— Я лишь следую заведённым вами правилам, возлюбленный жених, — безропотно склонила голову я.
Полох поднял палец, собираясь сказать что-то ещё, набрал в грудь воздуха, но не стал. Его брови изобразили странный танец, серёжка сверкнула на солнце… Вот сейчас шуганёт, напоминая, кто у кого в гостях, и прощай, моя выгодная сделка!
— По рукам, — неожиданно согласился монстр.
Когда он нёс меня сквозь облака домой, восторг смешивался с паникой. Хотелось развернуть крылья и распробовать радость полёта, но Ветер щёлкал меня по носу и шипел:
— Не вертись, а то брошу!
Ослушаться означало распластаться на камнях, таких же острых у подножия гор, как и на их вершинах. И я послушно замерла, нехотя прижимаясь к его груди и вслушиваясь в судорожные удары сердца.
— Нам туда, где алый флаг, — попыталась руководить я, но в ответ Полох чувствительно укусил меня за ухо.
— Раскомандовалась! Ничего, пройдёшься пешочком. Ты же любитель прогулок.
Я обиженно надулась, но указывать, куда лететь, перестала. А то ещё правда сбросит вниз…
Он приземлился за несколько улиц от моего дома. В той части города, где хибарки-развалюхи чаще становились пристанищем бродячих животных, чем людей, а низкорастущие деревья почти полностью скрывали дорогу.
— В вашей низине воняет, — брезгливо скривился Ветер.
Я оскорбилась:
— И ничего подобного!
Вдохнула густой тёплый воздух, так отличающийся от горного, и… едва подавила тошноту. Прежде незаметные, привычные запахи вызывали дурноту.
Кошачьи метки и крысы, падаль и свежеиспечённый хлеб, копчёности и сладковатый душок пахучих масел, которым заманивают клиентов самые дорогие лавки. Всё это смешалось, прогрелось солнцем и варилось в котле ароматов. Недвижимый воздух густел и оседал. Ветра в Предгорье не было, поэтому вонь не исчезала со временем, а наслаивалась. Никогда прежде я её не замечала…
— Ну и пусть! Притерпишься. Зато здесь тепло!
Я попыталась скинуть плащ, которого едва хватало, чтобы защититься от пронизывающего холода гор. Здесь же в нём сразу стало трудно дышать от зноя.
— И не думай, — предупредил Ветер, тоже накидывая капюшон.
— Но жарко!
— Ничего, притерпишься, — передразнил Полох. — Лучше, чтобы в честь твоего мнимого возвращения устроили праздник? Может мне, чтобы не портить веселье, ещё и торжественно заколоться на площади кухонным ножом?
Показалось или насмешка и впрямь отдавала горьким привкусом страха? Продираясь сквозь плотно сомкнутые ветки деревьев, я краем глаза следила за Полохом. Изящный и ловкий, он держался так, словно идёт по коридорам собственного особняка. Прямая спина, ровный шаг, гордо приподнятый подбородок. Нет… Почудилось! Откуда бы взяться страху в этом мужчине? В конце концов, это же сам Ветер! Хоть я и начинаю иногда об этом забывать…
Не сказать, что две закутанные в балахоны фигуры в середине лета привлекали меньше внимания, чем могло бы явление монстра в Предгорье. Но всё же больше, чем на тихий смешок или изумлённое хмыканье никто из редких прохожих размениваться не стал. Мало ли на свете чудаков? Поэтому прокрасться к моему старому дому и нырнуть в заросли пионов не составило труда.
Я с облегчением скинула плащ и, не удержавшись, вырвала несколько сорняков с морковной грядки: совсем они заросли без меня… Полох же придирчиво выбрал местечко в тени вишнёвой кроны и растянулся на земле, закинув ногу на ногу и прикрыв глаза.
— Будешь и дальше любоваться на меня или всё-таки поздороваешься с матушкой? — поинтересовался он, не поднимая век.
Я вспыхнула, пойманная с поличным, и поспешила к крыльцу.
Всё здесь было таким же, как я оставила. Разве что двор стоило бы подмести, покосить газон и помыть окна. Но разве матери, потерявшей единственное дитя, до этого?
Я бесшумно поднялась по ступеням, привычно пропустив третью — скрипучую. Занесла кулак, чтобы постучаться, но одумалась. Я всё-таки дома! Нажала на ручку.
И… не сумела войти!
Прежде никогда не запирающаяся дверь была под замком. Я растерянно толкнула её ещё раз, но ответом мне было металлическое звяканье: здесь гостям не рады!
— Мама? — негромко окликнула я, не готовая упустить призрачную возможность встречи.
Полох не станет сидеть по дворе до вечера, ещё и издеваться начнёт, дескать, никто моего возвращения не ждёт.
Я запустила пальцы в волосы, соображая, как быть, и только тут заметила, как сильно растрепался после полёта строгий пучок. Мама за такое бесстыдство отхлестала бы полотенцем… Я вынула шпильки, чтобы переплести волосы, и услышала голоса у калитки. Один из них принадлежал незнакомому мужчине, а второй, высокий, звонкий, смеющийся — хозяйке дома.
— Охальник! Ну куда, куда лезешь? Я только проводить дозволила, ничего не обещала! — хихикала мама.
— Ну дай хоть поцеловать тебя на прощание! Дай! А то корзину не верну! — шутливо угрожал кавалер.
— Вот ещё! Ишь, чего удумал! Целовать!
