— Теперь мне помоги, — велел он, бесстрашно поворачиваясь и протягивая через плечо банку с зеленоватой смесью.
— Что это?
Он раздражённо обернулся, насильно сунул в ладони лекарство и снова требовательно шевельнул лопатками.
Дрожащим пальцем я зачерпнула мази и коснулась обжигающе горячей метки своего жениха.
— Пх-х-х-х! Осторожнее!
— Прости…
— Это от ожогов. Рея принесла. Иногда метка жжётся очень сильно, тебе ли не знать, — соизволил всё-таки ответить Ветер.
Алый рисунок светлел и становился золотистым, обтянутые смуглой кожей мышцы расслаблялись. А мне хотелось глупо хихикать не то от миновавшей опасности, не то от осознания, что страшный монстр, чудовище, перед которым трепещет всё Предгорье, едва слышно фыркает, стоит ненароком пощекотать ему бок.
— Прости, — виновато прошептала я. — Я не хотела, чтобы… Думала, метка вредит только мне…
— Не ты одна здесь в ловушке, — усмехнулся Ветер.
— Не знала, что тебе будет больно…
— А что будет больно тебе — ничего? Бросаться со скалы вниз — сомнительное развлечение.
— Я не бросалась! — Я смущённо закусила губу и покраснела до кончиков ушей. — Оступилась и упала…
Ветер издевательски расхохотался.
— Вышла прогуляться в горах в туфлях на каблуках и этом? — он дёрнул остатки моего платья, а я, лишь теперь сообразив, что оно сидит куда ниже, чем позволяют приличия, поспешила подтянуть его ошмётки вверх. — Ты превратилась бы в ледяную статую от холода.
— Я случайно. Так получилось…
Он вопросительно изогнул бровь. И вдруг подался вперёд, опрокидывая меня на простыни и нависая сверху. Его насмешливые, будто подведённые угольком глаза, пронзали насквозь, а дыхание опаляло почти так же сильно, как совсем недавно метка невесты. Он коснулся кончиком носа моей шеи, втянул воздух и скользнул выше, к подбородку.
— Уж не пыталась ли ты сбежать, маленькая птичка? — хрипло прошептал он.
Меня передёрнуло. Что, если господин решил, будто я намеревалась нарушить клятву? Что, если обрушит кару на город… на маму, чтобы я знала своё место? Я зачастила:
— Не пыталась, клянусь! Это случайно… Я вышла… вышла совсем ненадолго. И солнце… Показалось, в горах кто-то есть, засмотрелась и… и…
В ответ на мой ужас он засмеялся. Так, будто я вскочила на стул, испугавшись крошечной мышки.
— Когда ты так меня пугаешься, любимая, я и сам верю, что страшен, как сотня ледяных великанов!
— Я… — Не решаясь шевельнуться, я уточнила: — Вы смеётесь надо мной, господин?
Ветер отпустил меня, продолжая хохотать, и саркастично хлопнул в ладоши:
— Умничка! Угадала. А я уж начал подозревать, что ты глуповата!
Я надулась, села рядом, оправляя платье. Обиженно пробухтела, не скрывая сарказма:
— Ну, знаете ли, господин…
— Полох, — сквозь смех поправил он.
— Что?
— Моё имя Полох, любимая. Можешь не звать меня господином, Тисса.
Я запнулась, недоумевая, когда монстр… Полох успел разузнать моё имя. Но мало ли, какие секреты у монстров?
— Спасибо, — я помедлила, решаясь впервые назвать имя чудовища, — Полох. Спасибо, что спас мне жизнь. Я… вела себя недостойно. С самого начала. И приношу свои извинения, гос… Полох.
Он скомкал и отшвырнул рубашку в сторону, встал и потянулся так сильно, что подошвы мягких кожаных сапог оторвались от пола.
— Когда припрёт прогуляться в следующий раз, потрудись хотя бы приодеться соответственно случаю.
— Я не гуляла. — Любопытство брало верх над благоразумием и, понадеявшись на хорошее настроение господина, я выпалила: — Я была в комнате с портретами! Представила, как вы… как ты сидишь там, в кресле, как смотришь на этих женщин и… и…
Закончить я не успела: Полох вспыхнул. Одним движением смахнул со стола книги, чернильницу и полупустую чашку с кофе и прежде, чем утих грохот, схватил меня за запястье.
В первое мгновение я не поняла, что нужно упираться, а когда он волок меня по коридору, едва поспевала переставлять ноги. О том, чтобы спросить, куда меня тащит Ветер, нечего было и помышлять. Когда же комнаты стали узнаваемы, и я поняла, где мы окажемся, стало уже поздно.
Распахнутые мною двери так и остались не прикрытыми. Но менее мрачной комната от этого не стала.
Равнодушно перешагнув через валяющийся на полу канделябр и осколки бокала, Полох пихнул меня вперёд.
— Смотри.
Я, напротив, зажмурилась.
— Нет, смотри! — требовательно повторил он, впиваясь длинными пальцами в мои плечи.
Никто не спорит с Ветром. Особенно когда он впадает в ярость. Подчинилась и я.
Портрет, на который указывал Полох, изображал печальную женщину с некогда насмешливыми, будто подведёнными угольком глазами. Жители Предгорья не назвали бы её красивой: черноволосая, смуглая, тонкокостная. Но было в ней нечто завораживающее. Нечто, что заставляло верить: когда-нибудь золочёная рама картины треснет, и она вырвется на свободу, порывом ветра промчится по пустующим залам, поднимая клубы пыли, и взмоет в небо, как белокрылая птица. Но золочёная рама держала крепче цепей.
