— Хорошо? — повысила голос я.
Мать прикусила язык.
— Достаточно.
Я в последний раз окинула взглядом дом. Он был почти таким же, каким я его оставила. Вот только добавились занавески из тяжёлой дорогой ткани, новая скатерть и посуда, а в открытую дверь моей бывшей комнаты виднелось отвёрнутое к стене разбитое зеркало.
Меня здесь больше не ждали.
— Если я уйду сейчас, ты потеряешь меня навсегда.
Материно лицо осунулось, на нём разом проявились морщины — следы прожитых лет и пережитых потерь.
— Я уже потеряла тебя. Тогда же, когда потеряла мужа, — ровно произнесла она. — Пора строить собственную жизнь.
— Надеюсь, это была выгодная сделка.
Я твёрдым шагом направилась к выходу.
Мать ничего не ответила, не окликнула, не попрощалась. Наверное, она боялась, что я передумаю и вернусь.
Когда я возвратилась к Полоху, невыносимому, самодовольному и ироничному, готова была к насмешкам. Собиралась защищаться и отшучиваться в ответ. Но он лишь дёрнул меня на себя, молча прижал к груди и с места взмыл в небо.
Внизу послышался треск, какой бывает, когда ураган ломает деревья. С таким же треском разбилось на кусочки моё сердце.
Глава 10. Гроза
Горы утонули в серой дымке мороси, и Полох снизился, виртуозно огибая каменные уступы.
После того, как встала на твёрдую землю, я ещё долго с непривычки пошатывалась, но сразу потребовала:
— Летим дальше! Почему мы остановились?
— Потому что я могуч, но не всесилен, — невозмутимо ответил Ветер, примеряясь к небольшой пещере, арочный вход в которую завешивали ветви бука. Дерево искривилось от постоянных бурь, но настолько тесно переплело корни со скалой, что продолжало расти почти вверх ногами. — Очи-то к небу подними, любимая!
Я нетерпеливо повернулась туда, куда указал жених.
— И что?
Полох раздражённо вздохнул, встал позади, приподнял мой подбородок, чтобы я смотрела точно в нужном направлении.
— Гроза. Видишь?
— Вижу. И что?
— И нам нужно её переждать.
Он начинал злиться, но что мне его злость? Я всяко негодовала сильнее!
— Но ты же Ветер! Страшный и непокоримый! Что тебе гроза?!
— Дай-ка подумать, — он иронично наморщился, будто и правда пытался сообразить. — Молния, ураган, ливень стеной… По-моему, трёх аргументов достаточно, чтобы немного повременить с нашим путешествием.
Он был прав. Ну конечно же, он был прав! Вершину скалы окутывала тёмная туча, стекая вниз чернильными щупальцами. Где-то в глубине её набитого пуза уже сверкали искры.
Охраняемая буком, как цепным псом, пещера показалась вдруг страшно уютной: сухой и относительно тёплой, закрытой от сквозняков со всех сторон. Места маловато, но, если устроиться на одном плаще и накрыться вторым, будет почти как на зелёной поляне, спрятанной от посторонних глаз.
— Нет, летим сейчас!
— Хочешь, — лети, — разрешил жених.
Они снова делают это! Решают за меня мою судьбу, отмахиваются, смотрят сквозь, будто мои желания — это детский лепет. Так делала мама. Так делал со мной город. Так делает Полох, мой неожиданный хозяин и господин.
Я больше никому не позволю так со мной поступать!
Я перегородила жениху дорогу.
— Ты хочешь избавиться от метки или нет?
— Хочу. Но не сдохнуть от удара молнии тоже входит в мои планы, — усмехнулся он и потянул меня в укрытие. — Успокойся, любимая. Я придумаю, как нам скоротать время, — многообещающе подмигнул он.
— Хватит играть со мной, как котёнок с мышью! — Я сбросила его руку и отпрыгнула, яростно скалясь. — Я вам не игрушка, ясно?! Я сама управляю своей судьбой! Я избавлюсь от проклятой метки… Я от всех вас избавлюсь! Видеть вас больше не могу! Я… Я…
Я подвернула рукава рубашки и полезла в гору.
— Любимая, ты умом тронулась? — задрав голову, сочувственно спросил Полох.
Я молча показала ему оттопыренный средний палец и карабкалась дальше, в кровь царапая ладони.
Ветер взлетел, скрестив руки на груди. Поравнявшись со мной, он доложил:
— Ты убьёшься или сейчас или когда будешь спускаться.
Неустойчивый камешек выскользнул из-под сапога и покатился вниз. Я проследила за ним, удивляясь, как это так быстро и так высоко взобралась. Наверное, и правда будет больно падать… Сцепила зубы и полезла дальше.
— Зато свободная!
Да уж, умереть свободной всяко приятнее, чем жить разменной монетой.
— А стать свободной на пару часов позже никак нельзя? Мы с тобой в одном положении и…
— В одном положении?! В одном положении?! А-а-а-а-а!
Я наступила на пучок травы вместо валуна и сорвалась. Полох поймал меня и сдержанно повторил:
— В одном положении. Я хочу избавиться от тебя так же, как ты от меня…
— Я разменная монета, понимаешь? — перебила я и ударила его в плечо. — Мною расплатились! Отдали тому, кому я даже не нужна! Да лучше бы меня забрал твой отец!
Ветер выпрямил руки, позволяя мне упасть.
— А-а-а-а!
И прежде, чем я размозжила голову о камни, вновь подхватил и опустил на землю.
