Элизабет оглянулась на меня через плечо, и мои щёки мгновенно запылали.
– Я здесь только потому, что я полный ноль в математике, – пробормотала Элизабет. Сверкающие слёзы дрогнули в уголках её глаз. – Если бы мне не была нужна помощь в математике, я бы не увидела, как начался пожар, не пошла бы в квартиру отца Брайанта и Эрик бы меня никогда не встретил. Я здесь потому, что я дура!
– Ты не дура! – я обошёл кушетку. Мама по-прежнему лежала там, как будто дремала самым сладким сном. – Ты много в чём сильна. Ты отлично справляешься со всеми остальными предметами. И круто выступаешь на сцене! И ты красивая, милая и невероятно смелая. Ты поняла, что телефон волшебный, но не сбежала. Ты хотела помочь – вот почему ты здесь оказалась.
Сердце забилось у меня где-то в горле, когда Элизабет улыбнулась мне, залившись нежным румянцем.
– Ты тоже храбрый, Брайант. И очень-очень классный.
У меня перехватило горло, и я не мог произнести слова вроде «Спасибо» или «Я люблю тебя».
К счастью, Девон правильно понял моё ужасное безъязычие и пришёл на помощь.
– И ты можешь разобраться с математикой, если захочешь. Твой папа хочет, чтобы ты стала гением математики, а не актрисой, – он поймал руку Элизабет и сжал её, – и вдруг оказывается, что считать ты разучилась. Ты не дура. Ты бунтарка. И, по-моему, это делает тебя крутой.
– И вовсе я не нарочно разучилась! – Элизабет затрясла головой.
– Не спорь с мальчиком. – Лола погрозила Элизабет пальцем. Сегодня утром ногти у неё оказались ярко-голубыми. – Он знает больше, чем можно предположить, глядя на его смазливую мордашку. А кроме того, даже если бы ты была лучшей в классе по всем предметам, какие вообще бывают на свете, ты бы всё равно сейчас сидела в моей гостиной. Так работает судьба, пампушечка. Дьявол в деталях. Но судьбе плевать.
– Красноречива, как всегда, – Эрик шагнул сквозь полосу алой ткани. – О, эти сладкие звуки подростковых терзаний.
– На твоём месте, золотце, я бы не смеялась над страданиями их нежных юных сердец, раз ты сам только-только ускользнул из подросткового возраста.
– Выдержать двадцать лет такой жизни – немалое достижение, – усмехнулся Эрик.
– Тебе двадцать? – воскликнул я, возможно, слишком громко и недоверчиво, поскольку ко мне немедленно развернулись все, кроме моей бессознательной мамы. – Что? – булькнул я, покраснев во второй раз за последние две минуты. – Просто ты выглядишь старше.
– Жизнь внизу крадёт годы жизни, старит душу и не даёт упокоиться с миром, – сказала Лола.
– И поэтому ты сбежала во всей своей славе. – Эрик налил себе чашку чая и поднял с полного подноса булочку.
И когда я увидел пар, идущий от булочки, я вдруг заметил упоительный запах, и у меня потекли слюнки.
– Угощайся. – Лола махнула рукой в сторону подноса, не глядя на меня. – Я испекла их для вас. И тебе следует быть благодарным, что моё изгнание, которое ты так любезно называешь бегством, сохранило мне жизнь, иначе вы бы жались под мостом над мёртвой мамой. Если бы продержались так долго без моей помощи. А в этом позвольте мне усомниться.
– Никто и не спорит, – Эрик улыбнулся, отсалютовав Лоле чашкой. – Спасительница моя.
– Хорошо, что хоть в чём-то мы сходимся. – Лола поднялась и подошла к небольшому письменному столу, стоявшему в углу. Полы длинного вышитого шёлкового халата вились вокруг её лодыжек.
– Моя мама. – Я замер с горячей булочкой в руке. – Уже рассвело? Ты можешь… починить её?
– Починить? – Лола рассмеялась, роясь в ящиках стола. – Ну разве не прелесть: «починить её», – говорит он, как будто она мотор с неисправной свечой зажигания! – Она нагнулась, запустив руку по локоть в ящичек, который был глубиной самое большее шесть дюймов. – Да, я могу её исцелить. Я могу использовать свои безграничные… – Раздался стук, как будто что-то попадало. – Ох, будь оно неладно! О чём я говорила?
– Твои безграничные… – охотно подсказал Эрик.
– Спасибо, золотце. Я могу использовать свои безграничные магические искусства, силы и знания, чтобы спасти жизнь твоей мамы. – Лола выпрямилась, зажав что-то в руке. – Но если ты хочешь говорить о той женщине, что подарила тебе жизнь, как об авто, то на здоровье. Я починю её для тебя.
– Спасибо, – смущённо произнёс я, а Лола принялась вытягивать всевозможные штуки из своего кулака. Это было как в цирке, когда фокусник вытаскивает из зажатой ладони бесконечные ярды[10] шарфов и лент. Только здесь вместо шарфов были стеклянные пузырьки, наполненные блестящей жидкостью, два серебряных подноса, две свечи – фиолетовая и бледно-голубая, – деревянная ступка с пестиком и серебряная ложка.
– Золотце, поработай моим мешальщиком. – Лола плеснула немного жидкости в деревянную чашу.
Эрик покорно затолкал в рот остатки булочки, подошёл, взял пестик и начал лениво болтать им в ступке, пока Лола капала туда из других склянок: пара капель синей жидкости, потом немного пурпурной, затем красной.
Я хотел было спросить, что она делает, но смолчал, глядя как в воздух поднялся бледно-розовый дым.
