Возвернулся Алешка, князь его к себе манит. Понятное дело, негоже подобным-то образом гостей княжеских встречать. Ладно, повинную голову и меч не сечет. К тому же, прав князь, негоже...
Ан звали его не за этим. Вспомянул кто-то, пока Илью таскали, про Добрыню-змееборца. Хорошо бы, мол, и его в Киев на службу призвать. У Змея, мол, Горынчища, три головы, от того и одолеть его трудно, а тут - три богатыря будет. Оно, конечно, лестно Алешке, что только про трех и вспомнили, ни тебе о Сбродовичах, ни о Хапиловых, ни о Залешанах речи не идет, а все ж таки, с другой стороны, обидно. С какой это стати он славу первого богатыря с кем-то еще делить должен? К тому же, змееборец этот... Он еще тогда Алешке не понравился, и задирист, и носом, того и гляди, светел месяц с неба собьет.
Вот и сказал князю, не оправился, дескать, от болезни своей. А коли про трех речь зашла, так почему бы второму богатырю за Добрыней не съездить? Илье, то есть.
А князю что? Ему кто б ни поехал, главное, чтоб привез, да побыстрее. Может, и вправду, у Ильи лучше получится. Он, вишь, какой говорливый оказался. Глядишь, сядут с Добрыней медку отведать, он его и уговорит. Скажи ему, Алешка, с утра завтра, как оклемается, повеление княжеское. Да пусть поторапливается. Коли погнали степняков от Чернигова, знать, пора и к ним в гости понаведаться, не все же им к нам...
С тем Алешка к себе и ушел. Думал спать завалиться, а сна - нет как нет. Ворочается на шкуре медвежьей, что Хорт подарил, и так ему гадко от себя самого стало, спасу нет. Он ведь сам таким стал, что Добрыне в укор ставит. Может, прав Екимка, что подальше от него, в Ростов, подался? Может, прежде него самого что-то такое в нем учуял, чего сам он до сих пор учуять не в состоянии?
Так и промаялся до утра, покуда не настало время Илью проведать. Как он там, сердешный, после вчерашнего?
Собрался, подошел к двери, прислушался. Начал отворять тихонечко, так ведь заскрипела, окаянная, в тридевятом царстве, небось, слыхать. Сунулся, видит - Илья на него смотрит. Не выдержал взгляда, отвернул голову в сторону... Слышит, каркает кто-то. Глянул снова - Илья это. Рот разевает, а сказать ничего не может, только каркает. Шибко, видать, вчера переусердствовал.
- Тяжко? - спросил сочувственно.
Понял Илья, словами делу не поможешь, - кивнул.
А тут как раз гридень за спиной пробирается. Ухватил его Алешка за шиворот.
- А ну, живо сюда квасу с ледника, полведра, пирогов с зайчатиной, с пылу, с жару, что там еще у вас готово? В общем, все, что есть в печи, то на стол мечи. Давай, пошевеливайся.
И пнул слегка, для порядка.
Тот, пока Илья в бочке с водой плескался, все как есть мигом доставил. Сел Илья за стол, отхватил половину пирога и вдруг спохватился.
- Ты-то там чего застрял? Присаживайся. Меня Ильей зовут, коли не знаешь. По батюшке - Ивановичем. А ты кто таков будешь?..
И тут Алешку будто торкнуло что-то.
- Алешей зовут, по батюшке - Григорьевичем... Только ты, Илья, погодил бы за стол звать. - Помялся-помялся, да и махнул, как с дуба. - Виноват я перед тобой. Повиниться пришел.
Видит, тот ничего не понимает. Глазищи вылупил. То ли от удивления, то ли пирогом подавился - поди, разбери. Ан, раз уж начал говорить, поздно назад поворачивать. И рассказал Алешка, в чем вина его. Все, как было рассказал, ни убавить - ни прибавить. Что ж, Илья Иванович, за тобой слово.
Тот нахмурился, бирюком смотрит. Смотри-смотри, вот он я, весь перед тобою. Без ножа в руке, без камня за пазухой. Покачал Илья головой, буркнул, садись, мол, потолкуем. Потолкуем - так потолкуем. Подошел, сел на лавку, руки на всякий случай перед собой положил. Показалось - мелькнуло на лице у Ильи желание дать ему по шее. Не дал, даже если и хотел. Стал вместо этого спрашивать, как вчера здесь очутился, потому как не помнит ничего.
Слово за слово, как-то и разговорились. Чудно Алешке. Чем больше говорят, тем ему как-то легче становится. Уже и квасу хватил, и пирогов. Чувствует внутри себя - будто из одного они теста слеплены, что не соперник с ним за одним столом сидит, товарищ верный. Такой, с кем бок о бок жить, богатырством не меряясь. Чуть было про поручение княжеское не позабыл, да спохватился.
Удивился Илья. Только прибыл, и уже - поручение. Расспрашивать начал, почему ему честь такая выпала, почему не другому. Про себя Алешка честно сказал, что не ладят они с Добрыней. Не стал говорить, что всего-то раз и виделись, а с другой стороны - один раз увиделись, и тут же разодрались. Какой тут лад? С другой стороны, с Ильей по первости тоже неказисто получилось...
Хорошо, разговор в сторону ушел. Как-то незаметно про родные места Алешкины заговорили. Про родных вспомнилось. Илья весточку предложил передать, коли что...
- В ножки тебе за то поклонюсь, - серьезно ответил Алешка...
