждал академик и нобелевский лауреат Пётр Капица. Как физик он знал, что любые действия, а тем более открытия – это результат постоянной борьбы и следствие третьего закона Ньютона: «Действию всегда есть равное и противоположное противодействие».
Колесо изобрели в борьбе с тяготением и трением. Авиация развивалась в борьбе с тяготением и сопротивлением воздуха. Басня, эвфемизм, иносказание – это приёмы борьбы с запретом называть вещи своими именами, а исторический роман зачастую – форма такой борьбы.
Писатель творит, противодействуя цензуре.
Фёдор Тютчев сочинял стихи во время, свободное от дипломатической службы за границей. А когда больше чем через двадцать лет был отозван из Европы в Петербург, с дороги писал жене:
⊲
Я не без грусти расстался с этим гнилым Западом, таким чистым и полным удобств, чтобы вернуться в эту многообещающую в будущем грязь милой родины.
«У меня тоска не по родине, а по чужбине», – признавался Тютчев друзьям в Петербурге. Широко известно его замечание: «Русская история до Петра Великого сплошная панихида, а после Петра Великого одно уголовное дело».
Несмотря на всё это, у императора не возникло желания «ограничивать либо не допускать распространения идей» Тютчева. Напротив, Фёдор Иванович продолжал расти в чинах, пользовался покровительством дочери Николая Первого и получил назначение старшим цензором в Министерство иностранных дел.
Именно цензор Тютчев запретил печатать в России перевод «Манифеста коммунистической партии» Карла Маркса и Фридриха Энгельса. При этом он будто бы обмолвился: «Кому надо, прочтут и по-немецки».
Тотальную советскую цензуру заслуженно обвиняли в зажимании и удушении талантов. Когда она была отменена, все пишущие получили доступ к читателям. Количество публикаций многократно возросло…
…но здесь ждал сюрприз. Количество талантливых текстов по отношению к общей массе снизилось.
Без искусственных преград стало видно, что подавляющему большинству авторов нечего сказать, а писать они не умеют и вряд ли научатся. Для них цензура была хороша как оправдание: мол, вся проблема только в том, что их зажимают и удушают.
⊲
– А для чего нужны стигматы святой Терезе? Они ведь ей тоже не нужны. Но они ей желанны.
– Вот-вот! – отвечал я в восторге. – Вот и мне, и мне тоже – желанно мне это, но ничуть не нужно!
Так рассуждал лирический герой поэмы Венедикта Ерофеева «Москва – Петушки». Талантливым профессиональным литераторам цензура ничуть не нужна и не особенно желанна. Но, возникая в том или ином виде, под тем или иным названием, она дисциплинирует автора и заставляет взвешивать каждое слово.
Волк в лесу для того, чтобы зайцы быстрее бегали.
Это касается и самоцензуры?
В первую очередь.
Внешняя цензура неизбежна, а самоцензура – необходима.
Существуют распространённые психопатологии, которые проявляются в устной речи: логоре́я – словесный понос, неспособность говорящего контролировать многословную пустую болтовню, и копрола́лия – непреодолимая потребность в употреблении ругани.
Авторы, лишённые самоцензуры, сплошь и рядом демонстрируют логорею, а то и копролалию на письме, хотя вроде бы не числятся клиническими психопатами. Одно из принципиальных отличий писателя от просто пишущего – строгий контроль за тем, что выходит из-под пера. Контроль не в медицинском смысле, а в творческом, лингвистическом, смысловом и стилистическом.
Александр Пушкин задумал роман в стихах «Евгений Онегин» как сатиру на современное ему российское общество. Он не надеялся увидеть текст изданным и писал об этом другу, литератору князю Петру Вяземскому поздней осенью 1823 года:
⊲
Я теперь пишу не роман, а роман в стихах – дьявольская разница. Вроде Дон-Жуана – о печати и думать нечего; пишу спустя рукава. Цензура наша так своенравна, что с нею невозможно и размерить круга своего действия – лучше об ней не думать – а если брать, так брать, не то, что и когтей марать.
