А раз я и вовсе случайно застала, как второй слуга, дедок с седой бородой-лопатой, зажал горничную в углу у очага и бессовестно щиплет. Я бросилась было спасать старушку от охальника, но вовремя остановилась: она тоже по-девичьи хихикала и, в свою очередь, пощипывала тощие ягодицы старика Лайко.
Когда вслед за горничной начал преображаться и дом, молчать дальше стало невозможно.
— Баба Рея, а что у нас, праздник какой намечается?
— А и верно, горюшко! В Предгорье же Зелёную ночь не празднуют! То-то я и гляжу, не шибко ты и готовишьси! Я, почитай, всю жись в горах провела, ужо и не помню, шо там у вас да как…
А зелёной, судя по всему, праздник делала не только ночь. Зеленел весь особняк. Вычурные позолоченные рамы на зеркалах, перила лестниц, колонны — всё, до чего могла дотянуться невысокая горничная, она украсила ветвями деревьев. В распахнутые окна заглядывали побеги плюща, осторожно проверяющие, можно ли виться внутрь комнат или пока рановато. А сквозняки временно превратились в приятный тёплый ветерок. Когда ещё, как не сейчас? Середина лета!
— Ох, горюшко! Помню свою первую Зелёную ночь, от то было празднество! Почитай, ежели на ней не была, не знаешь, шо тако веселье!
Я постаралась припомнить, когда в последний раз веселилась не то что на большом празднике, а хоть где. И не припомнила. Со смертью отца из нашего дома ушла радость, а из мамы, казалось, и вовсе весь интерес к жизни. Мы издали глядели на торжественные шествия Осенин или на Проводы зимы, но сами не участвовали ни разу. «Нечего нам праздновать», — говорила мама. И правду говорила, если по-честному.
Но теперь… Предгорье спасено, я всё ещё жива, а вот старый Ветер — нет. Может теперь и правда есть, что отметить?
— Господин Ветер, — подчёркнуто вежливо произнесла я, — вряд ли одобрит такое развлечение. Да и отойти от него я толком не могу.
— Господину Ветру, — мрачно пообещала старушка, — ухи-то кто-то может и ободрать, ежели он сильно строг будет.
Я сцедила улыбку в кулак. Может ведь, ещё как может! Баба Рея, если её разозлить, от горной цепи камня на камне не оставит, что ей какой-то Ветер?
— Ты не думай. Сходи, сходи, детенько! — уловила моё сомнение старушка. — Я в означенный час табя провожу. Ежели шо не так будет, воротишься.
Ну как тут отказать? Тем более, что под защитой старой Реи мне не страшен ни один монстр!
Глава 7. Зелёная ночь
Означенный час наступил тем же вечером. Едва солнце приблизилось к пикам гор, готовое кувыркнуться с вершины одной из них, Рея вломилась ко мне в спальню.
— Одевайся, горюшко, одевайся скорее, опаздываем! — Суетилась она, будто не сама только что пришла. — Во енто во надевай, должно подойти!
Она вручила мне свёрток и затолкала за ширму, не дав как следует рассмотреть, что в нём за наряд. Пришлось разбираться почти наощупь: разжигать камин я не стала, а света от окна становилось всё меньше.
Трижды запутавшись в платье и попытавшись пролезть головой поочерёдно в оба рукава, я всё же разобралась, что к чему, и вышла, на ходу завязывая тесёмки.
— Ну что за горюшко?! Во енто сюда, а тут развернуть. Здеся подтянем, а тут потуже… — затараторила Рея.
Наряд походил на мой свадебный разве что цветом. Однако, если полотно свадебного облачения напоминало саван, то это платье делало из меня белокрылую птицу. Ленты-тесёмки причудливо переплетались, походя на перья, почти прозрачная ткань лунным светом ласкала кожу, и всё казалось, пробеги я немного и прыгни вверх, — взлечу! Хотелось смеяться и кружиться, чтобы завивались вихрями и сплетались причудливыми узорами, что через мгновение навсегда исчезнут — уже не повторишь.
Рея украдкой утёрла мокрые глаза.
— Ты ж моё горюшко родное! — шмыгнула она. — Знала я, что платье своего часа дождётся… — И, будто опомнившись, сварливо добавила: — Ну пошли-пошли, чаго встала? Нас нябось ждать не стануть!
— А обуться же! — напомнила я, почесав голень босой ступнёй. Оно и одеться бы не помешало. Я хорошо помнила, какой ледяной воздух в горах, а праздничное платье от него не защитит!
Старуха захихикала:
— Ничаго, сягодня и так не замёрзнем!
На многое я не надеялась. Покрасовалась в обновке, потешила себя надеждой — и хватит. Была уверена, что, стоит выйти из поместья, как поводок тут же натянется, а метка обожжёт, требуя вернуться обратно. Как знать, сколько я успела пролететь, падая с обрыва, прежде чем она вспыхнула в прошлый раз? Но, либо то неудачное падение длилось куда дольше, чем кажется, либо по какой-то иной причине, но Рея оказалась права: клеймо не требовало вернуться.
Зато в ином старуха ошибалась: холод пробирал до костей. Осторожно ступая по острым камешкам, чтобы не пораниться, я с трудом сдерживала недовольное пыхтение. Но сама бабка тоже шла босиком и тоже перед выходом скинула верхнюю одежду, оставшись в одной белой рубахе.
— Ти живая ты ти не, горюшко? — весело поинтересовалась она.
— Угу, — скупо отозвалась я, чтобы не добавить несколько крепких словечек, за которые Рея заставит вымыть рот с мылом.
— Ну так поторапливайся, а то идёт нога за ногу! Не поспеем же!
