Да и куда собрались лететь угонщики? В Лондоне за такие дела дают пожизненное, а в лучшем случае могли отправить назад.
И всё же у пилотов в инструкции для подобных случаев был и такой пункт: «в исключительных случаях выполнить требования угонщиков». Вот народный заседатель на суде и спросила у командира корабля:
— Вы пытались выполнить их требования?
— Я не понимаю, зачем их требования было выполнять.
— Как зачем? Ну, может, не было бы такого результата.
— Я считаю, что лучший исход был сесть в своей стране, на своем аэродроме, — сказал Куприянов.
Чем обернулся этот «лучший исход» мы уже видели. Зато добились главного: показали, кто хозяин на земле и в небе. И чтоб другим неповадно было. 9 трупов и 35 человек ранено — зато ни один предатель не покинул родину.
Да и опыт всё-таки был. Помните, что сказал восемнадцать лет назад командир корабля Георгий Чахракия, которому пуля Бразинскаса попала в позвоночник? «Если потеряю сознание, ведите корабль по требованию бандитов и посадите. Надо спасти самолёт и пассажиров!»
Но в восьмидесятых думали уже иначе. В адрес суда приходили гневные письма трудящихся:
«Не судить, а привязать на площади к верхушкам берез и разорвать на части» — пишет педагог (напомним: из 11 Овечкиных — пятеро несовершеннолетних).
«Всех расстрелять с показом по телевизору» — это воин-интернационалист.
«Просим вынести высшее наказание расстрел, чтобы знали, что такое Родина» — письмо парторга по поручению партсобрания.
Суд не прислушался к просьбам и дал смехотворные сроки: 17-летнему Игорю — восемь, а беременной Ольге всего шесть (она, кстати, была против угона и безуспешно пыталась отговорить остальных). Да и то вышли досрочно: в девяностые страна становилась другой.
Что же не устраивало угонщиков?
Нинель Сергеевну не устраивало многое. Лишилась родителей, когда ей не было и шести. Отец погиб на фронте, мать осталась одна с пятью детьми. А через год пьяный сторож застрелил её на колхозном поле, откуда она пыталась вынести несколько картофелин. Росла в детском доме, откуда вышла деспотичной и нацеленной на выживание. Работала продавщицей. Вышла замуж, через год на свет появилась Людмила. Вторая дочка родилась мертвой, и мать поклялась: «Никогда не убью в себе ни одного ребенка. Буду рожать всех». За четверть века родились ещё десять.
Муж пил. Сосед вспоминает: «Мужа своего, Митьку, сильно терроризировала. Стоило мужику выпить 50 грамм, так ору было на всю округу. Он, хотя алкашом не был, выпивал иногда крепко». Учтём, что «крепко» — это даже по сибирским меркам. Потом умер, оставив одиннадцать детей.
Это была семья, где младшие подчинялись старшим, а все вместе — матери. С её одобрения мальчики пошли в музыкальную школу, а девочки — по материнским стопам, в торговлю. Хотя у старшей, Людмилы, поначалу были другие планы — журналистика, даже писать пробовала… Но мать мыслила рационально: «Выбрось эту дрянь из головы и займись-ка лучше огородом».
Людмила вышла замуж и жила отдельно. О планах побега, похоже, не знала, и на суде выступала свидетелем. (Она же и стала опекать четырёх малолетних сестёр и братьев. Потом и племянницу, Ольгину дочку. Вдобавок к своим троим).
Между тем, материнские планы сбывались. Им дали две трёхкомнатные квартиры, но дом с участком на окраине Иркутска пустовал, хозяйства уже не было, и денег не хватало. Выступать за плату не разрешали, хотя на сцену приглашали охотно. Зато ансамбль побеждал на музыкальных конкурсах, о нём писали и снимали кино. Даже в Гнесинское училище приняли, но не заладилось. Способности у всех оказались разные, старания — тоже. В общем, бросили это дело. Да и зачем, когда впереди гастроли…
Однажды даже в Японию съездили. Токийская жизнь после иркутской произвела, мягко говоря, сильное впечатление. Да ещё и опекуны из КГБ расслабились и братья успели познакомиться с каким-то серьёзным человеком, который пообещал им хороший контракт со студией звукозаписи в Лондоне. Тогда братья решили сразу же ехать в посольство, но денег не было, а за золотое кольцо таксист не повёз. Да если б даже всё удалось, невозвращение означало проститься навсегда и с матерью, и сёстрами (не считая разных неприятностей для родственников). Вот тогда и решили подготовиться к побегу основательно, а уж потом всей семьёй — сразу в Лондон… Дома точку поставила мать: «Уезжать — так всем. Умирать — тоже вместе». На случай неудачи тоже договорились: «Вы убьёте меня и застрелитесь сами», — решила Нинель Сергеевна. Она была мозговым центром операции.
