, являвшегося горячим сторонником открытости Китая внешнему миру и укрепления экономических связей с другими странами.
Гу My, вице-премьер по вопросам торговли, сообщил об итогах совещания Дэн Сяопину Тому понравилось поступившее из Гуандуна предложение, и он посоветовал название – «особые экономические зоны». Несколько месяцев Гу My усиленно работал с властями провинций Гуандун и Фуцзянъ. 15 июля 1979 года ЦК КПК и Госсовет обнародовали совместную резолюцию, одобрив создание в этих провинциях особых экономических зон (0Э8). Такие зоны были призваны не только стать промышленными парками для экспортно ориентированных компаний, но и предоставлять все услуги, необходимые для успешного развития производства и торговли, – образовательные, коммерческие, юридические и административные. Таким образом, промышленные парки в особых зонах решено было дополнить научно-исследовательским, жилым, торговым и административным районами. По завершении строительства каждая особая зона должна была представлять собой полностью оборудованный, самоокупающийся хозяйствующий субъект.
Стремясь закрепить существование особых экономических зон в законодательном порядке, власти провинции Гуандун преследовали еще одну цель – они хотели сделать эти зоны более весомыми в глазах иностранных инвесторов. Идею подсказали предприниматели из Гонконга. 26 августа 1980 года Национальный народный конгресс принял Положение об особой экономической зоне в провинции Гуандун. В процессе обсуждения законопроекта китайские лидеры рассказали о том, что именно их беспокоит.
Прежде всего особые экономические зоны должны были «поставить капитализм на службу социализму». Побывав в Гонконге, Макао, Сингапуре, Японии, Соединенных Штатах и Западной Европе в 1978 и 1979 годах, китайские функционеры были потрясены успехами капиталистической системы – технологическим прогрессом, эффективностью производства и высоким уровнем жизни среднего класса. Они были вынуждены признать выдающиеся достижения капитализма в инновационной, технологической и институциональной областях (их признавал еще Карл Маркс). Китайские лидеры больше не сомневались, что при строительстве социализма Китай может многое позаимствовать у капитализма. Однако это желание учиться у капитализма сопровождалось нежеланием изменять социализму. Мало кто из членов правительства сомневался в жизнеспособности социалистической экономики. Китайское руководство верило, что, как только Китай позаимствует у капиталистических стран средства производства и современные технологии, он обязательно догонит Запад в силу превосходства социалистической модели. Следуя примеру своих предшественников из династии Цин, которые в 1861–1894 годах пытались взять у Запада технологии, чтобы укрепить традиционную культуру своей страны, китайские коммунисты были готовы использовать капитализм для спасения социализма.
Особые экономические зоны должны были стать лабораторией для экспериментов с капиталистическими принципами во благо социализма. Эти зоны получили автономный статус; были введены некоторые элементы материального поощрения, стимулировавшие к тому, чтобы учиться у капитализма. Будь особые экономические зоны ограничены рамками социализма, они не стали бы особыми. В то же время они не должны были стать плацдармом для капиталистического завоевания Китая; конечной их целью являлось служение социализму. Но, как говорят китайцы, нельзя проветрить комнату, не впустив в нее мух. Страх перед возможным проникновением капитализма через ОЭЗ преследовал власти на протяжении 1980-х годов.
Первые четыре ОЭЗ – Шэньчжэнь, Чжухай и Шаньтоу в провинции Гуандун, а также Сямынь в провинции Фуцзянь – были выбраны благодаря компромиссу. Во-первых, все четыре города были расположены на территориях, прозванных историками «прибрежным Китаем» (например: Deng Gang 1997). Их жители издавна занимались торговлей с другими странами и общались с проживавшими за границей китайцами. В эпоху Мао Цзэдуна Гуандун и Фуцзянь проигрывали другим регионам из-за своего географического положения: Пекин инвестировал очень мало средств в их развитие, опасаясь конфликта с Тайванем. Однако теперь соседство с Гонконгом, Макао и Тайванем стало важным преимуществом: эти города должны были прорубить Китаю окно на Запад. Но другие китайские города были расположены не менее удачно. В качестве варианта правительство также рассматривало Далянь и Циндао, расположенные рядом с Южной Кореей и Японией, а также Шанхай. Кандидатуры этих городов были быстро отвергнуты, поскольку все они (особенно Шанхай) играли настолько важную роль в китайской экономике, что провал эксперимента с 0Э8 мог привести к разрушительным последствиям для всей социалистической системы[109]. Пекин стремился сделать выбор, который, окажись он неудачным, не нанес бы большого ущерба экономике. Как сказал один из вице-премьеров Госсовета КНР: «Нам надо возвести стену на границе Гуандуна с другими провинциями, чтобы уберечь их от дурного влияния капитализма» (Ohen Hong 2006: 12).
