– Провокатор! – еле выдохнула она. И расширила в ужасе глаза: со стороны дома Одденов кто-то шел! – Отпусти, говорю!
Джованни оглянулся и тоже увидел Лизу, которая вернулась за чем-то, забытым возле машины. Он спокойно повернулся к Лизе спиной, при этом как бы нечаянно с грохотом опрокинув канистру, стоявшую на крыльце, и сипло проговорил:
– Мне кажется, тебе лучше не извиваться. Уж слишком мне это приятно. Чувствуешь бедром?
Тина тут же обмякла. Еще бы она не чувствовала! Что бы она не дала, только бы не чувствовать!
– Отпусти, – прошептала она. – Лиза может услышать...
– Думаешь? – невинно удивился он. – Надо полагать, она сейчас озирается, верно? Боюсь, – мрачно прибавил он, – мы с тобой выглядим как два боксера в клинче на ринге. Считаю, что матч – дружеский.
– Манипулятор! Немедленно отпусти! – прошипела она прямо в его смеющийся рот.
– Ладно.
Он спокойно держал ее одной рукой. Она услышала звук ключа, вставляемого в скважину, и не успела запротестовать, как ее внесли внутрь, а дверь захлопнули. Почти сразу Джованни отпустил ее, и Тина обессиленно шлепнулась на пол у самой лестницы. Джованни последовал за ней.
– Да, это было здорово, – пробормотал он. – Как Чип и Дейл, когда те грохнулись на лед.
Тина поглядела на него с ненавистью, но он обхватил ладонью ее подбородок, криво усмехнулся и прикоснулся губами к ее губам.
– Они-то были друзьями, – сказала она прямо в поцелуй, к своему ужасу наслаждаясь им.
– Мне нравится вкус твоих губ. А язычок, такой ядовитый, когда ты со мной разговариваешь, – просто деликатес! – принялся рассуждать Джованни. – Наверно, это от сладких пончиков. Обожаю сладости. Шоколадное мороженое прямо на теле, груди с медовыми сосками, губы как мак. Иди ко мне!
– Джо! – возмутилась она.
Но его смеющийся рот снова принялся за дело, и этот смех пополам, с поцелуями наполнил ее восхитительной теплотой. Слабея, Тина попыталась сопротивляться. Что она делает?! Но какое это блаженство – снова утонуть в его руках, какое наслаждение – смешанный вкус их губ, чистый запах его тела и прикосновение кожи, рта…
Его губы теплые, как ласковый луч солнца, сонно подумала она, отталкивая плечи Джованни, потому что знала: их следует оттолкнуть. Ох, не доведут они до добра, эти поцелуи! Рука Джованни перебралась ей за спину, и она вся изогнулась в сторону, в то же время инстинктивно позволив этой ладони гладить каждый изгиб ее жаркого тела.
С резким усилием она наконец разорвала поцелуй. Как же ее тянет к этому мужчине! Ненавидя себя, Тина глубоко вздохнула и выговорила:
– Уходи!
– Непременно уйду. Когда получу все, что нужно.
Вот влипла! Она здесь одна. С типом, который не может себя контролировать.
– Джованни! – прошептала она. – Ты не посмеешь... – Голос от страха сел. А он нежно поглаживал блестящую кожу над ключицами и смотрел на нее взглядом, полным опасной страсти.
– Я сделаю все, что сочту нужным, – тихо сказал он и придвинулся ближе. Тина чувствовала на коже его дыхание. Светловолосая голова наклонилась, позволяя во всей красе разглядеть густые, выбеленные солнцем, прелестно спутанные волнистые пряди, ниспадающие влажными кольцами на загорелый лоб. Его темные глаза внимательно изучали ее.
Какое-то совершенно неописуемое чувство вызвало дрожь во всем теле, с головы до ног. В глазах померкло. И именно сейчас, когда нужна вся ее сила...
Тина подавила испуганный вскрик, когда его сильные руки обхватили ее словно клещами. Если попытаться приподняться, она снова неизбежно окажется прижатой к нему. От этой мысли стало душно. Сильное мужское тело. Крепкие, мускулистые бедра...
Взрыв вожделения потряс ее, от чресл к желудку, к груди, к шее, ко рту; губы невольно источали страсть. На редкость неуместное возбуждение плоти охватило ее и не желало отступать.
Моя сестра погибла, напомнила она себе. Ее дитя мертво. Джо убил их!
И губительное желание слегка ослабло. Но ослабевало оно, увы, куда медленней, чем возникло.
Джованни насмешливо улыбался, словно знал наизусть, что с ней сейчас происходит.
– Значит, все осталось по-прежнему. Ты заводишься от одного взгляда, от жеста, от дыхания, скользнувшего по твоей сверхчувствительной коже. – Он прищурил глаза в обрамлении темных ресниц. – Мне нравится это сочетание мадонны и блудницы.
– Как ты смеешь! Меня просто тошнит от тебя!
– Ты уверена?..
Он опытным взором осмотрел трепещущее тело. Неторопливая, безжалостная прелюдия перед захватом, и, к стыду своему, Тина почувствовала, что каждая ее клеточка, болезненно сжавшись, загорелась желанием, которое проникало все глубже и глубже в поры. Джованни ласкал ее только взглядом, но это было так, словно он легонько проводил пальцами по всему ее телу, рассылая чувственные позывы. Ей и правда было тошно – от пустоты, от несбывшегося.
Пронзила боль, боль желания. Язык еле ворочался во рту, но Тина заставила себя выговорить:
– Уверена!..
– Нет, я так не думаю. Тебя выдают глаза. В них тревога и, вообрази себе, мольба...
– Нет! – выкрикнула Тина и, как могла, сузила предательские глаза.
Джованни усмехнулся.