И вот 8 марта полетели в Ленинград на гастроли. Подготовились основательно. Вещи распродали, зато обзавелись обрезами, патронами, сделали самодельные бомбы. Контрабас нашпиговали оружием, и поскольку он едва проходил через металлодетектор, в аэропорту, где музыкантов, конечно, узнали, не стали придираться и ограничились внешним осмотром. После дозаправки в Кургане старшие братья встали, достали обрезы и, приказав всем оставаться не местах, передали стюардессе записку с требованием лететь в Лондон.
Остальное известно.
Жизнь у Овечкиных расстроилась окончательно. Наказаны не только погибшие и отсидевшие, но и все остальные.
Ольгу колония не исправила, не для того она создана, а только покарала и испортила.
— Это был уже совсем другой человек. Грубая, наглая, злая. Забрала она дочку в Иркутск. Связалась с каким-то Фазилем. Устроила Ларису в коммерческий садик, потом в платную школу. Девочка совсем плохо училась. А однажды приехала я к ним, смотрю, Лариска вся грязная, голодная, а Ольга у соседки водку пьет и говорит мне: «Зачем ей учиться, она и так красивая. Пораньше замуж выйдет», — рассказывала старшая сестра.
Сожитель скоро её и убил. И Ларису снова взяла к себе тётка. Черемхово, где живёт Людмила, — это шахтёрский городок почти в двух сотнях километров от Иркутска. Там пьют много и регулярно, и вечером улицы пустеют. Каждый месяц пропадают дети, которых никто не находит. Электричка до Иркутска ходит трижды в сутки, и хорошие хозяева на вечерний поезд гостей не пускают: «На нём только самоубийцы ездят».
Игорь тоже пил, был арестован за распространение наркотиков и умер в следственном изоляторе. Самый талантливый, Михаил, уехал в Испанию, играл в уличных джаз-бандах, а после инсульта стал инвалидом. Живёт в барселонском хосписе. Пила и младшая Ульяна. Бросалась под машину, но выжила и стала инвалидом. На это пособие и живёт.
У Сергея пуля в ноге до сих пор. Операцию врачи решили не делать: организм-де со временем сам отторгнет ненужное. Попробовал поступить в музыкальное училище в Иркутске. Ему сказали: «Знаешь, твоя фамилия ещё на слуху, так что приходи лучше через годик». Три года пытался и всё без толку. Впрочем, это его версия, а в училище объясняют иначе: мол, просто бесталанный. Но в любом случае жить здесь с такой фамилией нелегко, многие её сменили. Игорь — нет: «Я горжусь своей фамилией, никогда её не поменяю. Это мой род».
Кстати, старшей сестре накануне суда власти предлагали публично отречься от матери, но она не согласилась.
…Как сказала Людмила, жить лишь бы жить не хотелось. А мечты их были очень просты: маленькое семейное кафе, где женщины готовят еду, а братья угощают музыкой. Через пару лет такое будет вполне возможно, но кто ж знал?
Есть такая русская сказка про семь Симеонов, братьев-близнецов с одинаковыми именами и разными талантами. Там не бывает ссор, и нет такого дела, с которым бы дружные братья не справились. Старший брат Вася вычитал её в «Родной речи» и когда создавал свой ансамбль, название было уже под рукой. Единственное существенное отличие Симеонов от Овечкиных лишь в том, что сказочным братьям и на своей земле было хорошо.