— Ты понятия не имеешь, о чём говоришь, — процедил он, отталкивая меня. Тёмные глаза его сверкали похлеще молний, неотвратимо спускающихся к нам по склону. — Он убийца, садист и мерзавец. Он мучал мою мать, пока она была ему нужна, а как только… Когда ему наскучило, выбросил, как ненужную вещь! Он сломал ей жизнь!
Гроза догнала нас и окутала мокрой пеленой. Дождь лил ровными прямыми струями, рубашки липли к телу, а я кричала, не замечая ничего:
— А ты?! Ты разве не ломаешь мою жизнь?! Я не нужна тебе, но ты всё равно не позволяешь уйти!
Его волосы облепили голову, капающие с них бусины воды затекали в ворот, очерчивая ключицы. Полох рванул на себе рубашку и повернулся спиной. Метка на ней горела алым, а когда соприкасалась с влагой, от неё поднимался пар, как от раскалённой.
— Да потому что я связан так же, как и ты! Но мой ошейник ещё и не даёт отойти от гор! Я здесь в клетке! Я, а не ты!
— Тогда освободи меня и страдай дальше один, чтобы никто не смел отбирать у тебя это право!
Разорванная рубашка тряпкой висела на его смуглых плечах, а буря трепала её, как знамя поверженного города.
— Да что же тебе так неймётся?! Я — не мой отец! Я ни разу не обидел тебя! Почему для тебя так важно освободиться?
— Да потому что ничего другого у меня не осталось! — бессильно крикнула я.
Дождь смешивался со слезами. Где заканчивалось одно и начиналось другое уже не разобрать. Казалось, солёные струи льются из низких облаков, рыдающих вместе со мной.
— Мама не ждала меня, ясно! Она прогнала меня, потребовала вернуться к тебе! Но тебе я не нужна тоже! Я никому не нужна! У меня ничего… ничего не осталось, кроме свободы!
— Ах, тебе нужна свобода? — Полох скинул ставшую бесполезной рубашку, подлетел ко мне и сжал предплечье. — Ты жаждешь свободы, любимая?! — Он болезненно впился в мои губы, укусил и на мгновение отстранился, точно кто-то оторвал его от жертвы. — Я дам тебе свободу! Иди сюда!
Он впихнул в пещеру, бросил на оставленные там плащи и навис надо мной.
— Хочешь свободы? — прорычал он. — Ты её получишь прямо сейчас.
Капли с его волос стекали мне на грудь, а ладони, горячие и нетерпеливые, шарили по телу. Секунда промедления стоила мне многого — воспоминания о губах Хмеля, таких желанных, таких невозможно близких. Губы Полоха были на вкус такими же, как губы моего танцора… Я прильнула к нему в тщетной попытке дождаться тепла и заботы.
Ветер сжал мои растрёпанные волосы, нелепо повторяя свадебный ритуал, расплетая причёску невесты. Приглушённо рыкнув, разодрал на мне рубашку.
— Нет, стой! Пусти! — запоздало затрепыхалась я.
— Ты хотела свободы! Так вот она! Забирай и можешь катиться на все четыре стороны!
Его губы опустились ниже, прильнули к груди, ладони стиснули бёдра… Так жарко! Я зажмурилась.
— Нет!
Я не сразу поняла, почему стало холодно и одиноко. А когда открыла глаза, увидела, что Полох сидит спиной ко мне, обняв колени, а метка его медленно затухает.
Два глубоких вдоха, чтобы успокоиться… Мамочки, я же почти раздета! Собрала обрывки рубашки, чтобы прикрыться, завернулась в плащ.
Ветер не оборачивался. Плечи его осунулись, точно у провинившегося пса. Я боялась издать лишний звук: вдруг снова набросится?
— Прости, — наконец выдавил жених. — Я… Дерьмовый из меня утешитель…
Я облизала пересохшие губы, плотнее запахнула накидку и села рядом с ним.
— А из меня дерьмовая невеста.
— Меня не учили разговаривать с женщинами, — тихо сказал Полох. — Меня вообще не учили общаться с людьми…
Молния ударила совсем близко, кажется, искры залетели в наше убежище. Листья бука затрепетали, добавляя мокрых горошин к и без того сумасшедшему ливню. Я неосознанно прижалась к жениху, а он так же бездумно обнял меня.
— У тебя не так плохо получается, — слукавила я, вздрагивая от воспоминаний о его прикосновениях.
— Ну-ну, — не поддался на враньё Полох.
Ледяной дождь стачивал острые грани гор, но сделать их гладкими камнями ему всё равно было не под силу. Я смотрела на его непрерывные струи и безучастно шевельнула губами:
— Мама прогнала меня. Она сбыла меня, как товар. Обменяла на тряпки. И велела уйти, когда решила, что я сбежала от тебя.
Не думала, что он услышит. Не думала, что вообще станет слушать.
— Если тебе некуда идти…
— Мне есть куда идти, — отрезала я. — Подальше отсюда. И, если нам не удастся снять метку другим способом… Я покосилась на подобие смятой постели, на которой только что ласкал меня жених, и уверенно закончила: — Я готова на этот.
— Эй, а моего мнения спросить? — прыснул Полох. — Может, не для тебя моя роза цвела!
— Моя тоже не для тебя, — грустно признала я. — Но так уж вышло…
Полох убрал за уши мокрые пряди, и в ухе сверкнула серьга, напоминая, что рядом не просто брошенный мальчишка, а сам господин Ветер. Он потеребил остриё украшения, натянул, точно надеялся оборвать цепочку.