а.
Где там эта клюка?
Подошел, наклонился, дернул - и носом в землю ткнулся. Потому - весу в той клюке, пудов не знамо сколько, и она только по виду палкой неказистой кажется. Фыркнул Алешка, поднялся, и к старичку.
- Ты что же это, никак колдун какой?..
Улыбнулся тот, подошел, поднял палку, как ни в чем не бывало, постучал об землю, Алешке протягивает.
- Так сразу и колдун!.. Чего взъелся-то? Я, что ли, в неловкости твоей виноват?
Видит Алешка, в руках его клюка будто и не весит ничего, подивился про себя, ухватил палку, ан пальцы разжать не успел и рухнул вместе с ней плашмя.
Набрал воздуху в грудь побольше, сказать, что подумалось, ан слышит, Еким ему:
- Говорено ж тебе было, лапотки не забудь.
Должно быть, знамо его товарищу то, что ему самому неведомо.
Не стал кочевряжиться, скинул сапоги, обулся в лапти. Протянул руку, ухватил с опаской клюку, да враз и поднял, точно прутик. Сам себе не поверил. Вскочил на ноги, и ну махать ей из стороны в сторону. Зря не верил. Нет в ней весу никакого, перышко птичье, и то тяжеле.
- Ты, Алешка, совсем ума лишился, - Еким говорит. - Хватит, а то зашибешь невзначай. С богатырем, вон, биться ступай.
- И пойду!.. - Алешка ему. - Мне теперь не токмо что Неодолище, любого подавай. Хотя бы и Святогора.
- Ты, молодец, не хвались, на рать едучи, - старичок говорит. - А хвались с рати. Нешто забыл? Не ведомо, кто из вас над кем верх одержит. Попрощайся лучше, с товарищем-то.
И так он это сказал, что разом все веселье с Алешки слетело, будто и не бывало. На лицо ровно облачко набежало. Подошел к Екиму, вздохнул тяжко, и вдруг обнял крепко-накрепко, как брата родного, чего прежде не делал. Тот тоже обнял, аж хрустнуло.
- Ты уж извини, Еким, коли что не так было, коли обидел чем, - Алешка говорит. - В том старик прав, рановато я пировать задумал. Так сложиться может, что еще прежде накормят меня досыта, да напоят допьяна. Ты уж тогда не забудь моих отца с матушкой. Знаю, есть у них, кому присмотреть в старости, а только хотелось бы, чтоб ты им заместо меня стал. Попроси у них за меня прощения, поклонись им... Ну, чего уж там... Пойду, что ли...
- Слышь, Алешка, - Еким бурчит. - А может, ну его, богатыря этого?.. Поехали сразу в Киев, примут - хорошо, а нет, так не очень-то и хотелось.
- Нельзя, Еким, - тот отвечает. - За подвигами, за славой подались, а как до дела дошло, так сразу и в кусты? Служба княжеская, она ведь не медом намазана. Не своя воля. Куда пошлют, туда и иди; что велено, то и исполняй. Вот и считай, что это нам первое с тобой поручение.
- Не нам, тебе, - вздохнул Еким. - По мне, так век бы таких поручений не было. Ежели они все такие, ну ее, службу у князя киевского. Мало, с кем он там полается, что ж теперь, за каждый брёх голову подставлять? Ну да отговаривать не буду. Как сам решил, так и делай. Здесь тебя ожидать буду...
- Ожидай... Сказывай, где Неодолища отыскать? - повернулся Алешка к старичку, усевшемуся спокойненько на травку.
- К речке спустишься, перейдешь, там дорожку получше видать. Иди все по ней, не сворачивая. К вечеру увидишь взгорок, на этот похожий, там его и отыщешь. Шибко-то не беги, успеется...
- Коли случится со мной чего, одёвка твоя, что на мне, чай, пропадет...
- Новую справлю. Ты ж мне коня и все прочее оставляешь, в обмен.
- Ишь, чего захотел, - Еким встрял. - Не будет тебе, ни коня, ни прочего. Ежели что.
