Каждый новый работник, приезжающий в Россию, должен привезти с собой какое-то транспортное средство: велосипед, мотоцикл или «Форд». Вполне возможно, что бензин для нас будет бесплатным. Найм автомобиля теперь обойдется в 2000 рублей за милю.
22 декабря 1920 года открылся VIII съезд Советов рабочих, крестьянских, красноармейских и казачьих депутатов РСФСР. Артур Уоттс отправился туда, чтобы послушать выступление Ленина. Уоттс писал, что Ленин в своей речи подчеркнул, что большевики должны делать свои программы понятными для крестьян, что коммунисты должны быть популярны в крестьянской среде. Анна Хейнс тоже посетила съезд: ей запомнилось выступление, в котором говорилось о «городах-садах» как идеале для промышленности, удобных для проживания и для работы.
В декабре 1920 года небольшая англо-американская диаспора в Москве вместе с несколькими сотрудниками НКИД организовала рождественский ужин. Среди приглашенных советских чиновников почетным гостем был Нуортева, помощник секретаря НКИД, с которым квакеры продуктивно сотрудничали. Он произнес речь, в которой высоко оценил помощь квакеров, сказав, что они – единственная организация социальной службы, в отношении которой Советская Россия не имеет никаких замечаний в смысле злоупотребления заявленной миссией.
Теперь, когда квакеры обзавелись собственным офисом, складом и штатом сотрудников, надо было подумать об атрибутах официального представительства и – самое главное – о том, как следует назвать себя на русском языке. Вот как Анна Хейнс рассказывала в своем письме в Филадельфию о сложностях перевода:
После шести недель попыток сделать приемлемый перевод на русский язык Friends International Service мы сдались. Камнем преткновения было слово Service, для которого, как кажется, нет приемлемого русского эквивалента. Одно слово в переводе звучало как оказание чисто материальной помощи, другой вариант казался слишком религиозным, а третий – я забыла, что в третьем варианте было не так, но перевод не выглядел верным, – мне кажется, у него было слишком милитаристское значение. В конце концов мы пришли к мнению, что для официальных бумаг должен быть принят следующий заголовок: ОБЩЕСТВО ДРУЗЕЙ (КВАКЕРЫ) ОТДЕЛ ПОМОЩИ ДЕТЯМ.
Это название довольно точно указывает позицию, в которой мы в настоящее время работаем в России. И если говорить об общественном признании, повсюду мы известны как «квакеры».
На официальных бумагах указывался и адрес: Центральный склад Центросоюза. Переведеновка, Инструментальный пер., 7. Москва тел. 5-91-53.
Продукты питания распределялись при содействии и силами Наркомздрава по детским учреждениям Москвы. В квакерском архиве в Филадельфии я нашел листок в линейку с трогательным благодарственным письмом от детишек из московской Лесной школы, где говорилось:
Мы, дети 1‐й Лесной школы на Воробьевых горах, приносим большую благодарность дорогим иностранцам за присланные нам гостинцы. Ваши подарки нам очень понравились, а сало принесет большую пользу, особенно теперь, так как у нас сейчас уменьшили паек. Примите большое спасибо от русских детей. Приезжайте к нам, будем очень рады. Дети 1‐й Лесной школы.
В лесные школы, где жили московские дети, отпускались жиры, овсянка и нижнее белье. В женские поликлиники и молочные кухни отправляли овсяные хлопья и одежду для самых маленьких. Сухое молоко отпускалось только детям до года – его было мало.
Весной 1921 года квакеры пишут наркому Чичерину, что продукты поставляются из‐за границы в объемах, достаточных для того, чтобы обеспечивать 16 000 детей молоком в течение нескольких месяцев, жиров достаточно для поддержания 30 000 детей в московских учреждениях Наркомздрава. Имелись запасы мыла, лекарств и одежды. Квакеры выражали надежду, что поставки продолжатся, что они увеличатся, и тогда они хотели бы расширить географию своей работы, включив в нее Петроград и другие регионы России. Поскольку не всем гуманитарным организациям разрешили въезд в Россию и не у всех иностранных организаций помощи были средства на содержание своих сотрудников в России, квакеры занимались распределением поставок от Фонда спасения детей и иных организаций.
Число иностранных организаций, желавших помочь продуктами, росло, но попасть в Россию было не так-то просто. Москва не хотела пускать иностранцев, поскольку ведущие иностранные державы не признавали большевистскую власть. Квакеры были уже в России, и они готовы были распределять поставки от других. Но нужны были люди, необходимо было пополнение в квакерский офис в Москве. Именно поэтому в апреле 1921 года Артур Уоттс через Чичерина запросил разрешение на въезд как минимум еще четверых квакеров – ввиду увеличения поставок. Он уведомил Чичерина, что в случае увеличения потока поставок число сотрудников придется увеличить до 20, а то и 30 человек. А еще понадобятся переводчики.