– И твой прекрасный рот так мило просит о поцелуях, – он коснулся припухшей нижней губы, и Тине только и осталось, что плотно сжать рот, призвать всю волю, чтобы не застонать от желания. – И еще твое дыхание, – пробормотал он.
– Мое... что? – переспросила она. Голос прозвучал как взвизг, настоящий взвизг! Джованни победно улыбнулся.
– Твое дыхание – тяжелое, неровное, сиплое, – основательно перечислил он. – Что, есть проблемы со здоровьем или виной всему – я?
– Виной всему – злость! – хрипло выкрикнула Тина.
– Ая-яй, – недоверчиво выгнул он бровь.
– Представь себе, – подтвердила она, злясь, что в примитивное «ая-яй» он вложил столько смысла.
– В таком случае я бы посоветовал тебе злиться пореже, – сказал он. – Злость, видишь ли, оказывает удивительное воздействие на твою грудь. И лишь святому по силам удержаться. И если ты еще не заметила, – без всякой необходимости прибавил он, – я – не святой.
– Держался бы ты от меня подальше, – пробормотала она, скрестив на груди руки. – Сел бы в свою машину и убрался бы в голубую даль!
– Так бы я и поступил, если б мог, поверь мне, – Джованни беспомощно развел руками. – Но не пускают воспоминания о твоей жадной отзывчивости. Как тогда, помнишь, я встречался с Бет и подвез ее к тетке, а мы с тобой попали в метель в моей машине, помнишь?
– Мне было холодно! – вскинулась Тина. – Ты сказал, что согреешь меня! Это ты все начал!
Улыбка скривила ему губы, и Тина невольно вспомнила их первый, нежный, даже почтительный поцелуй.
– Я думаю, ты шла со мной в ногу, – спокойно сказал Джованни.
– Мне было страшно, – возразила она, беспринципно забывая о том, каким восхитительным показался ей тот поцелуй и как наивно-восторженно она требовала повторить его еще и еще. Джованни тогда, конечно, не возражал, пока она не опьянела, не потеряла голову от любви. – Хотелось, чтобы меня утешили, защитили. Я боялась, что мы застрянем в пути.
– Нет, ты не боялась. Ты на это надеялась. Она упрямо вскинула подбородок.
– Только потому, что хотелось скорей пройти этап ученичества!
Джованни засмеялся, сверкнув зубами. У Тины ухнуло сердце – совсем как в те дни, когда она бесстыдно и очертя голову влюбилась в парня своей лучшей подружки. Целоваться в его машине! Это был сон, сбывшийся наяву. Если не считать Брента Пауэлла, вечного соперника Джо, Джо был самым завидным парнем в школе.
Брент был мечтой любой мамаши с дочкой на выданье. Джованни – игроком, балансирующим на лезвии ножа, воплощенной опасностью. Это-то и делало его соблазнительным. Мамаши не хотели его для своих дочек; они хотели его для себя.
– Обманываешь сама себя, – усмехнулся он. – Ты была влюблена в меня до безумия.
– Да, до безумия, – согласилась она. – Ты задурил мне голову. Ты задурил нас всех!
– Но это прошло, да? – мягко спросил он, нежно коснулся ее щеки и вздохнул: – Господи, ты выглядишь такой соблазнительной, когда лежишь, раскинувшись, как сейчас!
Страх заставил ее отодвинуться, наткнувшись спиной на острый край ступеньки. Джованни не шевельнулся, но она видела, что его мускулы напряжены, а глаза бесцеремонно разглядывают ее, как манекен, выставленный в витрине.
Сердце билось как сумасшедшее, и не было никакой возможности скрыть все разгорающийся страх.
– Не прикасайся ко мне! – прошептала она. Конечно, он не послушался. Схватил, прижал к себе, смело запустил руку в вырез майки. Тина замерла.
– Но я должен, – тихо сказал он. – Есть вещи, которых жаждут мое тело, моя душа. Вещи, без которых мне не будет покоя. Разве ты этого не видишь? – И впился в нее поцелуем.
Сопротивляться было бессмысленно. Тина сжала зубы в бессильном гневе. Медленно, ритмично лаская ей грудь, он терзал ее истосковавшееся по любви тело. Доводил до грани безумия. Заставлял приникать к нему в жадной мольбе. Достаточно одного поцелуя, чтобы отвлечь ее внимание, чтобы напомнить...
Она застонала.
Джованни медленно оторвался от ее рта и внимательно посмотрел ей прямо в глаза:
– Это капитуляция?
– Я... – Тина пыталась отдышаться, собраться с мыслями, выиграть время.
– Ну же! – тихо скомандовал он. – Ты же знаешь, как это происходит между нами. Признайся, лучше меня никого не было, верно?
Чуть заметная неуверенность тона насторожила ее. Вскинув глаза, чтобы разобраться, в чем дело, Тина со вспышкой злорадного удовлетворения поняла, что ему совсем не так все безразлично, как он пытается изобразить. Тяжелое, неровное дыхание, грудь вздымается, этот напряженный взгляд... Он в самом деле, без притворства, хочет ее. И теперь ему нужно подтверждение, что он лучший любовник на свете. А из этого следует, что у нее есть оружие!
Джованни Ковальски волновали только чувственные удовольствия, и его желание – не более чем животная потребность! Он – мужчина. Она – женщина. Тюрьма изменила его, сделав более плотским. И, следовательно, у нее есть нечто, чем можно поторговаться. Раз он ее хочет, может, удастся остановить его у подножия этой лестницы, не допустить в квартиру, не дать увидеть свидетельств присутствия там Адрианы. Тина нахмурилась. Конечно, придется притвориться, что он таки соблазнил ее. Да, что ни сделай – все равно она оказывается между Сциллой и Харибдой.