И ещё многие неизвестные
Способы разные, а результат один
Георгий Поляков давно мечтал вырваться из страны. В 1970 году с железнодорожной станции Выборг угнал локомотив и направился в Финляндию. Пограничники локомотив обстреляли, а беглеца ранили и арестовали. За это он получил первые семь лет лагерей.
После освобождения его мечты были всё те же. Пытался перейти границу на Кольском полуострове, но в нескольких сотнях метрах от неё помешал пограничный наряд. Дали ещё пять, уже строгого режима.
Тогда Георгий задумался о душе и принял христианство. После освобождения работал на стройке. От побега не отказался и в 1990-м повторил попытку. На этот раз решил угнать в Швецию самолёт, летевший Архангельск. Только угонщика обманули: под предлогом заправки сели в Архангельске, где его и скрутили. Итог — 8 строгих лет. Ну, а после этого срока бежать уже не имело смысла: двери открыты.
Споря с морем
Врач Анатолий Бутко в 1970 году приехал в Батуми и купил билет на круизный теплоход до Сочи. Взяв с собой надувной круг, флягу с водой и шоколад, ночью выпрыгнул в море. Он собирался доплыть до Турции, её огни были хорошо видны. Чуть не попал под форштевень пограничного катера, над головой летали патрульные вертолеты, но темнота и волны скрывали беглеца. Правда, эти же волны и ветер мешали плыть.
Анатолий выбился из сил и к утру потерял сознание. Очнулся днем на пляже в Поти. Спасатели вызвали пограничников, Бутко арестовали. Он не учёл сильное встречное течение от турецкого берега к Туапсе, что подводило многих беглецов.
Год провёл в психбольнице. После освобождения увлёкся поэзией, но не всякой поэзией стоило тогда увлекаться: за чтение антисоветских стихов снова оказался в больнице, теперь уже на четыре года. Врач, он же и пациент, оказался упрям и не оставил мысль об эмиграции. И даже стал подумывать об угоне самолёта.
На этот раз Бутко не учёл уши доносчиков. Его упрятали в Днепропетровскую спецпсихбольницу, где он и погиб в 1984 году.
Последний бой
19-летний Алексей Сафронов из Евпатории службу проходил в ГДР. Бывал в увольнительных, и на сэкономленные марки покупал книги на русском — «Собачье сердце» Булгакова, «Технологию власти» Авторханова… Читал, сравнивал, задумывался. Подружился с таким же задумчивым солдатом, недавним студентом Сергеем Колмаковым, вместе обсуждали прочитанное. И вот однажды товарищи из особого отдела обнаружили эту запрещённую библиотечку. Шел 1970-й год, и дело пахло арестом. Тогда друзья решили бежать на Запад.
Спустя много лет Сафронов так объяснял это решение: «К самой власти я претензий не имел, меня не устраивала система управления. Было неудовлетворение какое-то, раздражение от того, что навязывается идеология, что кто-то думает и решает за тебя. События в Чехословакии, когда СССР ввел туда войска, заставили ещё больше призадуматься. Ведь люди-то всего-навсего хотели жить по-человечески, увидеть, что социализм может быть с человеческим лицом…»
К побегу подготовились. Достали старую штабную карту, запаслись и продуктами (на складе служил земляк-евпаториец). И когда друзей отправили в караул и выдали патроны, то солдаты остановили машину и приказали немцу ехать по намеченному маршруту — к границе с ФРГ. Даже заплатили ему за транспортные услуги, хоть и понимали, что тот доложит о своих пассажирах у ближайшего полицейского поста. Не ошиблись: после трехдневного марш-броска, у самой границы их настигла погоня. Парни сдаваться не хотели и приняли бой. Друга ранило, и он кричал, чтобы Алексей уходил один. Потом застрелился. А Сафронов отстреливался до последнего патрона, пополняя букет обвинительных статей. В итоге всё это потянуло на 12 лет строгого режима.
После освобождения взялся навёрстывать упущенное. Работал в Евпатории художником-инкрустатором на мебельной фабрике. Женился. Заочно закончил институт. О случившемся не жалеет: говорит, что провёл время в интересном и интеллектуальном обществе (политических держали отдельно).
Может, и приукрашивает.