Однако самоцензура – детище блестящего таланта Пушкина, острого ума и четырёхлетней южной ссылки – позволила так изящно закамуфлировать сатиру, что 10 января 1825 года цензор одобрил издание первой главы романа «Евгений Онегин». Спустя месяц книга уже появилась в продаже.
Николай Чернышевский писал роман «Что делать?» в тюрьме Петропавловской крепости. Каждый листок рукописи перед тем, как попасть на волю, подвергался цензуре дважды. Самоцензура и редакторский опыт Чернышевского дали возможность замаскировать нигилистический манифест под любовный роман и получить разрешение на публикацию.
Есть авторы, которые бравируют тем, что не боятся цензуры, поскольку ничего не нарушают и самоцензура поэтому тоже не нужна. Есть те, кто клянутся, что пишут кровью сердца или получают откровения свыше: в таком случае о самоцензуре не может быть и речи, текст должен выглядеть одним-единственным образом, и никак иначе…
Прислушиваться к таким голосам – «ошибка выжившего» № 76 хотя бы потому, что любой критический анализ собственного текста – уже акт самоцензуры…
…а об авторе, который неспособен к анализу, придётся читать не в «Антикоучинге», а в «Справочнике психотерапевта» Марины и Андрея Дроздовых:
⊲
Дебильность – самая лёгкая степень психического недоразвития. Нарушения познавательной деятельности у олигофренов в степени дебильности выражаются в неспособности к выработке сложных понятий и вследствие этого в невозможности сложных обобщений <…> Им трудно охватить ситуацию целиком, чаще всего они улавливают лишь внешнюю сторону событий.
Не обладая пытливостью ума, не имея собственных суждений, дебилы обычно легко перенимают чужие взгляды, подчас с необыкновенной косностью придерживаясь их. Запоминая различные правила, выражения, употребляют их шаблонно, при этом любят иногда поучать окружающих.
Не надо писать без самоцензуры, уподобляясь дебилам. При этом стоит помнить, что самоцензура – писательский инструмент, а любой инструмент может как принести пользу, так и причинить ущерб.
Со школьной поры всем известно, что Николай Гоголь сжёг черновики второго тома своей прозаической поэмы «Мёртвые души». В действительности сохранилась рукопись набросков пяти глав, которую до сих пор исследуют историки литературы. И всё же второй том в целом Николай Васильевич сжёг, причём не один раз, а дважды.
В 1845 году писатель как внутренний цензор оценил продолжение первого тома и после мучительных переживаний бросил черновики в огонь. Но, считая «Мёртвые души» своей главной книгой, он со временем снова начал над ней работать и трудился несколько лет.
Увы, самоцензура помешала обнародовать написанное, хотя Гоголю, по его словам, удалось наиболее полно выразить авторский замысел. В ночь с 11 на 12 февраля 1852 года кипа исписанных листов снова полетела в печь. Слуга, единственный свидетель трагедии, пытался этому помешать, но Гоголь крикнул: «Не твоё дело!» и закончил уничтожение рукописей, а после долго рыдал.
Вероятно, какую-то роль в произошедшем сыграли копившиеся психические проблемы писателя. Но и они составляли часть инструмента самоцензуры, неотделимую от эстетической и творческой оценки результатов своей работы.
В «Цитадели» Антуана де Сент-Экзюпери сказано:
⊲
Казнит и сажает в тюрьмы тот, кто перекладывает свои ошибки на других. Значит, он слаб. Чем ты сильнее, тем больше ошибок ты берёшь на себя. На них ты учишься побеждать. Генералу, который потерпел поражение и пришёл с повинной, отец сказал: «Не льсти себе мыслью, что ты способен ошибиться. Если я сел на коня и конь заблудился, виноват не конь – виноват я».
Гоголь не стал перекладывать на других свои ошибки. Он был немощен физически, но силён духом. Текст второго тома «Мёртвых душ» по каким-то причинам не прошёл самоцензуру – и его сжёг сам заблудившийся автор, а не разочарованный читатель.
Самоцензура даёт объективную оценку?
Нет.
Самоцензура – критический анализ своего произведения и своих действий – может помочь приблизиться к объективности. Но писатель – живой человек и с трудом избегает когнитивных искажений, которые в той или иной степени свойственны всем.