Шэньчжэнь выделяется среди прочих городов, отведенных под ОЭ8. Промышленный парк Шэкоу, позже вошедший в состав Шэньчжэньской особой экономической зоны, сыграл роль первопроходца, и это обусловило невиданный подъем экономики Шэньчжэня. Компания China Merchants, которая была приписана к министерству транспорта, пользовалась рядом недоступных для местных властей преимуществ, включая возможность напрямую общаться с министрами и членами Госсовета. Экономическая модель Шэкоу и его девиз «Время – деньги, эффективность– жизнь» поразили китайцев, впервые познакомившихся с новыми методами работы и образом мышления. Шэньчжэнь стал испытательным полигоном для рыночных сил в Китае. Начинающие предприниматели и многие талантливые люди (включая тех, кто был недоволен положением дел и мечтал о лучшем будущем) отовсюду съезжались в Шэньчжэнь – первую в истории Китая и самую крупную ОЭ8. 8а 30 лет Шэньчжэнь превратился из рыбацкого городка, в котором от силы проживало 30 тысяч человек, в третий по величине и самый быстрорастущий город Китая с численностью населения, превышающей 14 миллионов человек. Город, который некогда служил работорговцам остановкой на пути следования «живого товара», стал ослепительным маяком, к которому устремились предприниматели.
В 1984 году, убедившись в успехе первых четырех ОЭЗ, китайское правительство решило открыть для иностранных инвестиций еще 14 прибрежных городов. В 1988-м особыми экономическими зонами стали остров Хайнань, дельты рек Янцзы и Жемчужной, треугольник Оямынь-Чжанчжоу-Цюаньчжоу на юге провинции Фуцзянь, Шаньдунский полуостров, Ляодунский полуостров в провинции Ляонин, а в 1992 году – Новый район Пудун в Шанхае. После этого для прямых иностранных инвестиций были открыты все провинциальные столицы. Последними в списке ОЭЗ оказались Новый район Виньхай в Тяньцзине (в 2006 году) и город Кашгар в Синьцзян-Уйгурском автономном районе (в 2010-м). За 30 лет реформ особые экономические зоны приникли с периферии в глубь материка – до самой сердцевины китайской экономики.
7
Как было сказано выше, реформа китайской экономики набрала ход после Третьего пленума ЦК КПК 11-го созыва, состоявшегося в 1978 году: китайское правительство поддержало меры, впервые опробованные при Хуа Гофэне. Если тогда, на раннем этапе реформ, власти и придерживались какого-то единого принципа, то это был известный лозунг тех лет: «Покончить с хаосом, восстановить порядок». Члены нового китайского руководства во главе с Дэн Сяопином и Чэнь Юнем были единодушны относительно того, откуда произошел «хаос» и на чем зиждется «порядок». В значительной степени реформы в сельском хозяйстве и промышленности должны были вернуть Китай к экономической политике, предшествовавшей «культурной революции».
В сельском хозяйстве партия по-прежнему исходила из принципа «централизованных заготовок и перераспределения». Хотя этот принцип был внедрен еще в начале 1950-х годов как чрезвычайный план, он все еще определял аграрную политику Китая. Сохранение ценового контроля являлось одним из важнейших моментов государственной программы реформирования агросектора, призванной усилить роль государства. Реформа промышленности, направленная на предоставление большей автономии государственным предприятиям, во многом продолжала курс, взятый еще до Третьего пленума. Поскольку китайское руководство считало, что государственные предприятия представляют собой краеугольный камень социализма, все надежды были связаны с реформой государственного сектора экономики.
Когда государственным предприятиям позволили выходить за рамки госзаказа, они стали играть двойную роль, что не было предусмотрено планом реформ. О одной стороны, госпредприятия подчинялись централизованному планированию, получая различные факторы производства через систему государственных квот и выпуская продукцию согласно плану; с другой – они начали перевыполнять план, чтобы получить прибыль. Система централизованного планирования продолжала распределять ресурсы, но параллельно с ней возник рыночный механизм, сигнализировавший предприятиям о том, что и в каких объемах производить, чтобы использовать изменчивую рыночную конъюнктуру себе во благо. Не подлежит сомнению, что государственный сектор только выиграл от «двухрельсовой экономики». По крайней мере, Китай не знал серьезных сбоев в координации экономической деятельности, а потому избежал рецессии, которую пережили многие экономики бывшего социалистического лагеря в переходный период. Наличие «двухрельсового» механизма и двойственный характер государственных предприятий затрудняют оценку относительной доли государственного сектора в китайской экономике. Сейчас принято приписывать госсектору всю продукцию, произведенную на госпредприятиях, но это ведет к предвзятому завышению государственных показателей.
Возможно, Китай продолжал бы двигаться по пути построения социализма, если бы произошедшие на периферии революции не вернули в экономику частное предпринимательство. Изначально частное фермерство, индустриализация села и возвращение «индивидуальных хозяйств» в города воспринимались в штыки и даже приравнивались к уголовному преступлению, как было в случае с фермерством. Инициированные «снизу» реформы позволили решить неотложные вопросы или смягчить остроту проблем – например, тех, что были связаны с производством зерна, обнищанием крестьян и городской безработицей. В то же время эти преобразования не представляли угрозы для социализма: китайское правительство неохотно, но все же терпело частников. Прошло немало времени, прежде чем власти с энтузиазмом приветствовали индивидуальное предпринимательство, когда экономические выгоды от частного сектора были признаны неотъемлемой чертой социалистической экономики.