Очень хотел в Израиль
Валерий Закс из Днепропетровска долго добивался выезда в Израиль, но постоянно получал отказ от советских властей. С работы уволили. Доведенный до отчаяния, решил, что единственное средство вырваться на свободу — угнать самолет.
15 октября 1978 года из симферопольского аэропорта рейсом в Тернополь вылетел Ан-24 с 42 пассажирами на борту. Через несколько минут после взлета Валерий открыл стрельбу из пистолета и, угрожая взрывом, потребовал лететь в Турцию. Экипаж не подчинился, и вернул самолёт в Симферополь.
22-летнего угонщика признали невменяемым и поместили в спецпсихбольницу Днепропетровска. Через год на медкомиссии парень поинтересовался, когда его отпустят. В ответ начальник медицинской части авторитетно заявил, что тот «подохнет на спецу». После этого пациент впал в депрессию и решил все проблемы, бросившись с четвёртого этажа.
Шутка на границе дозволенного
Крымчанин Александр Канафьев четырежды пытался перейти границу. Дважды ему везло. Вот только не ту границу он выбирал…
Физическая подготовка вполне соответствовала задаче: служил в десантных войсках, был членом спортивной сборной ВДВ. Окончил факультет физвоспитания Симферопольского университета, приглашён в аспирантуру. Работал инструктором в санатории Минобороны. А в 1978 году на надувной лодке попытался уплыть в Турцию.
Больше суток его болтало в море, а потом шторм выбросил обратно на берег. Прямо в руки пограничников, которые передали его в областную психбольницу. Продержали там недолго, и он вскоре переехал в Одессу и устроился на завод литейщиком. Но «компетентные органы» о нём не забыли — слежка, провокации… Тогда сменил направление и в том же году успешно перешёл границу с Румынией. Добрался до Бухареста, а поскольку был евреем, пришёл в синагогу и попросил помочь эмигрировать в Израиль. И вот вместе с раввином они отправились в израильское посольство, где румынская спецслужба его и арестовала.
Беглеца передали советским пограничникам. Канафьев заявил, что он-де иностранный агент и в приграничной полосе закопал рацию. Пошли искать. Вот тут-то нарушитель и доказал, что бывших десантников не бывает: сбежал вместе с наручниками.
Потом двинулся в Азербайджан, намереваясь из Ленкорани на надувной лодке доплыть до Ирана. Но к тому времени его фотография уже висела на всех пограничных постах, и заплыв окончился в Днепропетровске, в психбольнице. Там его держали до самой перестройки, до 1985-го (если не считать неудачный побег в 1982-м, когда он умудрился сбежать из больницы и направился в Румынию, но был снят с поезда).
И всё же до границы добрался уже на следующий год после освобождения. Благополучно её перешёл, а на колючей проволоке оставил портрет знаменитого Карацупы с надписью: «Советским пограничникам с пожеланием успехов в их нелёгкой и почётной службе. С уважением Александр Канафьев». Прошёл два десятка километров по румынской земле, но снова попался: сторожа увидели, как кто-то пробирается по кукурузному полю и бросились спасать созревшие початки. И снова общение с чекистами из Секуритате, с репутацией самой жестокой спецслужбы народных демократов Восточной Европы. Потом передали нашим пограничникам, и те от души избили его за шутку с Карацупой. Да и потом мучили так, что в следственном изоляторе Одессы десантник и физкультурник пытался покончить с собой. Но вовремя взял себя в руки, потому что на этом испытания не кончились. В уже знакомой днепропетровской больнице люди в белых халатах пообещали, что будут держать его тут до смерти. Да только умирала уже сама карательная система, и в 1988-м его освободили.
Тогда Александр отказался от эмиграции, и решил бороться с режимом у себя на родине. Был активистом таких организаций, как «Добрая воля» и «Народный фронт Крыма». В одиночку вышел на демонстрацию против ГКЧП в 1991-м. Земляки в погонах снова избили его не на шутку.
Смертельная болезнь не дала ему дожить и до 42-х лет. В последний путь его провожали тысячи людей, как народного героя.
Очень долгий марафон
Путь Олега Софяника в диссиденты был очень короток. Ещё в седьмом классе севастопольской школы он писал на радиостанцию «Немецкая волна», а по адресам из телефонного справочника рассылал открытки с призывами к борьбе с существующим строем. В том же 1977-м КГБ провел с ним профилактическую беседу.