Уехал Илья, Алешка же к прежней жизни вернулся. Скоро, должно быть, в поход отправляться, а у него все девица с ума нейдет. Все вокруг терема ейного топчется, и никак ничего путного придумать не может. Побродит туда-сюда, повздыхает, и прочь убредет. Зачастую и сам не видит, куда. Так и случилось, забрело его на торжище, а там старушка какая-то навстречу попалась. Не заметил ее молодец, пока в голос не заверещала. Он, вишь, мало того, с ног ее сшиб, так еще и корзинку в грязь вывалил. Ну, что, ну - виноват... Вот тебе, бабка, новая корзинка, чего там в ней такое было? Накупил Алешка всего, чего сказала, да еще калач огромный, маковый, в придачу; усадил на плечо, из озорства, куда нести, спрашивает. Бабка верещит, спусти наземь, окаянный, народ кругом гогочет, а Алешке хоть бы хны - куда несть, и все тут. Колотит она его, а люди от смеха заходятся, стоять не могут, кто во что горазд. Одни кричат: "По себе, мол, девку нашел", другие - "На что она тебе, злющая такая?", третьи и того пуще... Образумился тут Алешка, повинился. Как лучше, дескать, хотел, но коли своим ходом желаешь, - и на землю-таки опустил. Еще калач прикупил, платков расписных, народу кулак показал, - посмеялись, и хватит, - ну, коли верхом не желаешь, давай так просто провожу. Только старушка шибко ругательная попалась. Подарки забрала, а сама костерит молодца, на чем свет стоит. Алешка и сам чувствует, от дурной головы поступок его, ан что ж теперь - головою об забор убиться? Бочком-бочком, в улицу какую-то спрятался, дождался, пока бабка с торга пойдет, и за нею увязался. Мало ли, помогу чем, еще раз прощения спрошу, глядишь, и подобреет.
Крадется тихонько, посматривает. То чудно, что она вроде как по той же самой дороге шаркает, по какой он мимо Аленушкиного терема на торг шел. Вдруг она и живет где по соседству? Тогда обязательно нужно прощение выпросить, да порасспросить хорошенько, про житье-бытье Сбродовичей. А ну как она и в терем к ним вхожа, да с той самой бабой-ягой, что за сестрой их присматривает, ведается?
Совсем уже близко от места, для Алешки заветного, как вдруг, откуда ни возьмись, та самая собака, знакомая его, выскочила. Выскочила, залаяла, - и к бабке. Наскочила, ухватила за подол, рычит и напрочь рвет. Заголосила старушка, отмахнуться пытается, да где там - псина не по ней размером, так еще и не из пугливых. И главное - как Алешка под окна, так народу - не протолкнуться, а тут - никогошеньки. Совсем бабке пропадать, кабы не молодец. Увидал такое дело, даже камня искать не стал, - рукава засучил, кулаки сжал, гикнул на всю улицу - и на выручку. Только супротивник его дожидаться не стал. Глянул искоса - не сдюжить ему с Алешкой, деранул напоследок бабкин подол, выхватил кусок здоровенный, и подался победителем прочь, во все четыре лапы. Покусать - не покусал, разве что ущербу наделал, да напугал шибко.
Ну, со спасителем иной разговор, нежели с озорником. Благодарит старушка Алешку, а тот отмахивается. Давай, говорит, провожу, как бы опять чего не приключилось. Далеко ли тебе еще, до дому-то? Так я вроде уже и пришла, отвечает. Вот в этом теремочке я и живу. Алешка ажно рот распахнул. Это что ж такое выходит? Это он, выходит, мучительницу Аленушкину из беды вызволил? Знал бы, не торопился б... А та ему - коли б в своей избе жила, войти бы пригласила, в гостях же - воля не своя. Ан в долгу-то я оставаться не привычная... Не ты ли тем самым молодцем будешь, что всю пыль вокруг терема нашего пуще дождичка притоптал? Молчит Алешка, что сказать, не ведает. Скажешь чего не так, только хуже сделаешь. Не отвечай, сама вижу. Вижу и то, засиделась девица-красавица в девках, замуж ей пора. Кабы не братья... Об тебе же хорошее люди говаривают, от того и подмогу сколько... Поначалу. Как дальше поступать - сам решай. Пока же, сходи завтра на торг, купи подарков, какие глянутся. В полдень сама туда приду, со мной их девице и передашь. Ну, а там видно будет, что да как... Что за подарки купить-то? Алешка спрашивает. Она же нахмурилась, глянула грозно, отвечает: сердце подскажет. Ушла, и ворота захлопнула. Молодец на всякий случай на окошечко глянул, может, выглянула девица, на шум-то. Закрыты ставенки. Ан показалось Алешке, будто мелькнуло за ними что-то светленькое.
Едва торг зашумел, молодец тут как тут. По рядом прохаживается, присматривается. Товару много, сказать нечего, да вот незадача, что выбрать - не знает. В самом деле, не бочку же с дегтем, али там канат пеньковый. Или, пуще того, рыбину вяленую. Хотя рыбину, конечно, сподручнее. В том смысле - съел, и нет ее. А колечко там, или украшение... Найдут братцы ненароком, спрашивать станут, беда случиться может. Да и мало ли, чего подумает, коли подарок слишком дорогим окажется. Так ведь и дешевый, - тоже не годится... Ходит, присматривается, слова старушкины припоминает, насчет сердце подскажет. Что-то оно не больно-то и подсказывает. Вот брюхо - иное дело, оно в голос кричит. Потому как он с утра натощак выскочил...
В конце концов, нашел желаемое. Не стал мудрить особенно, купил платок расписной - рощица березовая, а средь ветвей голубок с голубкой милуются, да пряник сахарный. На нем королевич какой-то заморский девицу спасенную в свое королевство везет. Сидят они на коне его богатырском, рука в руке, глаз друг от дружки отвести не могут.