Лоренцо не имел ничего против доктора и даже восхищался многими его качествами, однако его отношение к мисс Камерон не входило в их число. Доктор Фентон открыто критиковал ее поступки и выражал презрение, граничащее с грубостью, – реакция, которую Лоренцо не вполне понимал.
Одиночество – ужасный недуг, и когда оно приходит, от него, кажется, нет никакого лекарства. Медицина может временно помочь, но она может стать причиной еще больших проблем, если начинается зависимость. Это как с алкоголем. Единственное действенное средство от одиночества – компания другого человека, родственной души, его любовь, забота и поддержка.
Мир смотрит косо на такие пары, временные они или постоянные, если только они не одобрены церковью и обществом. Мир будет всегда осуждать связь Гранта и Джиллианы, а так жаль. Их любовь друг к другу могла бы исцелить обоих.
– Я бы с удовольствием, – отозвался Лоренцо. – Но, к сожалению, я должен вскоре вернуться в Италию.
– А я думал, вы продлите свой визит еще на некоторое время, – сказал доктор, – тем более в свете того, что недавно случилось.
– Я полагаю, что то, что недавно случилось, – заметил Лоренцо с легкой улыбкой, – лишь подтверждает диагноз Гранта. Сомневаюсь, доктор Фентон, что он умирает от заболевания крови. Подозреваю, однако, что кто-то и в самом деле пытается причинить ему вред.
– По моему мнению, другу следовало бы оставаться с ним рядом, – подала голос Арабелла.
Лоренцо повернул голову и посмотрел на нее:
– Вы осуждаете меня?
– Если Грант действительно считает, что его жизнь в опасности, мне кажется, вы должны оставаться рядом.
– Но Грант сам настаивает, чтобы я уехал, мисс Фентон. Он очень высоко ценит преданность. И семью.
Арабелла забрала стакан из руки Лоренцо и вновь наполнила его, вернув с очаровательной улыбкой, пожалуй, самой искренней из всех, что он когда-либо видел у нее за время своего пребывания в Роузмуре.
Затем она встала, наклонилась, чтобы поцеловать отца в щеку, и направилась к двери.
– Мисс Фентон?
Она обернулась.
Лоренцо взял книгу, которую она оставила рядом с креслом, в котором сидела.
– Ваша книга, – сказал он, держа ее в руке и как бы взвешивая. – Довольно увесистая.
– Мой дневник, – пояснила она, забирая у него книгу. Ее улыбка исчезла, чего нельзя было сказать о яркости глаз. Они искрились, словно она смеялась, но сдерживала смех.
Лоренцо проводил ее взглядом, мысленно выразив надежду, что у Гранта достанет здравомыслия отказаться от этого брака.
Глава 24
Грант лежал в темноте рядом с Джиллианой, думая о том, каким необыкновенным был прошедший день. Ему казалось, что его тело сейчас существует словно бы отдельно от него – полностью удовлетворенное и окончательно лишенное сил. Мозг его, однако, был удивительно бодр и работал четко.
Джиллиана не похожа ни на кого из его прежних женщин – смелая и упрямая, своевольная и ужасно независимая. До ангела ей так же далеко, как и ему, но есть в ней что-то такое, что говорит о подлинной невинности, несмотря на ее опыт и ее прошлое. Она не способна быть недоброй. Искренность – свойство ее натуры. Если ее слова и могут немного жалить, они адресованы лишь ему, а он вполне в состоянии выдержать эти легкие уколы.
Со служанками и лакеями она неизменно вежлива. Даже с Арабеллой, которая часто раздражает его до предела, Джиллиана терпелива.
Не потому ли он испытывает такую неукротимую потребность защищать и оберегать ее? Не воспринимает ли он Джиллиану как одну из невинных душ – ведь он всю свою жизнь старался защищать невинных?
Или тут что-то совершенно иное?
Что принесет эта их связь, неизвестно, но одно совершенно ясно: он не может жениться на Арабелле Фентон.
– Если ты ослабишь свою хватку, – проговорила Джиллиана, – я обещаю не убегать.
Грант осознал, что его объятие слишком крепкое, и убрал руку с ее талии, чуть отодвинувшись на кровати. Она отвела волосы с глаз и посмотрела на него.
– Что ты говорил мне? – спросила она.
– Когда? – притворился он непонимающим, хотя прекрасно знал, что она имеет в виду.
Джиллиана покачала головой, мягко укоряя его:
– Это была латынь?
– В некотором роде. Итальянский.
Она взяла его руку, затем потянулась и поцеловала в губы. Нежный, ласковый поцелуй, словно она будила его ото сна.
– Так что ты говорил? – спросила она у его губ.
Грант улыбнулся. Он не помнил всего. Кое-что из его слов было внушено страстью, удивив его самого своей эмоциональностью.
– Siete la mia speranza, il mio future.
– Что это значит?
Он приподнялся на локте и заглянул Джиллиане в глаза.
– Итальянцы весьма изобретательны в том, что касается любви. Siete bei quanto l'alba. «Ты прекрасна как рассвет». Rendete me il tattoo potente. «С тобой я чувствую себя всесильным».
– А другое? Ты не скажешь?
Было бы разумнее не говорить. Rimanga con me. «Останься со мной». Non desidero vivera senza voi. «Я не могу жить без тебя!» И особенно последнее: siete la mia speranza ed il mio future «Ты моя надежда и мое будущее».