Спустя два года создал подпольную группу «Комитет борцов за свободу», которая распространяла листовки аналогичного содержания. Его арестовали, трое суток продержали в камере, на него посмотрели психиатры, но признали вменяемым. А поскольку не было ещё 16-ти, то отпустили под родительский надзор, дав необходимые педагогические советы.
Не помогло. Когда Олег окончил школу и поступил в институт, то вскоре первокурсника-севастопольца задержали в Москве после встречи с сотрудником американского посольства. Студент хотел рассказать иностранцу о своей жизни и попросить помочь выехать из страны. Но после допроса парню помогли быстро выехать из столицы на родину.
Потом началась история с призывом в армию. Дважды бежал с призывного пункта, а на третий раз его всё-таки определили в стройбат, в Тулу. Там он публично отказался служить и пояснил: «По политическим мотивам». За такие мотивы его в тот же день определили в местную психбольницу и поставили надёжный диагноз: «вялотекущая шизофрения».
Этот диагноз, который изобрёл советский психиатр Снежневский, очень подходил для всевозможных несогласных, и получил распространение только в СССР и близких по духу соседних народных демократиях. Шизофренические симптомы отсутствуют, зато есть «косвенные клинические проявления»: человек добивается справедливости — налицо «бред сутяжничества», жалуется на слежку и прослушивание телефонных разговоров — «бред преследования», отстаивает свои взгляды — одержим «сверхценными идеями» и т. п. Такое достижение научной мысли не признали ни международное психиатрическое сообщество, ни Всемирная организация здравоохранения, а использование его в политических целях в качестве инструмента карательной психиатрии категорически осуждено. По данным Международного общества прав человека, в целом по нашей стране больными этим политическим недугом признали около двух миллионов человек. Снимать диагнозы стали только в 1989 году, чтобы замять международный скандал.
Но полечить Софяника всё-таки успели. Он даже восстановился в институте, да только жить в СССР ему было невыносимо. В октябре 1985-го купил билет на круизный пароход, шедший из Одессы в Батуми. Взял с собой надувную лодку, и в октябрьскую ночь прыгнул за борт. До Турции так и не доплыл: на третьи сутки, когда до берега оставалось километров двадцать, его выловил сторожевой катер. На вопрос, почему выбрал такой рискованный способ бегства, ответил, как думал: «Лучше погибнуть в море, чем жить в Советском Союзе». Ясно, что от таких мыслей поможет только лечение. И его два года лечили. Но, видно, не вылечили, потому что вскоре после выписки задержали у французского посольства в Москве, где он рассчитывал получить убежище.
Много лет спустя Олег вспоминал этот эпизод:
— У меня всегда было обостренное чувство свободы. Я не мог жить в стране, где закрыты границы и действуют бесчисленные запреты. Потом я узнал, что выбрал не совсем удачное место для побега. Мешает сильное встречное течение, справиться с которым смог только один диссидент — Петр Патрушев.
Дальше — больше: в 1988-м отправил властям заявление с отказом от советского гражданства. И лечение продолжилось… Правда, недолго, потому что перемены проникали и сквозь запертые двери этих специфических учреждений.
А Софяник продолжил свои дела. Поступил в общественную организацию «Свобода эмиграции для всех», сотрудничал с газетой «Экспресс-Хроника». Вступил в партию «Демократический Союз» Валерии Новодворской и возглавил севастопольское отделение. Президент неформальной группы «Ассоциация бывших политзаключенных». Собрал сотни историй о побегах из СССР, некоторые из них попали в эту книгу.
Он ещё и спортсмен, занимается марафонским плаванием, президент клуба «Дельфин», объединяющего любителей этого спорта. В планах — заплыв по маршруту из крымской Ялты в турецкий Синоп (287 км).
А пока в российском Крыму у Софяника появились другие проблемы. Борцы с экстремизмом из ФСБ уже устроили обыск в его квартире, изъяли солженицынский «Архипелаг Гулаг» (снова запрещён?) Олег опасается, что эти борцы могут подбросить и наркотики, и оружие. Кстати, и на приём в психбольницу вызывали. Специалистам по человеческим душам этот пациент запомнился надолго.