Речь о логических ловушках, о систематических ошибках мышления. Антикоучинг в отличие от коучинга призывает литераторов не пользоваться шаблонами…
…однако в быту физически невозможно, да и опасно каждый раз решать возникшую задачу, как впервые. Подвох в том, что десяток базовых шаблонов сознания иррациональны, хотя выглядят продуктами здравого смысла.
Не надо писать без учёта когнитивных искажений: знание о систематических ошибках подсознания поможет автору избегать логических ловушек и пользоваться ими в творчестве.
Когнитивное искажение № 0 – «ошибка выжившего».
То, на чём построен антикоучинг.
Успешные писатели подобны самолётам, которым повезло вернуться с боевого задания. Неуспешные подобны тем, которые не вернулись.
Коучи призывают подражать наиболее защищённым и сильным сторонам, которые позволили самолётам вернуться, а писателям – добиться успеха. Но куда полезнее анализировать провалы. Если избавиться от причин, которые к ним привели; если определиться с тем, как не надо писать, – слабых мест у автора станет меньше и шансы его текстов на успех возрастут. А выводы, сделанные на основе анализа несимметричной информации, – только об успехе, – ведут к противоположному результату, поскольку оставляют уязвимость на прежнем уровне и даже могут её повысить.
Когнитивное искажение № 1 – ошибка игрока.
Многие любители азартных игр ошибаются насчёт взаимосвязи между вероятностью желаемого исхода случайного события и его предыдущими исходами.
При подбрасывании монеты вероятность того, что выпадет «решка», – 50/50. Если девять раз подряд выпал «орёл», на десятый раз игрок ставит на «решку» в уверенности, что теперь вероятность 90/10. Но шансы по-прежнему 50/50.
Литературный успех очень во многом так же случаен. Любое вероятностное событие – в создании произведения, в отношениях с издательством или с читателями – подчиняется тому же закону.
Когнитивное искажение № 2 – иллюзия контроля.
Ловушку обнаружила в 1975 году психолог Эллен Лангер из Гарвардского университета. Она экспериментировала с двумя группами. Участники первой сами выбрали лотерейные билеты, участникам второй билеты были выданы без права выбора. Накануне розыгрыша всем предложили обменять свои билеты на другие, в другой лотерее – с более высокими шансами на выигрыш. При всей очевидности выгоды участники первой группы, которые выбирали билеты, с меньшей охотой соглашались на обмен. Иллюзия контроля заставляла их переоценивать своё влияние на выигрыш, хотя его вероятность никак не зависела от самостоятельного выбора билета.
В такую ловушку попадают авторы, которые переоценивают своё влияние на то, что их книга станет бестселлером. Это в первую очередь лотерея.
Когнитивное искажение № 3 – иллюзия прозрачности.
Ловушка обнаружена в 1998 году благодаря эксперименту со студентами Корнеллского университета. Каждому испытуемому зачитывали вопросы с карточек, и он отвечал, в зависимости от указания, правду или неправду. Остальные должны были определить обманщиков. Перед этим испытуемые оценивали свои шансы на успешный обман аудитории. Половина считала, что их разоблачат. В реальности слушатели сумели разоблачить только четверть. То есть обманщики вдвое переоценили проницательность своих коллег.
Иллюзия прозрачности работает в обе стороны. Человек склонен переоценивать способность окружающих видеть его насквозь и переоценивать свою способность разобраться в чужой лжи.
Автору необходимо учитывать это при создании Вселенной героев и выстраивании отношений между персонажами. Читатели не обладают его знаниями, даже самыми очевидными, и не слишком проницательны. Реакция аудитории во многом зависит от того, насколько читателям понятны переживания героев и мотивы их действий.
Когнитивное искажение № 4 – селективное восприятие.
Человек склонен уделять внимание информации, соответствующей его точке зрения, а остальную игнорировать.
К примеру, автор, следящий за литературными трендами, сосредоточивается на чтении сообщений, которые соответствуют его ожиданиям и подтверждают правоту его догадок. В результате утрачивается объективность, формируется искажённая картина реальности, а следование не самым удачным трендам уводит от успеха.