Полох смотрел на неё со смесью тоски и обиды.
— Это моя мать, — проговорил он. — Та, кому не повезло понести от Ветра. Она жила здесь намного дольше, чем следовало бы, но куда меньше, чем мне хотелось бы. И ты действительно думаешь, что мне в радость сидеть здесь и смотреть на неё?!
К горлу подступил комок. Стоило попросить прощения… Или утешить? Нуждается ли монстр в утешении? И является ли Полох вообще монстром? Но прежде, чем я нашла нужные слова, он развернулся на каблуках и вышел.
Прежде, чем вернуться в свои покои, я умудрилась изрядно поплутать по поместью и продрогнуть до нитки. Отбросив стеснительность, поспешила прямо так, не раздеваясь, забраться в кровать и укутаться одеялом, но холод никуда не делся, заставляя дрожать, как мокрого птенца. Наверное, я просидела бы так добрую половину вечера, не находя в себе смелости дойти до кухни и попросить кого-то растопить камин, но на закате в дверь постучали.
— Горюшко, ты как тута? — поинтересовалась баба Рея, входя прежде, чем я пригласила. — А я табе вкусненького принесла! — заискивающе начала она. Змёрзла нябось?
Горячий шоколад, которого я не пила со смерти отца, и крошечные белоснежные пирожные не могли не растопить моё сердце.
— Спасибо, — от души поблагодарила я. — Откуда вы узнали, что я была на улице и продрогла?
— А я и не знала, — отозвалась старушка, разжигая огонь. — Мне велели… Ой…
— Что? Кто велел?
Но старушка, вспомнив о чём-то, точно в рот воды набрала.
— Заболталася я с тобой! Недосуг, недосуг!
И оставила меня наедине с потрескивающим камином.
Глава 5. Вспыхнувшее пламя
Дрова трещали и безбожно дымили. Искры сыпались на лист железа перед камином и гасли, не найдя корма для нового пламени. Я успела переодеться в сорочку и устроилась поближе к огню, прямо на полу, подтянув колени к подбородку. Рыжие всполохи танцевали по дереву, трепетно гладили, но, стоило засмотреться на один из языков пламени, как он, уличённый, отскакивал назад и злобно шипел.
На душе было гадко. Полох отчитал, хоть за мной и не было вины, напугал и испортил платье. Но извиниться всё равно хотелось мне. Подумать только! Извиниться перед чудовищем, которое похитило меня из родного дома! Да сама мысль смешна! Но образ печальной черноволосой женщины с портрета всё не шёл из головы. Нет, Полох не стал бы любоваться на трофеи, не стал бы сидеть в мягком кресле, потягивая вино и вспоминая, как заканчивала жизнь каждая из невест. И моё предположение оскорбило его сильнее, чем можно было подумать.
Но я продолжала сидеть в комнате, кусая губы и грея ладони о полупустую чашку горячего шоколада. Пусть сначала сам извинится, а там посмотрим!
Дверь тихонько коротко скрипнула и распахнулась во всю ширь. Я напряглась, прислушиваясь: шарканья, неизменно сопровождающего бабу Рею, не раздалось, значит, это господин решил почтить невесту своим присутствием на ночь глядя. Я приложила все усилия для того, чтобы не вздрогнуть и не обернуться. Однако голос, раздавшийся позади, принадлежал не Полоху.
— Тисса?
Чашка полетела на пол. Я встала, не решаясь посмотреть на вошедшего.
— Тисса? — повторили опасливо.
Без сомнения это он! Слёзы сами покатились из глаз, и я поспешила их вытереть. Развернулась и бросилась к высокому широкоплечему мужчине быстрее, чем осознала, как разительно он отличается от малыша-Роя, вечно вляпывающегося из-за меня в неприятности.
Чтобы повиснуть на его шее, оказалось недостаточно привстать на цыпочки. Рой приподнял меня, прижал к себе, не спеша отпускать, целуя в щёки, макушку, лоб.
— Тисса, это правда ты? — спрашивал он, не веря.
А я утешающе шептала:
— Это я, Рой! Я! Я в порядке!
Он стал совсем другим. С тех пор, как Ветер отметил меня, пришлось наблюдать за тем, как растёт старый друг, издалека. Мама заперла меня в доме, опасаясь, как бы не натворила дел и не сбежала с кем-то из мальчишек. И Рой, с его пшеничной шевелюрой и добродушной улыбкой, стал главной опасностью для девичьей чести. Без меня он вытянулся ростом, без меня из мальчишки превратился в красивого мужчину, по которому вздыхала добрая половина девок Предгорья.
И вот он, наплевав на врождённую осторожность, стоял в самом логове монстра. Ради меня.
— Рой, — задохнулась от ужаса я, — что ты здесь делаешь?! Как сюда попал?!
— У меня есть… друзья, — самодовольно хмыкнул он. — Они и провели.
Но расспрашивать дальше времени не было. Я попыталась вытолкать друга за дверь:
— Нельзя, чтобы тебя увидели, уходи, немедленно!
Рой стал похож на упрямого бычка. Крепкий, мускулистый… упёртый.
— Пойдём. — Согласился он, схватил меня за руку и потащил.
— Куда? Рой! Рой! Да объясни же! Я не одета!
Последнее послужило наилучшим аргументом: мужчина отпустил меня, растерянно осмотрел, точно только теперь заметив, что на подруге из одежды одна сорочка. Я невзначай скрестила руки, заслоняя грудь.