— Не тронешь?
— Не трону, — засмеялся он и добавил: — Если сама не захочешь.
Он был чем-то смутно знаком, этот танцор в маске хмеля. Но волшебный напиток пьянил, а мысли ускользали, едва пощекотав рассудок пушистыми хвостиками. Не для того здесь собрались празднующие, чтобы думать, а для того, чтобы оставить тяжкие думы за пределами зелёной поляны. Утром они вернутся, но сегодня, Зелёной ночью, можно творить безрассудство. И я доверилась Хмелю, ведь что-то внутри и правда подсказывало: не тронет. Если не захочу.
Захочу ли?
Он приподнял мою руку за кончики пальцев, едва касаясь, и позволил провернуться под своей. Ветер поиграл лентами платья, и на мгновение снова показалось — сейчас взлечу!
А Хмель, не допуская неприличных объятий, танцевал со мной к краю поляны. Наверное, ему тоже хотелось скрыться от навязчивых девиц, жаждущих уединиться с ним под облачным навесом.
Я улыбнулась, не в силах скрыть гордость. Пусть мы ныряли в перину тумана не ради общества друг друга, но всё же Хмель был красив. Лицо его прятала маска, но стати не спрячешь: с гордо выпрямленной спиной, но расслабленно опущенными плечами, со смуглыми предплечьями, увитыми нитями жил, как плющом, с длинной шеей и тонкими пальцами, с босыми ступнями, он был хорош собой. На диво хорош! И он кружился со мной, на зависть всем вокруг.
Он склонил голову в ироничной благодарности за танец, и тёмные волосы, чуть длиннее, чем обычно носят мужчины, упали на лицо, скрывая насмешливый взгляд. Я тоже ответила ему поклоном, куда менее выверенным, чем его собственный, конечно. А потом Хмель по-доброму рассмеялся и толкнул меня в туман.
Музыка стала тише, точно мы были не в шаге от лужайки, а намного дальше. Шёпот других парочек вился над травой, но увидеть ни одну из них было нельзя. Да оно и к лучшему: вряд ли они занимались чем-то, что уместно для посторонних глаз.
— Спасибо, — от души поблагодарила я своего рыцаря. — Напиток раззадорил гостей. Не каждый способен понять слово нет…
Хмель небрежно пожал плечами, усаживаясь в заросли клевера:
— Напиток пригубили все, но не каждый позволил себе лишнего.
Подумав, я опустилась рядом. А куда ещё деваться? Бродить в тумане до рассвета, рискуя наткнуться на одну из парочек?
— В маске всякий чувствует себя свободнее… — неожиданно вступилась я за Лягуха. Всё же он не желал зла. Это я пришла на праздник, к нравам которого оказалась не готова.
Подтянув одну ногу и обняв колено, Хмель покачал головой:
— Зелёная ночь не надевает маски. Она снимает их.
Он повернулся и наклонился ко мне, а я, отпрянув, неловко упала на локти. Хмель не стал насмехаться, лишь улыбнулся краем рта моей неуклюжести.
— Кто ты? — спросил он. — Я тебя знаю?
— Как знать… — развела руками я.
— Сними маску.
— Нет.
Он не потянулся, чтобы самому сорвать жасминовые листья. Лишь спокойно кивнул: Зелёной ночью всякий имеет право скрыть личину, сама магия праздника тому помогает.
Ладонь незаметно переползла по траве и его длинные пальцы едва коснулись моих. Я хотела отдёрнуть руку, но не нашла в себе сил. Быть может, касание случайно? В тумане мы друг друга-то с трудом можем разглядеть!
— Ты знакома мне, — уверенно повторил он, прикрыв глаза, надеясь ухватить какую-то мысль, но, не сумев, растерянно улыбнулся. — Не помню. Зелёная ночь не даёт нарушить свои правила… Все останутся в масках. Но я хочу запомнить тебя.
Он убрал мои волосы за уши, провёл ладонями по плечам сверху-вниз. И подался вперёд, легко, едва ощутимо касаясь губами губ.
— Ты обещал, что не тронешь! — обиженно вскрикнула я, вскакивая, как ошпаренная.
— Соврал, — как ни в чём не бывало ответил Хмель, не делая попыток подняться или остановить меня. — Неужели осудишь за такую малость?
Поразмыслив, я не стала злиться. Всё же танцор не обидел меня, а легкомысленными поцелуями обменивались все на поляне. Меня трижды за ночь успели чмокнуть в щёки и один раз в губы, но то была смешливая девчонка с зелёными волосами.
Я осторожно опустилась на колени, расправив платье.
— Больше не тронешь?
— Ни за что на свете! — поклялся наглец и тут же нарушил слово, заключив меня в объятия.
Поцелуй был долгим, горячим и сладким. От него скручивало живот, а дыхание опаляло шею и плечи. Мягкие губы ласкали мои бережно, вопросительно: не оттолкнёшь ли? И я, хоть мысленно ругала себя последними словами, не отталкивала, но и не притягивала его к себе, опасаясь потерять рассудок. Так и сидела, опустив руки по швам и позволяя ему обнимать меня, запускать пальцы в волосы, натягивать их на границе боли и наслаждения.
Когда его руки скользнули ниже, стягивая платье с плеч, я встрепенулась. Что же это такое я делаю?! Я — невеста Ветра! Та, что поклялась ему в верности, та, что не имеет права нарушить слово во имя спасения города!
— Пусти, пусти!