Когнитивное искажение № 5 – каскад доступной информации.
На этой ловушке строится идеологическая обработка массовой аудитории. Доверие к любой идее зависит от постоянства и частоты её повторения в общественном пространстве. Те, кто думают телевизором, верят тому, что говорится в телевизоре. Те, кто думают интернетом, верят тому, что пишется в социальных сетях. И так далее.
Автор должен понимать: если он в своём тексте продвигает идеи или использует приёмы, которые не поддержаны публичным дискурсом, и тем более если его идеи или приёмы противоречат дискурсу, – об успехе как массовой популярности, скорее всего, придётся забыть. Коллективное сознание инертно и не реагирует на то, к чему его не подготовили привычными способами.
Когнитивное искажение № 6 – предпочтение нулевого риска.
Если есть выбор: уменьшить небольшой риск до нуля или значительно уменьшить большой риск, – большинство выберет первый вариант. Поэтому если есть выбор: свести к нулю риск авиакатастрофы или многократно снизить число автомобильных аварий, – большинство выберет спасение самолётов.
Статистически для уменьшения числа жертв правильный выбор – это второй вариант, поскольку в авиакатастрофах гибнет несоизмеримо меньше людей, чем на дорогах. Но большинство иррациональным образом предпочтёт нулевой риск. Так спокойнее, даже если здравый смысл подсказывает, что шансы погибнуть в авиакатастрофе крайне малы.
Автору необходимо учитывать эту ловушку, принимая решения как относительно собственной писательской карьеры, так и относительно действий персонажей. В карьере лучше снижать большие риски. Массовой аудитории более понятна логика героя, который предпочитает нулевой риск.
Когнитивное искажение № 7 – эффект морального доверия.
Обладатель безупречной репутации или должности, которая ставит его вне подозрений, со временем начинает сам верить в свою безгрешность. Эта иллюзия может привести к мысли о том, что разовое нарушение или маленькая слабость не изменят ситуации. Так рушатся, например, карьеры политиков. Яркого борца за семейные ценности застают в борделе с проституткой. Противник нетрадиционных отношений сам оказывается гомосексуалом. Руководитель благотворительной организации запускает руку в её кассу и так далее.
Автору стоит обратить внимание на эту ловушку: она может стать основой сюжета и объяснить мотивы поступков персонажей.
Когнитивное искажение № 8 – фундаментальная ошибка атрибуции.
«Другие опаздывают, потому что непунктуальны, а я – из-за того, что меня не разбудили вовремя». Такая склонность объяснять чужие промахи личными недостатками, а свои – чужой виной и обстоятельствами ведёт к искажению объективной оценки происходящего и к неспособности отвечать за свои поступки.
Эта ловушка отражена в старинной пословице, которую приписывают многим знаменитостям: «У победы много отцов, поражение всегда сирота». Каждый готов приписать успех своим заслугам, но никто не торопится отвечать за неудачу.
В литературе такое когнитивное искажение может стать основой сюжета и объяснять мотивы безответственных поступков персонажей.
В писательской жизни за произведение полностью отвечает тот, чьё имя указано на обложке. Успехом, как и неудачей, автор обязан только себе. Причины всех огрехов произведения – личные качества писателя, а не старый компьютер, шум за окном, цензура, слабый редактор, плохой корректор, недостаток времени на работу или глупость читателей. Даже если недруги строят козни, они делают это не потому, что плохие, а потому, что реагируют на качества личности автора: завидуют положительным и ненавидят за отрицательные.
Атрибуция, то есть приписывание своей ответственности кому-то другому, – фундаментальная ошибка.
Когнитивное искажение № 9 – эффект Барнума.
Эту ловушку эффективно применял шоумен XIX века Финеас Барнум, хотя она в ходу с древних времён.
Многие верят в гороскопы, даже составленные, что называется, от фонаря, и считают расплывчатые астрологические прогнозы не случайными совпадениями, а проявлением тайных сил. Рождённые под любым знаком Зодиака при желании могут увидеть описание себя в любых, даже самых общих характеристиках.