- Оставь его, Еким, - Алешка говорит. - Мена у нас с ним честная. То рассуди, не силком же он меня заставил. Ты же и сам сказал - мое это решение... Ну, прощевайте пока, а там свидимся, не свидимся, это уж как судьбе угодно...
Поклонился до земли, повернулся и побрел потихоньку.
Идет это себе не спеша, как наказано было, раздумывает. Надо бы все-таки прежде взгорка к лесу свернуть. Не по ровному месту, а скрытно к богатырю подобраться. Поглядеть осторожненько, взвесить все. Чтоб не случилось, как прежде со зверем. Не оказаться столбом посреди поля чистого. Со Скименом, правду сказать, повезло немного, ан нельзя же только везением жить. Надо и самому как-то голову приложить. А ежели ее без оглядки в нору волчью совать, так и без нее остаться недолго. Может, лучше в открытую вообще не соваться, а, там, как-нибудь среди ночи врасплох застать. Поединок - он должен по справедливости быть, а какая же тут справедливость, ежели противник твой тебя прибьет, и не заметит как. Вот ему бы Святогора в противники, это была б справедливость, а Алешка - никакой справедливости в этом нету.
Бредет Алешка, раздумывает, и невдомек ему, что уж солнышко за лес клонится, что уж и взгорочек показался, и огонек на нем плещется. Только тогда опомнился, когда кликнули его богатырским голосом:
- Э-ге-ге-гей, человече!
Даже и не понял сначала, подумал, гром среди ясного неба грянул. А как голову от дороги поднял, так и обомлел. Раньше б сказали, так сразу бы в Ростов и повернул, ноги б понапрасну не бил. Стоит богатырь, ровно дуб столетний. И впрямь, косая сажень в плечах. Уж на что Еким крепко выглядит, а куда ему до Неодолища!.. Алешка же супротив него, не более комара. Борода до пояса, в доспехе, рукавицы... Его ж какие там руки, под рукавицами теми?.. Брови густые, насупленные, взгляд суровый. Это вот с эдаким-то чудищем воевать? Да он... Он рукой машет, сюда, мол, иди. Делать нечего, придется.
Поднимается Алешка на взгорок, а ноги подкашиваются. Вспомнилось, что старец говорил: не бояться, мол. Да тут хоть бойся, хоть не бойся...
- Давненько никто мне не встречался, - богатырь ему говорит. И вроде добродушно, а чувство у Алешки такое, что вот скажи сейчас что не так, и сразу булавой по башке получишь. Неодолище ее возле костра бросил, Алешка ее поначалу за бревно принял. - Кто таков будешь? Далеко ли путь держишь?
- Так, человек прохожий, - молодец отвечает. - Странник. Столько лет по белу свету брожу, что уж позабыл, кто и откуда.
- Ишь ты, каков, - покачал головой богатырь. - По виду-то тебе годков совсем немного будет, чтоб имя свое позабыть.
- Это коли на одном месте сидеть, имя нужно, - Алешка ему, - а коли по свету бродить, пусть бы его и совсем не было.
- Странный ты, однако, странник.
- Чему ж тут удивляться?.. Странник, он завсегда хожалый.
- Так не хожалый, странный... Голоден, небось? Пристраивайся. Чем богат...
Пристроился Алешка к костру, улучит момент, скосит глаза на богатыря, и снова на огонь смотрит. А тот уставился на странника, ровно на диковину какую, и молчит. Наконец, спросил:
- И что же это тебя такое с мест родных погнало?
Алешка об другом думает, ему как-то и невдомек, отчего он странником по свету белому пустился. Начал было привычно, что, мол, пожар случился, дом погорел, без родных остался, не захотел на пепелище оставаться, - вот и отправился, куда глаза глядят. Бормочет, и сам понимает, - нет прежней легкости в словах. Не слова - камни пудовые. Оттого, может, что беда придуманная, все одно беда? Еще и Неодолище не мигаючи уставился. Совсем Алешка смутился, пуще девки. Разве не разрумянился. Замолчал.