Женщина пеняла, но, тем не менее, не забирала у спутника полное лукошко продуктов, намекая, что он мог бы его и в избу занести, и не запрещала идти следом. Да и весь вид её говорил о том, что привлечь внимание она не прочь. В косы вплетены цветные ленты: одна траурная синяя, одна алая и одна белая — свадебные. Не дело вдове и недавней матери невесты их носить, разве что если сама ждёшь жениха.
— Мама, — прошептала я.
Навернулись слёзы. Я опустила ногу на третью ступень, и та предательски скрипнула.
Она вздрогнула и повернулась на звук.
Румяная. В новом платье и бусах. В ушах сверкают серёжки, которые не может позволить себе обычная горожанка, а вот мать той, кто спас город, — вполне. Она переменилась в лице и выпихнула мужчину со двора:
— Милый, зайди к вечеру.
— Да ну как же? — растерялся тот. — А корзина-то?
— Корзину давай.
Она нащупала плетёную ручку и так же, не глядя, притворила калитку. Молча прошла мимо меня, не с первого раза отомкнула замок и, опасливо оглядевшись, впихнула внутрь.
Корзина с продуктами упала, из неё выкатилась колбаса и головка сыра, испещрённая аппетитными дырками. Изданный женщиной звук получился чем-то средним между криком и писком.
— Ты что натворила, глупая девчонка?!
— Мама…
«Я жива, я в порядке! Я скоро вернусь!»
Но слова застряли в горле. Вместо них по щекам побежали солёные ручейки.
Она распахнула объятия, и я с готовностью бросилась в них, но вместо того, чтобы погладить по спине и успокоить, она кинулась забирать волосы, которые я не успела заколоть.
— Мама…
— Как додумалась-то… маленькая… эгоистичная… Что делать-то теперь? Как вернуть… — бормотала она, сильно дёргая пряди и неловко выдирая волоски.
Я с трудом отстранилась, иначе рисковала остаться без волос вовсе: руки женщины тряслись и никак не могли удержать мелкие шпильки.
Я утёрла слёзы рукавом и заулыбалась.
— Мама, всё в порядке! Я…
Закончила фразу звонкая оплеуха.
— Вижу! — процедила она, потирая ладонь и снова засуетилась: накинула крючок на дверь, плотно задёрнула занавески.
— А если увидит кто? — она схватила меня за воротник рубашки. — Тебя видели, признавайся? Кто? С кем говорила?!
Загривок всё ещё болезненно пульсировал после удара, а я не могла проронить и слова. В чём провинилась? Чем обидела? Я с усилием разжала её пальцы. Удобной одежды у меня не нашлось, так что Полох, посмеиваясь, велел надеть в путешествие свою, и порвать её не хотелось.
— Мама, что с тобой? — я осторожно отшагнула назад.
— Со мной?! Что со мной?! Это с тобой что, глупая, самовлюблённая девка?! Как ты додумалась… Как посмела сбежать от своего господина? Представляешь, что он сделает со всеми нами? Представляешь, что сделает со мной?!
— Да нет же! Ветер…
«Он во дворе, он не так плох», — хотела сказать я. Но не сказала.
Моё чудовище и правда оказалось не таким монстром, как принято считать. Монстр подкрался с другой стороны. Втёрся в доверие, лишил нормальной жизни и внушил, что пожертвовать собой ради города — счастье и честь.
И я поверила. Вот уж правда глупая девчонка…
Предгорье щедро отблагодарило Ару за жертву. Чтобы сиротинушка не тосковала, ей выплатили выкуп, на который можно купить множество нарядов и украшений. Её угощали деликатесами и одаривали приятными мелочами. Проводить до дома внезапно разбогатевшую вдовушку, а то и взять в жёны, дабы спасти от одиночества, готовы многие. Не зря мама обрядилась в ленты невесты. Кто она, если не невеста? Без мужа, без детей, с приданным… Да и выглядит моложе своих лет.
Ара погладила кошель при поясе, собрала рассыпавшиеся из корзины товары и водрузила их на стол. А потом и меня притянула к нему, усадила.
— Вот что… — она поцеловала меня в лоб, обняла ладонями за щёки. — Ты должна вернуться, пока господин Ветер не спохватился.
Вот здесь бы вновь политься слезам, но теперь глаза были сухи.
— Что я должна сделать? — сипло переспросила я.
— Вернуться к господину! Умолять его о прощении, врать, что ушла погулять и заблудилась… Тисса, доченька, ты же умница! Чему тебя мама учила? От тебя наше счастье зависит! Весь город на тебе держится! Ты должна…
— Я должна… — бездумно повторила я.
О, как часто за пять лет я это слышала! Я должна спасти город, должна выполнить долг! Должна, должна, должна!
— Вот-вот, милая! Ты же понимаешь! — закивала мать. — Ежели тебя кто здесь увидит, меня на части порвут! Отберут всё, что имею! Уходи, возвращайся к нему, доченька! Не будь эгоисткой!
Так, как я смеялась, мог бы смеяться только умалишённый. Я растрепала волосы и шуганула мать, потянувшуюся снова их заколоть. К чему это притворство? Строгий пучок невесты, что жених должен разобрать первой брачной ночью. Я ведь никогда и не была невестой! Даже жертвой не была! Лишь товаром…
— Тебе хорошо заплатили за меня?
— Доченька, ну что ты? Разве деньгами измеришь?..