Такое когнитивное искажение широко используют коучи и прочие манипуляторы.
Ловушка поджидает авторов, которые находят у себя родственные черты с успешным писателем и принимаются подражать знаменитости. Это может развлечь и доставить удовольствие, но вряд ли приведёт к успеху. Скорее, как раз наоборот.
Когнитивное искажение № 10 – эффект самоисполнения пророчества.
Эта ловушка может быть полезной. Например, в повести Александра Грина юной Ассоль предсказывают появление принца на корабле под алыми парусами. Девушка становится посмешищем для всей округи, но ведёт себя так, словно пророчество должно сбыться. О ней узнаёт капитан Грей, влюбляется в Ассоль, оснащает алыми парусами свой корабль и забирает девушку, посрамив насмешников.
Пророчество было шуткой, но сбылось благодаря действиям тех, о ком шла речь. Когнитивное искажение заставило их помогать исполнению пророчества, даже не отдавая себе в этом отчёта. Шансы на благополучный исход в подобных случаях заметно возрастают.
Польза для автора, попавшего в такую ловушку и поверившего предсказаниям успеха, – укрепление веры в себя. Он пишет и действует, помогая пророчеству сбыться. Но если всё же успеха не будет, возникнет серьёзная проблема. Одно дело – просто неудача, от которой никто не застрахован, и совсем другое – несбывшееся пророчество и рухнувшая система мироустройства, которая хоронит под своими обломками веру и надежду.
Кто такие литературные сапёры?
Бич современного писателя.
Термин появился во французской публицистике вместо уже устоявшегося англоязычного sensitivity readers – «чувствительные читатели».
Это самодеятельные цензоры, которые перепахивают литературное пространство и препарируют все тексты, попадающиеся им на глаза, в поисках оскорбления чувств – разнообразных дискриминаций по признакам расы, культуры, религии, языка и финансового положения; по возрасту, полу, избыточному или недостаточному весу, внешнему виду, инвалидности, сексуальной ориентации, политическим пристрастиям, служебному положению…
Если ещё можно понять, что такое ксенофобия, русофобия, исламофобия, антисемитизм и тому подобное, то значения терминов гроссофобия, мизогиния и дискриминация по латеральности многим придётся смотреть в словаре. А литературные сапёры благополучно справляются с огромным букетом выдуманных проявлений неполиткорректности, чтобы срочно сообщить о своих находках куда следует.
Это давняя практика.
В 1850 году после публикации первой же комедии Александра Островского «Свои люди – сочтёмся!» влиятельные московские купцы отправили императору коллективную жалобу на драматурга, который оскорбил чувства их сословия. Николай Первый запретил пьесу к постановке, а двадцатисемилетнего автора велел уволить со службы и отдать под надзор полиции.
Надзор был снят лет через шесть, после воцарения Александра Второго. Пьесу впервые представили на сцене только в 1861-м. Но и тогда Островский продолжал раздражать особо чувствительных сапёров. А когда в 1866 году вышла его драматическая хроника «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский», автору не могли простить строки:
⊲
А всё ж не дело чёрному народу
Судить бояр. Он должен их бояться
Да слушаться; а дай ему почуять,
Что он судья над нами, плохо будет:
Он сам начнёт без царского указа
Судить, рядить да головы рубить.
Первым литературным сапёром государственного уровня в Советской России стала Надежда Крупская. Жена вождя мирового пролетариата возглавляла Главный политико-просветительный комитет Народного комиссариата просвещения – Главполитпросвет – и озаботилась истреблением крамолы. За подписью Крупской по стране была разослана «Инструкция о пересмотре книжного состава библиотек и изъятии контрреволюционной и антихудожественной литературы». К «Инструкции» прилагался список книг, подлежащих изъятию и уничтожению.