- Да ты давай, ври дальше, - богатырь хмурится. - Мы - люди простые, правду от кривды отличить не умеем. Скажи нам: "Борода уму замена", мы и поверим...
- А коли не веришь, чего ж продолжать-то...
- Да ты и сам себе не веришь. Сбрехал бы, полюбил, мол, девку красную, а она за другого замуж пошла, не мог счастья их видеть, вот и удрал. Складней бы вышло.
- Тебе почем знать, складней, али нет? Может, так оно и было? Может, мне об этом говорить невмоготу?..
- Из молодых, да ранний, - Неодолище бурчит. - Его честь по чести пригласили, а он хозяевам - никакого вежества. Стукнуть бы тебя разок по уху, для ума, только, боюсь, как бы остатнего не лишился. Ежели есть, остатний-то.
- Так ведь и хозяин хорош. Только затем и зазвал гостя, чтоб ему в ухо треснуть.
Видит Неодолище, странник за словом в карман не лезет, призадумался. У Алешки же ретивое взыграло. Еще бы не взыграть, хоть на словах, а одолел богатыря. Ему б придержаться малость, а у него довольство самим собой того и гляди наружу выпрет.
- Далеко ли путь держишь?
- В Киев собрался. Там, говорят, какой-то богатырь с князем поссорился и всех его дружинников побил. Уж больно взглянуть хочется, на эдакую-то орясину...
- Взглянуть хочется?.. Ну что ж, коли хочется, так и взгляни... - Неодолище говорит, а у самого рука незаметно к булаве подкрадывается. Очень обидным ему слово Алешкино показалось. Еще и то непонятно: либо сильно могучий странник этот самый, либо сильно глупый. А то вдруг вообще колдун?
- Чего это ты о булаве обеспокоился?
- К огню близко лежит... Как бы от искры не занялась...
- А по мне, так ты не правдивей моего оказался. По глазам вижу, хочешь меня особым ужином попотчевать...
- Да что ж это такое деется-то!.. - оторопел Неодолище, а потом ка-ак ахнет кулачищем по Алешке.
Кабы попал, тут бы и разговору конец. Не попал. Откинулся Алешка назад, перекатился, вскочил на ноги.
- Я тебе покажу орясину!.. - пробормотал Неодолище, отводя руку. - Я тебя вежеству враз научу!..
На этот раз Алешка присел, и кулак просвистел у него над головой.
- Вот ужо постой! - богатырь рявкнул, и снова мимо.
Пошла потеха. Алешку злая радость какая-то охватила. Понимает, - стоит только богатырю его хоть мизинцем задеть, как сразу и дух вон, оттого и прыгает, ровно лягва, и приседает, и крутится, и уворачивается... Супротивник же его с каждым промахом только больше свирепеет. Так воздух кулаками месит, - едва костер не загасил. Загасил бы - Алешке б туго пришлось, а так огонь ему в помощь. Не станет Неодолище через костер прыгать, не девка, чай, да и на дворе - не новый год.
Видит богатырь, никак у него не выходит егозу зацепить, за булаву ухватился. Вконец осерчал. Нет у Алешки оружия, так это его беда. Пуще прежнего ветер гонит. Иногда же как даст в землю, где молодец вот только-только стоял, так тут же и яма образуется. Наступить в такую молодцу ненароком, кувырнуться али ногу подвернуть, - и конец битве великой. А иначе никак с вертуном не сладить. Он, вишь, совсем осмелел, как улучит случай, - палкой своей, то пристукнет, то ткнет. Из чего уж она у него сделана, ан чувствительно. И ведь не устает!.. Сколько прыгает да крутится, не присевши, - все будто едва от сна пробудился. Тут семь потов сошло, булавой махать, а ему ни по чем. Ну, сейчас я его!.. Хвать!.. Ан опять мимо... Это ж надо. Скольких комаров уже, должно быть, побил, а одного, самого большого, - ну никак не достать. Богатыри княжеские, они тучей лезли. Там куда не махни, не попасть сложно. А этот... Бах! Ну вот куда, окаянный, снова подевался?..