Ещё из столовой она услышала подозрительный звон. Насколько Рее было известно, крышки с котелков не склонны соскакивать сами собой, а значит, к томящемуся на очаге джему из крыжовника подобралась вражина.
По пути вооружившись половником на длинной ручке, она на цыпочках подкралась к суетящемуся у котелка человеку. Тот не заметил её — слух был уже не такой острый, как в былые времена — и продолжил шерудить в повидле куском хлеба.
— А х ты ж старый пень! — взвыла старушка, замахиваясь.
Лайко аж присел от неожиданности. Он резво развернулся, запихивая в рот остатки еды, и заверил:
— А я хляжу — чайгой-то тута без присмотра… Надобно ж присмотреть, шо яно? Пригорить!
— Я табе пригорю! — Половник грозно взвился над теменем старика и со звоном опустился бы, но Лайко с несвойственной возрасту резвостью порскнул в сторону. — Я табе ща так пригорю! Сказано, — варенье деткам! А ты куды лезешь, хрыч?!
— Та я токмо отпробывать! Ну как кислое? Сахару надо добавить!
— Я табе ща добавлю! Ща так подслащу — мало не покажется!
Она натянула рукав на ладонь и сдёрнула котелок с огня, одновременно грозно наставляя разящий половник на Лайко.
Вряд ли дело закончилось бы без членовредительства. Рея была на диво строга, когда дело касалось сохранности припасов. Впрочем, как и во всех остальных случаях. Но разборку прервал новый звук. Звук, которому не полагалось разноситься по пустым коридорам особняка.
— Хтой-то стучить? — опешил Лайко.
Но нет, то был не стук! Стучат — это деликатно костяшками пальцев или нарочно привешанной у входа колотушкой. В этот же раз отчётливо грохотали. Да так, что казалось, стены крепкого каменного дома вот-вот рухнут!
Рея прижала к себе котелок как самое ценное, что осталось в мире.
— Старый ты гриб! — прошептала она, осеняя защитным знаменем почему-то повидло, а не себя. — Ты ход для слуг заделал али как?
Стоило Полоху выйти за порог, управление особняком приняла на себя горничная. Не то чтобы в остальное время главным считался кто-то иной, но всё ж при Ветре она делала вид, что слушается. А потому строго наказала Лайко заколотить подвальный лаз только вчера, когда Полох отправился на прогулку.
Лайко выпятил впалую грудь:
— Обижаешь, ладушка! Как наказала, так я сразу…
— Ой не к добру… Ой, помяни моё слово, не к добру…
И верно: к добру так не стучат. Обнаружив на указанном командиром месте прочную дверь с железными полосами вместо обещанной норы, незваные гости принялись размеренно проколачивать себе путь чем-то тяжёлым.
— За мной! — скомандовала Рея.
— Схоронимси? — с надеждой вопросил Лайко.
— Вот ышо! Шобы я от кого-то пряталася? Ня бывать ентому!
Старая горничная не ошиблась насчёт источника звуков. Да и не могла она ошибиться в доме, где провела последние полвека. Колотили действительно из подвала, из хода для слуг, которым, сказать по правде, давненько уже никто не пользовался.
— Говорила же, завалить камнями от греха! Говорила же мальцу! — причитала Рея, семеня по коридору на нижний этаж.
Лайко поддакивал, с трудом за ней поспевая.
Спустившись в подвал и оказавшись рядом с крест-накрест забитой досками дверцей, Рея приложила ухо и почти сразу отскочила от сотрясшего её нового удара.
— А хто тама? — сварливо потребовала она ответа.
Удары временно прекратились: за дверью совещались. Не ожидали пришельцы, что вместо монстра голос подаст старуха.
— Бабушка, мы люди не злые! Открой, сделай милость, — отозвались с той стороны подземелья.
— Валите-ка вы, добрые люди, отседова подобру-поздорову, — рекомендовала старушка, поудобнее перехватывая горячий котелок.
Хоть беседовавших и разделяла толстая стена, дубовая дверь и перекрывающие её доски, было ясно, что баламуты крепко задумались. Рея не знала, но, пока жители Предгорья поднялись в горы, они растеряли не только половину спеси, но и некоторых бойцов, готовых поначалу поднять голову монстра на копьё. Это пока кровь бурлит в жилах вольно кричать о том, что ты герой! А когда пот застилает глаза, а дороге к логову чудовища всё нет конца, кажется, что воротиться в город и жить, как предки жили, проще.
Наконец предгорцы заговорили снова. Заговорили ласково, сообразив, что иначе потратят остатки сил на прорыв обороны, и на Ветра попросту не хватит.
— Бабушка, а ты кто такова? Тебя, небось, Зверь силой держит, мучает? Ну так мы защитим!
— Я, милок, — невеста Ветра, — не без кокетства ответствовала старуха. — Юная и прекрасная. Отдамси таму херою, шо мене спасёть!
Оборонитель не спешил забирать обещанный приз. Напротив, недовольно забурчал и было слышно, как он отчётливо произнёс:
— Умом тронулась…
— Шо, паря, кишка тонка? — победоносно прошамкал Лайко.
Он смотрел на старуху с обожанием, хоть и несколько опасливо, и намерен был сам её от чего-нибудь спасти (да хоть от котелка с джемом!), коль скоро у горничной сегодня игривое настроение.