Прежде я думала, что горы напоминают огромные ледяные шатры. Словно насыпал кто сахару: одна острая вершина и крутые склоны от неё. Теперь же знала, как ошибалась. Вершин у гор было множество. Они вырастали одна из другой, нависали, обламывались в пустоту и выныривали прямо из молока облаков чуть поодаль. Горная цепь тянулась далеко вперёд, насколько хватало глаз, и, лишь пожив на одном из пиков, я осознала, насколько беззащитно перед Ветром и его владениями наше крохотное Предгорье. Городок словно был окружён суровыми великанами. Побеспокой одного, повернись он ненароком — и не станет поселения и всех его жителей.
Я с тоской покосилась вниз, но огней родного города, конечно же, не разглядела. Знать бы хоть, стоит ли на прежнем месте?
Идти по ровной площадке было непросто, но потом дорога забрала вверх, к очередному холму, и холод как рукой сняло. Теперь от усталости становилось жарко, пот заливал глаза, а бабка как ни в чём не бывало топала впереди, время от времени и меня поторапливая.
Когда я смирилась с тем, что так и умру с видом на бодро подскакивающий зад Реи, и приготовилась пасть ниц прямо на едва заметной тропке, петляющей меж валунов, старуха завернула за крупный камень.
— Горюшко, ну где ты там?
— Видом залюбовалась, — процедила я, скрывая одышку.
— Сюды ходи, тут виды всяко лучше!
На небольшом выступе за валуном, грозящем вот-вот обвалиться и рухнуть в бездну, до краёв наполненную периной из облаков, нас уже ждал старик Лайко. Заметив меня, он смутился и лезть к Рее с поцелуями перестал, но та, впрочем, всё так же по-хозяйски держала его под руку.
— Гляди, милка! — скомандовала старуха. — Нябось прежде такого не видала!
Закаты я видала и прежде. Нет, бесспорно, этот был очень красив. Солнце таяло багрянцем на снежную вершину и растекалось по ней медовыми подтёками. Холод между тем начал заползать под платье и колоть разгорячённое прогулкой тело. Я вежливо кивнула, мол, да, красиво, и простучала зубами нечто невразумительное, пожалев, что послушалась и не накинула сверху плащ.
И тогда случилось чудо.
Облака вскипели и поднялись, затопив и выступ, и нас вместе с ним. И только рыжая вершина виднелась сквозь дымку. Вопреки всем правилам она не светлела, а, напротив, становилась ярче, точно на горе разгоралось пламя. А когда солнце окончательно скрылось, вспыхнула, как сухой мох. Но не задымила, не сгорела и не осыпалась, а вытянулась длинной полосой в нашу сторону и паутинкой уцепилась за край скалы.
— Ну чаго тарищисси? Поспешай, поспешай! — скомандовала Рея, первой подходя к узенькой тропке, сотканной из заката.
Когда она ступила на неё, я вскрикнула, а Лайко захихикал своим лающим сухим смехом.
— Ить, молодёжь! — прокомментировал он, следуя за старухой. — Ну ходи, что ты? А то солнце сядет, так новая тропка до рассвета не явится!
Наблюдая за тем, как по щиколотку тонут стопы стариков в пламени дорожки, я серьёзно усомнилась, что хочу посетить праздник. Но Рея и Лайко шли бесстрашно, а силуэты их всё сильнее размазывались облачной дымкой. И я тоже решилась.
Стоило, конечно, ощупать мостик, проверить на прочность, потыкать хоть какой палочкой… Но я, зажмурившись, прыгнула прямо на него: будь что будет!
Ох! Ровно в горячий кисель нырнула!
Тепло пробрало от босых ступней до самой макушки, под ногами точно оказалась мягчайшая трава и хотелось бежать, бежать, бежать по ней! Я неосторожно глянула вниз, вспомнив, что нахожусь над обрывом, но плотная пена облаков обступила со всех сторон: вытяни руку — кончиков пальцев не видно. Только рыжая тропка мерцает. И я двинулась, ориентируясь на затихающие голоса стариков впереди.
И, чем дальше шла, тем отчётливее понимала, что мертвенная тишина гор сменяется гудением, какое можно услышать на лугу жарким летним днём. Гудение уступило место свисту, тот — чириканью, а ему на смену пришла… музыка! Звуки смешивались в единую трель, и та становилась песней — гимном жизни и теплу, такому редкому и такому желанному здесь, у заснеженных исполинов. Я ускорилась, надеясь застать невидимых музыкантов, и звуки стали громче, веселее, словно заманивали в танец.
А потом ночь и правда позеленела. Зелень вилась по закатной тропке, невесть когда успев захватить её в плен, поднималась по голым камням, росла прямо из них и расстилалась скатертью на равнине, укрытой туманом. Только избранные, те, кто знает про волшебный мост, те, кого пригласили, могли попасть сюда. И вот я оказалась среди них.
Среди странных существ, похожих не то на диких животных, не то на ожившие цветы, не то на людей в причудливых костюмах. Листья росли прямо из их пальцев, из длинных ушей, из ноздрей и глаз, из масок, словно пустивших корни в лица танцующих.
Я робко ступила на поляну. Спрятанная в чаше горы, она зеленела ярким островком, а поднимешь голову — повсюду снег. Да не просто снег! Я пискнула, осознав страшное: сверху-вниз, с камней за танцующими наблюдали снежные великаны. Неповоротливые и огромные, они дышали так медленно, что с трудом удавалось уловить, как вздымаются их груди. Но теперь я ясно видела и улыбающиеся рты, и согнутые колени, и руки, сомкнутые в недвижимом хороводе.