Я судорожно стиснула ворот его рубашки, притянула к себе, не желая признавать, как сильно не хочется вырываться из хмельных объятий, и оттолкнула.
— Проклятая ночь! — выкрикнула я сквозь слёзы, разрываясь надвое между желанием и долгом. И, не оглядываясь, убежала.
Хмель ничего не крикнул мне вслед, не попытался остановить или погнаться, хотя, стыдно сказать, часть меня желала этого. Но, я чувствовала, он смотрел мне в спину до тех самых пор, пока я окончательно не скрылась в тумане. И нехорошим был этот взгляд…
Глава 8. Хмель
До рассвета мне не было покоя. Сумасшествие Зелёной ночи схлынуло, а пьянящее разум дымящееся зелье быстро выветрилось. Я опасалась столкнуться с кем-то из тех, кто разделил со мной пляску, и просидела на краю поляны почти до самого утра, когда Рея и Лайко засобирались домой и начали выискивать меня. На их расспросы я не отвечала, да и старики не слишком-то пытали. Всё же возраст брал своё: к рассвету они с трудом переставляли ноги, а пересекая волшебный мостик едва не сверзились вниз.
Возвращаясь в особняк, Рея вела себя подозрительно тихо, будто провинилась в чём. Не отражался от стен её зычный голос, собирающий домашних к завтраку, бойкие шаги сменись робким топоточком. А доведя меня до спальни она и вовсе смущённо замялась на пороге.
— Горюшко, ты б это… — Она поправила узел на переднике, который надела первым делом, как только вошла. — Платишко вернула бы… Не моё оно. Ежели на место не положу прежде, чем хозяин спохватится, шибко осерчает.
По виду горничной можно было предположить, что мы совершили нечто чудовищное и, пока она не заговорила, я успела напридумывать страшных кар для обеих. Теперь же перевела дух: всего лишь платье!
— Конечно-конечно, — засуетилась я.
С лёгкой тоской вернула наряд, сменила его на зелёную накидку длинною до самых пят. А когда Рея, наказав маленько вздремнуть перед завтраком, чтобы не пугать господина отёкшими веками, ушла, глупо улыбнулась.
— Зелёная ночь… — пробормотала я и покружилась, повторяя хмельной танец. — Зелёная ночь!
Рея была права: если не побывал на этом празднике, считай, что веселья и вовсе не видел.
Я, не глядя, упала на кровать, раскинув ноги и руки, и немигающе уставилась на балдахин. Сна, конечно же, не дождалась: куда здесь спать?! Зато иная мысль не давала покоя.
Проклятый Хмель, как всякий доставучий сорняк, раз пустив корни, уже не шёл из головы. Его длинные пальцы в моих волосах, до сих пор распутно растрёпанных, насмешливый взгляд и губы… Боги, какие это были губы! Мягкие и горячие, ласкающие и робкие, нежные и сводящие с ума!
Я вспыхнула и резко села. Не подглядел ли кто бесстыдную фантазию?
Но в спальне не было никого, даже рассветные лучи пока не совались к окошку.
Я закусила губу, всё ещё хранящую жар чужого прикосновения. Стиснула зубы сильнее, чтобы прояснить рассудок болью. Но жар не уходил.
— Да что же это я?!
Вскочила, ринулась к столику с кувшином воды, плеснула на ладонь и умылась.
Жар не уходил.
Плотнее запахнула накидку, будто кто-то с насмешливым взглядом мог снова погладить плечи, стаскивая с них платье.
В зеркале, обрамлённая золочёной рамой, металась лохматая златокудрая девушка с раскрасневшимися от стыда ушами. Я глянула на неё осуждающе. Повернулась спиной, приспуская зелёную накидку. Метка невесты сияла золотом, и листья на лозе, казалось, вот-вот выпустят бутоны цветов. Я в ужасе прошептала:
— Что же я наделала?!
И верно. Невеста, избранница Ветра. Та, что поклялась хранить верность жениху. Ну и пусть жених уже не тот, клятва-то прежняя! А я так подло, так мерзко обманула Полоха! Разве так наставляла меня мама? Нет! Она велела слушаться господина, не поднимать глаз и не злить.
А я миловалась с незнакомцем, оправдываясь тем, что Зелёная ночь с её зельем затмила разум!
Нет мне оправдания! Ложь есть ложь!
Я ударила себя по щекам. Приказала отражению:
— Не раскисать!
Мой жених и господин оставался здесь и хранил верность, покуда я развлекалась. Раздражающий, ехидный и невыносимый Ветер!
Одинокий. Всеми покинутый.
Нахальный и холодный!
Держащий своё слово.
Решение принялось само собой. Быть может, послушайся я Рею, отдохни и выспись, нипочём не рискнула бы признаться в содеянном. Но, мучимая виной, уставшая, опьянённая пережитыми восторгами, я не смогла удержать себя.
Потуже затянула пояс и твёрдым шагом, чтобы не передумать, направилась к Полоху.
Пусть накричит! Может хоть это выбьет из моей дурной башки воспоминание о горячих ласковых губах! Пусть осерчает, пусть убьёт! Лучше страдать за правду, чем за обман…
Но поговорить с женихом тем утром не довелось. Ещё издали я услышала, как в его покоях что-то рухнуло и разбилось, а следом раздался крик:
— Старая сводня!
Так страшно Полох ещё не кричал. Да он, если подумать, не кричал на меня вовсе, обходясь едкими шутками и издевательскими комментариями. Но сегодня он был в бешенстве.
— Думала, я не узнаю платье собственной матери?!