Тем временем атакующие поняли то, что поняли бы неизбежно: кроме двух стариков в подвале боле не было никого. А значит и опасаться некого.
— Вот что, бабушка, — хмуро вздохнул пришелец, — ты посторонись-ка. Не ровен час, зашибём.
Дверь грохотнула так, что едва не слетела с петель. Прикинув, что долго она, хоть и заколоченная, не продержится, Рея выписала оплеуху старику.
— Сказано было табе, хорошо колоти! А ты?! — И тоненько пропела ещё раз: — Хто тама?
— Гости! — заверили её.
— А никаго нету дома! Приходите завтречка!
Но гости не желали приходить завтречка. Во-первых, потому, что Рой с другом совсем не были уверены, что сумеют собрать горожан ещё раз. Во-вторых, потому что не верили ни единому слову старухи: наверняка монстр заховался где-то рядом и просто боится выйти на честный (ну, почти честный) бой. И, наконец, потому что Шляпа всю дорогу подстёгивал боевой дух товарищей россказнями о том, какие несметные богатства хранятся в логове Ветра. И богатства эти, конечно же, должны были достаться смельчакам, что положат конец своевластию Зверя.
От следующего сокрушительного удара посередине двери появилась узкая трещина. В неё тут же сунулся посмотреть кто-то из героев-освободителей, но Рея метко плюнула в рожу, и та скрылась в темноте.
— Итить вас растудыть! — выругалась она. — Куды ломать-то, куды ломать?! Вы енту дверь ставили, шобы её ломать?!
— Да яна старше вас, остолопы! — поддержал Лайко, наугад тыкая в щель подобранной где-то тут же щепой. В подземелье охнули — попал.
Но отступать никто не собирался ни по ту сторону препоны, ни по эту.
Бух!
Рея заохала и огляделась в поисках оружия: уж она оборонит как и место, ставшее её домом, так и деточек, если они невовремя воротятся.
Бабах!
Лайко неуверенно пожевал вставную челюсть и прикинул, сумеет ли выволочь старушку из подвала, если дойдёт до рукопашной.
Быдыщ!
Дверь покосилась, повиснув лишь на прибитых досках.
Следующий, последний, удар превратил вход в дыру с неровными краями, а четыре молодца, протаранившие его, пробежали до противоположной стены подвала, не в силах остановить взятый разгон.
Проём же собою заполнил рослый молодец с копной пшеничных волос. Он был столь широкоплеч, что мешал пройти остальным. Но Рея видела: за его спиной толпился ещё по меньшей мере десяток мужчин, и все они были вооружены — кто вилами, а кто и мечом либо самострелом.
— Пашторонишь! — заорал Лайко.
Старик подхватил слетевшую с гвоздей доску и с размаху припечатал ею молодца. Тот подался назад, но совсем от удара увернуться не сумел — подвела хромая нога, поэтому завалился сам и заставил упасть нескольких товарищей позади себя. Рея, не теряя времени даром, размахнулась и выплеснула на мужчин горячее повидло, а котелок надела на голову одному из парней, что влетели внутрь подвала. Ещё и половником шарахнула для пущей уверенности, что тот нескоро встанет. Потом же подобрала юбки и, увлекаемая Лайко, рванула вверх по лестнице, разом забыв про больную поясницу.
Выбравшись в коридор, старики заперли подвал и, поднатужившись, перегородили его стоящим в коридоре комодом. Но надолго ли это задержит взбудораженных горожан?
— Ох, чуяло моё серденько, ох чуяло… — причитала старуха, распихивая самое ценное из комода по карманам. Небось не пожалеют нелюди ни кружевной салфетки, ни вазы, которая ещё помнила молодость Реи.
И верно: не пожалели. Комод отлетел, как пушинка, а пшеничноволосый молодец, вышибший замок с плеча, небрежно отпихнул стариков с дороги, не заметив сопротивления.
— Тисса! — позвал он. — Тисса, где ты!
Рея посмотрела на драгоценную вазу, на ломящегося следующего за пшеничноволосым мужика с жирной шеей и, взвесив за и против, расколотила драгоценность об его голову.
— Ну-ка мне! — крутанула она в ладони половник. — Пшли отседова!
Но Жирная шея и не подумал испугаться. Он показал кривые зубы и без замаха ударил бросившегося на защиту любимой Лайко кулаком в лицо. Челюсть полетела в одну сторону, сам дедок в другую. Рея же — на мерзавца, не уважающего старость. Тот, видно, не имел вовсе никакого представления об уважении, потому что следующий удар сбил с ног саму старушку.
Но недолго предстояло ему торжествовать, потому что взявшийся из неоткуда порыв ветра подкинул жирношеего в воздух и с размаху ударил об потолок.
Хозяин Ветров и гор вернулся домой как раз вовремя, чтобы застать драку.
Полох стоял в коридоре, бледный от ярости. Он сжимал и разжимал кулаки, глядя на вломившихся в его дом людей, и тому, кто хоть немного знал господина Ветра, стразу стало бы ясно: ничего хорошего этот взгляд не сулил.
Стоит ли говорить, что теперь я боялась господина Ветра едва ли не больше, чем в нашу первую встречу. Весь предыдущий месяц он насмешничал, колол меня едкими шутками. Но очутившись наедине с невестой открылся с иной стороны. Или ласки Полоха были розыгрышем и, едва возвратившись домой, он снова наденет маску?