Охота на Чёрном море
Владимир по фамилии Роман служил в армии в Подмосковье, но мечтал бежать на Запад. Дезертировал из части и нелегально приехал в родной Невинномысск к своему ровеснику Юрию Силенко. Они дружили с детства, вместе занимались в радиокружке. Друг к советскому строю относился критически, даже написал на эту тему книгу, которую мечтал опубликовать. Вот и решили они уплыть по Черному морю в Турцию.
В августе 1989 года друзья отправились в Туапсе. Сняли квартиру, присмотрели на причале базы быстроходный катер. Три дня наблюдали за пограничниками, изучая систему охраны, запаслись топливом.
В одну из августовских ночей решили, что пора. Незаметно проникли на базу, оттянули катер подальше с мелководья, и малым ходом двинулись вдоль побережья. Когда по воде заскользил луч пограничного прожектора, увели катер за ближайший пирс и пограничники их не заметили. Сходили на берег, рассчитались с хозяйкой квартиры и притащили канистры с бензином, дозаправились. А ранним утром вышли в открытое море. Оператор пограничного радара заметил лодку, но подумал, что это вчерашние рыбаки, у которых сломался мотор, возвращаются на базу. Беглецам везло: пропажу катера обнаружили, когда они уже несколько часов мчались по морю.
Между тем, пограничники устремились на перехват. Рассчитали район поиска, но всё равно опаздывали и подняли авиацию. Наконец увидели катер с двумя людьми на борту, который на полной скорости приближался к турецкому берегу. Требование остановиться беглецы игнорировали, а оружия у экипажа самолёта не было. Подняли в воздух вертолёт, чтобы зависнуть и помешать судёнышку воздушным потоком.
До территориальных вод оставалось совсем немного, и пограничники занервничали. Тогда открыли огонь, и катер остановился. Но как только вертолёт отвернул, он снова помчался вперёд. И снова стрельба. Только теперь уже вертолёт завис над добычей, поджидая сторожевик. Когда тот показался на горизонте, друзья сделали последнюю отчаянную попытку уйти. А тут ещё топливо у вертолёта на исходе… И стратеги из военного совета погранокруга решение открыть огонь на поражение. То есть пристрелить наглецов-беглецов. Старший лейтенант Илатовский дал снайперскую очередь, катер вспыхнул. За борт полетела рукопись книги, способной удлинить срок. Надев спасательные жилеты, парни выпрыгнули за борт. Уже другой катер, под командованием капитан-лейтенанта Косицына, был на подходе, и беглецов подняли на борт.
Психиатры признали целеустремлённых молодых людей вполне вменяемыми и оправили Романа за решётку на 12 лет (добавили ещё за дезертирство), а друг получил на год меньше.
Не говори гоп…
Шамиль Алимурадов вырос в Баку. Окончил высшее лётное училище и Академию гражданской авиации, летал на Ан-24. Профессия нравилась, чего не сказать о том, что происходило в СССР в 1970-е с её пропагандистским календарём — годами решающими, определяющими, утешающими… Несколько раз отправлял в президиум Верховного совета заявление, в котором просил разрешить ему выезд из страны. Ответа не дождался, и в 1983-м попытался пройти в посольство США. Был задержан и отправлен на консультацию психиатрам. Оказался здоров и даже продолжил работу.
И вот 19 декабря 1985 года во время рейса пассажирского самолета, вылетевшего из Якутска, второй пилот Алимурадов, угрожая ножом, отстранил команду от управления, сел за штурвал и благополучно посадил самолет на китайской территории. Там попросил политическое убежище. Его хоть и встретили как героя, но всё-таки закон соблюли и отвезли в Харбин, в тюрьму. Беглец времени не терял: изучал китайский язык, местную медицину, занимался спортом, встречался с журналистами. Его последнее слово, где он изобличал советский режим, встретили аплодисментами. Дали восемь лет, из которых он отсидел всего два. Потом его поселили в меблированной квартире с прислугой, а он преподавал в университете русский язык по своей ускоренной методике, женился на китаянке… По его словам, это были самые счастливые и насыщенные годы.