– Могу ли я спросить, как ты стал таким знатоком того, что итальянцы говорят о любви? Или мне просто сделать вид, будто ты вовсе ничего и не говорил?
– Я ни в чем не признаюсь, – Грант наклонился, чтобы поцеловать ее. – Я отправлю тебя в Италию, – вдруг сказал он.
– В Италию?
Эта мысль только что пришла Гранту в голову, и чем больше он обдумывал ее, тем привлекательнее она ему казалась. Он отправит ее туда, а после того, как все уладит с Арабеллой, пошлет за ней.
Жизнь внезапно стала гораздо радужнее, чем была месяц назад. Или даже минуту назад.
Но выйдет ли она за него?
Не честь заставила его промолчать, но какая-то странная сдержанность, даже страх. Нет, она не может отказать ему.
– У меня там вилла, – сказал он, – где я жил до того, как вернулся в Шотландию. Там ты будешь в безопасности. Лоренцо будет тебя сопровождать, разумеется.
Джиллиана положила ладонь ему на грудь, словно сдерживая его мысли.
– Я не хочу уезжать, – сказала она.
– А я хочу, чтобы ты сделала это из соображений безопасности. Интересно, кто из нас одержит верх?
– Это говорит любовник?
– Нет, – ответил Грант, приблизив свои губы к ее губам. – Это говорит граф.
Роузмур слишком велик. Несмотря на то что он пробыл здесь уже несколько недель, Лоренцо дважды заблудился, прежде чем наконец нашел отведенную ему комнату. Первый раз он спросил дорогу у молоденькой хорошенькой служанки. Во второй раз высокий и довольно заносчивый лакей надменно известил его, как пройти, умудрившись ужасно разозлить Лоренцо.
Безусловно, он предпочитал Италию, свой уютный дом, наполненный детскими голосами, а не всеми этими атрибутами богатства.
Живот внезапно скрутило, и Лоренцо схватился за него, подумав, что его организм совершенно не приспособлен к шотландской пище. Но по крайней мере она более острая, чем та каша, которую ему пришлось есть в Лондоне. Возможно, потому что у Гранта шеф-повар француз.
Наверное, он съел чересчур много рыбы в винном соусе, но уж очень та была хороша. А возможно, ему не стоило пить тот последний стакан вина. Элиза бы непременно ворчала, что уже слишком поздно и что он чересчур много выпил.
Элиза. Как он скучает по жене!
Оказавшись в своей комнате, Лоренцо присел на край кровати и прижал ладонь к животу, испустив тихий стон боли.
Он отрыгнул, но недомогание не прошло. Желудок словно огнем горел, и горло тоже.
Поморщившись от неприятных, болезненных ощущений, Лоренцо встал, налил себе стакан воды и выпил. Вместо того чтобы облегчить боль, это, кажется, только усилило ее.
Он никогда не болел.
Его мозг ученого начал складывать в единое целое то, что с ним происходит. Язва желудка? Но в таком случае он бы почувствовал ее признаки раньше. Он всегда ел все, что хотел, без каких бы то ни было последствий. Нет, сегодняшняя боль другая, что-то совершенно необычное.
Как странно, однако, что он заболел, выпив горького вина.
Желудок скрутило судорогой, и Лоренцо согнулся, упав на колени в изножье кровати. Схватившись за резной столбик, он подтянулся кверху, но в этот момент его настиг еще один приступ боли. Боль была такая, как будто дюжина мечей пронзила его тело и он истекает кровью. Он даже ощутил вкус крови, вытирая рот.
Лоренцо снова согнулся пополам и на этот раз чуть не потерял сознание. Он бы позвал на помощь, но обнаружил, что не в состоянии вымолвить ни слова. Он качнулся назад, держась за кроватный столбик.
В этот момент он все понял, и ужас едва не сразил его. Лоренцо потянулся к своему саквояжу, за коричневой бутылкой, которую брал во дворец. Перед глазами у него все расплывалось настолько, что коврик, который был всего в нескольких дюймах от глаз, казался страшно далеким.
Он подумал об Элизе, но тут боль нахлынула вновь, и он мог лишь сосредоточиться на своих муках.
Доротея, графиня Стрейтерн, в ужасе уставилась на доктора Фентона. Прошло уже двадцать лет, но она чувствовала себя точно как в ту ночь, когда узнала правду о муже.
Зло вернулось. Зло, которое когда-то проникло в Роузмур и последние два десятка лет изгонялось благодаря ее горячим молитвам и великодушию Всевышнего, вернулось.
– Расскажи мне, – попросила она. И когда в ответ на свою просьбу получила лишь сочувственный взгляд доктора, попросила снова: – Расскажи мне все, Эзра.
Фентон избегал смотреть ей в лицо. После долгой мучительной паузы он все же заговорил.
Доротея почувствовала, как ее глаза расширились и что-то похожее на стон вырвалось у нее прежде, чем она заглушила его носовым платком. Сейчас нельзя поддаваться истерике. Избыток эмоций никогда не приносит пользы.
– Милостивый Боже, – выдавила она. – Почему ты никогда ничего не говорил?
– Мы с женой решили, что лучше, если никто не будет знать. До тех пор, пока вы, ваше сиятельство, не спросили, я думал, что прошлое давно и надежно похоронено.