Чичерин ответил через неделю, подчеркнув, что квакеры «заслужили признательность и поддержку с нашей стороны». При этом советский нарком жестко дал отповедь иным иностранным доброжелателям, которые стремились приехать в страну. Он писал, что доброе отношение большевиков к квакерам не приведет Кремль к решению распахнуть двери Советской России для разного рода иностранных обществ по оказанию вспомоществования. Георгий Васильевич точно знал, что «подавляющее большинство этих организаций недружественны по отношению к Советской России», что они будут строить всякие козни и заниматься антисоветской пропагандой, так как их страны посредством блокады удушали миллионы русских рабочих, их жен и детей, в то же время желая своей помощью «замаскировать и прикрыть самые отвратительные черты бесчеловечной политики своих стран». Подчеркивая нежелание впускать антисоветских иностранцев, Чичерин не возражал против того, чтобы помощь шла через квакеров. Соглашаясь с тем, что рост объемов поставок потребует приезда новых сотрудников, нарком разрешил увеличить штат, но каждого, кто хотел приехать, считал необходимым проверить и всю информацию про каждого кандидата рекомендовал послать Литвинову, тогдашнему представителю РСФСР в Эстонии.
В середине 1921 года советские власти проводили политику жесткого контроля даже в отношении квакеров, к которым они вполне благоволили: каждую заявку проверяли, и не всех пускали, как мы видели на примере Грегори Уэлча. Из НКИД сообщали хлопотавшему за квакеров А. В. Луначарскому:
В ответ на Ваше письмо от 25 июля за № 5179 сообщаю, что в настоящее время Наркоминдел не возражает против участия квакеров американской национальности в оказании помощи больным и нуждающимся, оставляя за собою право персонального отвода тех лиц, относительно которых имеются неблагоприятные сведения. Означенное решение можете довести до сведения гражданина Уотса.
Уже в августе 1921 года нарком Чичерин сообщал Л. Б. Красину, что американские квакеры ранее не были допускаемы в Россию, когда «ко всем американцам вообще был применяем общий запрет». Но теперь этот запрет снят, писал нарком, а к самим же квакерам никогда и никакой специальный запрет не применялся. Квакеры теперь во всякое время могут получить разрешение на въезд.
И вскоре многие квакеры направятся в Россию спасать людей от смерти.
Жаркая и сухая весна 1921 года уже предвещала страшную беду, размеры которой большевики еще себе не представляли. Крестьянам, ограбленным продразверстками, нечего было сеять на засохших полях, где еще недавно шли сражения Гражданской войны. Надвигался голод.
ГЛАВА 6
Голод в Поволжье. Заключение договора с Наркомпродом. Квакеры выбирают Бузулук. Начало программы помощи голодающим. Американцы вынуждены работать под АРА. Американские квакеры открывают свой офис в Сорочинском. Квакерский центр в Алексеевке. Склады квакерских продуктов в Москве. Пик голода миновал. Советские чиновники просят квакеров не уезжать.
Причины голода, начавшегося в 1921 году в Поволжье, излагались по-разному в разные времена. Понятно, что советская историография винила во всем погодные условия, кулаков и международную блокаду молодой советской республики. В последние годы появилось много научных трудов, в которых причины даются без оглядки на политическую конъюнктуру.
Одной из главных причин голода называется продразверстка, то есть принудительное изъятие советскими властями хлеба и других продуктов у крестьян по установленной («разверстанной») норме продукта и государственным ценам. Именно продразверстка привела к тому, что признаки надвигавшегося голода в Самарской губернии фиксировались еще в феврале, когда ни о какой засухе говорить не приходилось. Москва уже тогда получала тревожные вести из Поволжья, и в частности из Самарской губернии:
Ввиду неурожая 1920 года и взыскания непомерной разверстки в 10 миллионов пудов крестьяне начали голодать с января 1921, а в феврале начались голодные заболевания и смертные случаи.
К началу лета местные власти докладывали в Москву:
Тысячные голодные толпы осаждают Уездисполкомы и терпеливо ждут, никакие уговоры не действуют, некоторые тут же от истощения умирают. Необходима немедленная помощь…
Историк С. Павлюченков справедливо отмечает:
До 1920 года крестьянство, его основная масса еще имела излишки хлеба на обмен. В 1920 году крестьянское хозяйство, особенно Европейской России, по известным причинам, превратилось в натуральное и уже ни на каких условиях не могло прокормить город и армию без ущерба для себя. В разверстку 1920/21 года продовольственники отбирали самое необходимое для крестьянского двора и пашни. Аппарат стал силен, а крестьянин разорен и слаб, и «выкачка» прошла на высоком уровне, в результате – голод 1921 года.
Советские власти всерьез испугались массовых смертей на огромной территории, возможности голодных бунтов и восстаний. Известно, что