В результате трёх чисток 1923, 1926 и 1930 годов российские читатели остались без произведений всех философов, начиная с Платона, Декарта, Канта, Ницше, Соловьёва и Шопенгауэра, и всей публицистики Льва Толстого. Была изъята любая религиозная литература, включая Евангелия, Тору с Талмудом и Коран. Под запрет попали басни Крылова, роман Достоевского «Бесы» и произведения Лескова. Из российских библиотек выбросили отдельные книги Михаила Булгакова, Евгения Замятина и Михаила Пришвина, все сочинения Аркадия Аверченко и Василия Немировича-Данченко, романы серии «Удивительные похождения Рокамболя» и приключенческие книги об индейцах Майн Рида. Под нож были пущены сказки, начиная с «Аленького цветочка» Сергея Аксакова, «Бовы Королевича» и «Еруслана Лазаревича». Главполитпросвет вычистил всю дореволюционную детскую литературу, начиная с романов Лидии Чарской и заканчивая некоторыми стихами и сказками Корнея Чуковского.
Максим Горький писал тогда нобелевскому лауреату Ромену Роллану о сумасшествии «старухи Крупской», но диагнозы невменяемых политиков мало помогают спасению книг…
…и всё же государственная система тотальной чистки не может сравниться с армией современных литературных сапёров, которые не обойдут вниманием ни единого автора. Писателей стало намного больше, чем сто лет назад, но и сапёров с компьютерным оборудованием для поисков того, что может их оскорбить, – легион.
Автор, сделавший своего персонажа тучным альбиносом, деревенским жлобом, жадным евреем, истеричной феминисткой, попом-гомосексуалом, продажным чиновником, медсестрой-наркоманкой, ленивым негром или вороватым кавказцем, очень рискует нарваться на литературных сапёров. Схватку с ними выиграть невозможно.
Есть люди, которые специально плачут, когда чистят морковку, чтобы лук не подумал, что он урод. Современным авторам в опасении литературных сапёров приходится вести себя примерно так же.
Последователи Крупской требуют переиздать в исправленном виде всю мировую классику, которая растлевает современного читателя, и уничтожить то, что невозможно исправить. Название знаменитейшего романа Агаты Кристи «Десять негритят» – в оригинале Ten little niggers – оскорбляет афроамериканцев. Шерлок Холмс не должен баловаться кокаином и морфием. Пушкин в «Сказке о попе и работнике его Балде» оскорбил чувства верующих, изобразив служителя культа жадным придурком. Джульетте у Шекспира всего тринадцать лет: о какой половой жизни может идти речь?! Лев Толстой оправдывал внебрачную связь Анны Карениной. Данте Алигьери в «Божественной комедии» позволил себе исламофобию, гомофобию и антисемитизм. У Антона Чехова в рассказе «Каштанка» и у Гавриила Троепольского в повести «Белый Бим Чёрное ухо» издеваются над собаками…
Не надо писать с оглядкой на литературных сапёров из числа персонажей «Справочника психотерапевта», но самоцензуре приходится учитывать их существование и болезненную активность.
По медицинским причинам, обозначенным в «Справочнике» как дебильность, литературные сапёры не способны задуматься о том, что невозможно писать, не задевая чьих-то чувств. Более того, литература обязана задевать чувства, иначе грош ей цена.
Что в итоге?
Ещё одна «ошибка выжившего» из числа не самых очевидных:
№ 76 – верить в то, что можно проскользнуть сквозь цензурное сито, не пользуясь инструментом самоцензуры. Речь не о строгом юридическом значении терминов, а о бытовом понимании цензуры как любых внешних ограничений и самоцензуры как ограничений внутренних.
Не надо писать без самоцензуры: критический анализ собственного текста необходим, но при этом стоит помнить, что любой инструмент способен как принести пользу, так и причинить ущерб.
Не надо писать без учёта когнитивных искажений: знание о систематических ошибках подсознания поможет автору избегать логических ловушек и пользоваться ими для создания сюжетов и персонажей.
Не надо писать с оглядкой на литературных сапёров: самоцензуре необходимо лишь учитывать их существование и болезненную активность.
«Всякое существо рождается для того, чтобы познавать. А не для того, чтобы всем в этом мире понравиться», – пишет Макс Фрай. Каждому автору предстоит решить для себя, как настраивать самоцензуру, – при том, что и цензуры избежать всё равно не удастся…
…и в любом случае самоцензура прокладывает путь редактуре.