В политику старался не вмешиваться, но вскоре она вмешалась сама: в советско-китайских отношениях началось потепление. В 1989-м Алимурадова неожиданно арестовали и в сопровождении солдат, прокуроров и дипломатов отвезли на пограничный переход и передали советским властям. Там уже встречали высокие чины из КГБ, и прокуратуры. Получил пять лет строгого режима. Однако настроения и в обществе, и за решёткой менялись, и среди заключённых Шамиль пользовался большим авторитетом.
Освободившись, переехал в Москву и занялся бизнесом. Страна была уже другой.
Если удача отвернулась
Владимира Коржа в 1962-м арестовали за антисоветскую пропаганду и принялись лечить. В Ленинаканской психбольнице (теперь это город Гюмри в Армении) он познакомился с Николаем Крапивкиным, которого лечили от того же недуга. Приятелям удалось сбежать, и они попытались перейти турецкую границу. У Коржа получилось, а Крапивкина застрелили пограничники.
Несколько лет всё у него шло хорошо: Владимир путешествует по Европе, пока не оседает в Стокгольме. Женился на шведке, родилось двое сыновей. Тревожная весть, что тяжело заболела мать, заставляет его нелегально вернуться в СССР. Но везение кончилось, и в 1968-м его арестовали и заключили в ленинградскую психбольницу. Когда мать скончалась, проститься с ней не разрешили.
Через несколько лет Владимира освободили, и он решил вернуться к семье, в Швецию. И снова провал: на норвежской границе его арестовали и отправили в Сычёвскую СПБ, долечиваться.
Пилюли от критики
В 1933-м семья Алифановых бежала от голода с украинской Слобожанщины на Донбасс. Там сын Олег учился, потом служил в пограничных войсках на советско-иранской границе, а после демобилизации работал в Москве строителем. Видел воровство и приписки на фоне пропагандистских победных рапортов. В 1979 году оказался единственным в бригаде, кто осудил оккупацию Афганистана, и впервые был назван предателем. Собрался поступать в МГУ на философский и даже проучился полгода на подготовительных курсах, но вовремя понял, что там готовят не философов, а преподавателей «научного коммунизма».
Устав от жизни в московских общежитиях, вернулся в Донецкую область, в село Шевченко, где жила бабушка. Теперь времени было много, стал читать русскую классику и слушать радиостанции «Свобода» и «Голос Америки». Так из обычного советского обывателя стал диссидентом. И даже пришёл к мысли, что перемены наступят быстрее, если выступать будут не только представители интеллигенции, но и простые люди.
Написал открытое письмо в ЦК КПСС с довольно мягкой критикой режима. Когда приехал в Москву, один экземпляр письма отправил почтой, а второй решил передать западным дипломатам. Но со вторым ничего не вышло, потому что бдительная охрана посольств не дремала.
В раздумьях о неудаче сидел в кафе напротив посольства Франции и наблюдал за обстановкой. И заметил, что люди в серых костюмах за соседним столиком наблюдают за ним самим… Тогда решился на прорыв, не дожидаясь развязки. Вышел и, проходя мимо посольства, заметил, что милиционер отвлёкся на телефонный звонок. Перемахнуть через высокий забор для бывшего пограничника было нетрудно, и через несколько секунд он был уже на территории Франции. Там гостю удивились и объяснили, что вопросы о политическом убежище решает только посол, которого сейчас нет на месте.
Тем временем за забором проходили очень активные мероприятия. КГБ и милиция окружили посольство, и какой-то высокий чин обратился к дипломатам с просьбой выдать «опасного уголовного преступника».
Дипломаты, успевшие пообщаться с Олегом, такой характеристике не поверили и были вежливы, доброжелательны и корректны. Они накормили гостя, взяли письмо и заверили, что передадут его на Запад.