Примерно минуту спустя она переместилась к первому из подносов и принялась капать из склянок прямо на него. Добавив содержимое нескольких бутылочек, она взяла за ложку и начала размешивать разлитое. Я был уверен, что услышу противный скрежет металла по металлу, но ложка плескала, словно её опустили в ванну.
Прошло ещё несколько минут, и Лола постучала ложкой по краю подноса, стряхивая чёрные капли, остававшиеся на черпаке. Эрик тоже закончил растирать пестиком в ступке.
– Я разве сказала тебе остановиться? – поинтересовалась Лола, взяв фиолетовую свечу и установив её в центре подноса.
Эрик закатил глаза и продолжил помешивать.
Лола забормотала над свечой. Я попробовал вслушаться, но все слова были какие-то странные. Ниже и как будто более гортанные, чем те, что я нашёл в телефоне.
Когда она закончила, фитиль свечи внезапно вспыхнул, и у меня перед глазами так и заплясали пятна света, но потом свечение сделалось нормальным. Точнее, почти нормальным, потому что свеча горела розовым. Лола приняла из рук Эрика ступку и прошептала что-то прямо в неё, потом вытряхнула порошкообразное содержимое на второй поднос и взяла в руки голубую свечу. Едва она дунула на фитилёк, как над ним замерцало нежно-бирюзовое пламя. Лола улыбнулась и установила свечу в центр второго подноса.
– Эрбрацина! – воскликнула она, и обе свечи с коротким шипением погасли, а дым потёк вниз на подносы.
– Отлично вышло! – Эрик уставился на струйки дыма с явным удовольствием.
– Ты же знаешь, как я люблю, когда хвалят мою безупречную работу! – Лола подхватила свечи и положила на письменный столик, а потом взяла по подносу в каждую руку и перенесла их на стол в центре комнаты. – А теперь самое сложное.
– Сложное? А что ещё вы собираетесь делать? – спросил я.
– Не я, лапушка. Ты. – Лола указала на подносы. – Тебе нужно выбрать, что ты хочешь дать своей маме.
Я перевёл взгляд на подносы. На одном лежала пилюля – капсула вроде аптечной, с бледно-голубым порошком внутри. На втором – крохотный камушек тёмно-фиолетового, почти чёрного цвета.
– А в чём разница? – Я живо вообразил, как мне придётся отгадать какую-нибудь ужасную загадку или сотворить что-то волшебное, когда я только и умею, что торнадо вызывать, и моё сердце бешено заколотилось.
– Одно пробудит твою маму, – Лола указала на камушек, – а второе оставит её спать. – Она указала на голубую пилюлю.
– Тогда дайте ей камушек.
– Если ты этого хочешь, лапушка, – кивнула Лола. – Но что произойдёт, когда она проснётся? Снаружи достаточно много желающих тебя убить, и повстречаться со смертью совсем не сложно. Как ты думаешь, твоя мама позволит тебе просто отправиться туда, по доброй воле или под принуждением, и ничего не сделает, чтобы этому помешать? Как ты думаешь, если она будет с тобой, не пострадает ли она снова?
У меня перехватило горло, и я не мог произнести ни слова. Я смотрел на маму. Спящую на кушетке. На полпути к смерти из-за того, что она попыталась меня спасти.
– Пилюля, – сказала Лола, – излечит то, что сделали с ней Леди, но не разбудит. Она будет спать здесь, в безопасности, пока ты за ней не вернёшься и не заберёшь её, целую и невредимую.
– А если я не вернусь? – прохрипел я. От осознания, что это более чем реальный исход, на душе скребли кошки.
Чтобы выжить, мне необходимо было последовать за Эриком. Следовать за Эриком могло оказаться смертельно опасным. Я мог умереть и не увидеть маму.
– Тогда я выжду, прежде чем дать ей камень. Даже если пройдёт сотня лет, прежде чем Леди потеряют её след. У меня есть время и место в доме. Я позабочусь о её безопасности.
– И она проснётся через сотню лет и узнает, что её сын погиб? – Девон замотал головой. – Нет, так с ней поступать нельзя. Это убьёт её так же верно, как если Леди её разыщут.
– Это не твой выбор. – Лола вскинула руку в запрещающем жесте. – Выбирать только Брайанту. Даже я не вижу, кто выберется из теней, что клубятся у наших ног. Но я знаю, что такое мамы, и знаю, как тяжело видеть смерть своей мамы.
В комнате стало тихо, как в склепе. Все уставились на меня – примерно тем же взглядом, каким я сам смотрел на маму. Я хотел, чтобы она открыла глаза. Хотел поговорить с ней и спросить, что мне делать. Но я точно знал, что она скажет. Она непременно попросит меня не ходить под землю, и тем более – без неё.
– Ты позаботишься о ней? – спросил я, даже не пытаясь скрыть ползущие из глаз слёзы.
Лола кивнула:
– Я никому не позволю ей навредить, лапушка.
– Голубая пилюля.
Лола взяла её с подноса и вложила в мамин рот. Голубая дымка вытекла из маминого рта и укутала её. Дымка становился всё плотнее и тяжелее и сгустилась так, что я уже не мог разобрать маминого лица, и меня охватило желание – нет, потребность – прогнать мглу. Обнять маму и сказать ей, что я люблю её и жалею обо всех гадостях, которые ей говорил, о каждом случае, когда она сама называла меня своей головной болью. Но дымка сохранит ей жизнь. И тогда я сел и стал смотреть, как мамино лицо скрывается за этим покровом.