Спросили о планах. Узнав, что собирается уходить, пообещали следить за его судьбой. И вот в 9 вечера, после шести часов жизни на французской земле, Олег в сопровождении дипломата вернулся на родину. Тот проводил его до станции метро «Октябрьская» и попрощался. Несмотря на неусыпное наблюдение за «преступником», пока всё шло без эксцессов: люди в штатском избегали международных скандалов. А вот уже в фойе станции начался путь в ближайшее отделение милиции. Там его долго допрашивали, выпытывая даже расположение помещений в посольстве и количество сотрудников. Потом повезли в знаменитую больницу имени Кащенко, пообещав, что он там и умрёт. За диагнозом «вялотекущая шизофрения» дело не стало и началось суровое «лечение».
Только вот без международного скандала всё-таки не обошлось: письмо Олега напечатала парижская «Матэн», что вызвало большой шум на Западе. Через два месяца диссидента перевели в провинциальную больницу, где и режим помягче и врачи не такие изощрённые, а вскоре и вообще отпустили. И Олег снова вернулся в родное село. Но от чувства справедливости, которое заставляло его искать приключений на свою голову, его так и не вылечили. Он ещё не раз писал в газеты на острые темы, обращался в Международную амнистию и к главам государств с просьбами об освобождении советских политзаключенных, в том числе и тех, с которыми успел повстречаться лично.
Сочувствуют, но помочь не могут
Аркадий Степанчук мечтал эмигрировать из СССР, и в 1963 году пытался прорваться во французское посольство. Его арестовали, упрятали в психбольницу, но мысли об эмиграции остались. Уже много лет спустя, в 1980-м, вместе со своим товарищем Сергеем Кистом, они перелезли через трёхметровый забор британского посольства. Начало стандартное, продолжение — тоже. Дипломаты сказали, что ничем помочь не могут, и на обратном пути друзей встретили люди, ответственные за безопасность страны.
Кисту повезло: его просто отправили домой в Донбасс и уволили с работы. А вот рецидивистом Степанчуком занялись всерьёз. Для начала, как водится, поместили в психбольницу, а потом — на родину, в город Украинск, под надзор КГБ и психиатров.
Когда началась перестройка, Степанчук объявил голодовку, требуя выезда из страны, и с женой и тремя детьми вышел на Красную площадь. Это было в феврале 1987-го. Сначала всё пошло по накатанному сценарию — арест, психбольница… Но уже через три месяца освободили: перестройка давала себя знать.
Теперь Степанчук живёт в Белоруссии, занимается научной работой.
Исключения на фоне правила
Житель Николаева Дмитрий Берман работал слесарем. При этом позволял себе выступать с критикой политики властей и даже собирался эмигрировать. Что ж, методы борьбы с такими критиками известны: сфабриковали дело, обвинили в убийстве и дали 13 лет строгого режима. Правда, потом сократили до десяти и выпустили под подписку о невыезде, потому что готовилось новое дело.
И вот летом 1990 года Берман приехал в Москву, прошёл в канадское посольство и попросил убежище. Дипломаты разрешили Берману остаться в посольстве, и он жил там несколько месяцев.
Дальнейшая судьба неизвестна, но важно то, что такие случаи очень редки. В 1978 г. сибирская семья пятидесятников с огромным трудом получила убежище в американском посольстве и провела четыре года в подвале. А в 1983 году болгарский гражданин, этнический турок, прорвался в турецкое посольство в Москве и жил там два года, пока на самом высоком уровне не уговорили нашего президента Горбачёва отпустить беглеца.
Ещё одно исключения — судьба пятнадцатилетних Степана Джигарханяна и Хачатура Мурадяна. Вечером 10 ноября 1981 года они перелезли через забор бельгийского посольства и попросили предоставить им убежище. Мотивировали тем, что не желают потерять здесь свою молодость и терпеть лживую советскую пропаганду. Через три часа служащие посольства выпроводили юных посетителей. У ворот их ожидали не только родные, но и чужие люди из КГБ. После допроса малолетних вольнодумцев отпустили под надзор родителей (кстати, непростых: один известный актёр, другой — скульптор). А в годы перестройки подросший Степан уехал в США, где занялся бизнесом.
Врачи или палачи?
В августе 1974 года Станислав Судаков с семьей прорвался в посольство США в Москве. На просьбу о политическом убежище получил отказ, а на выходе был арестован. При задержании сопротивлялся, за что был не только обвинён в хулиганстве, но и заработал диагноз. Побывал в разных психбольницах, причём «специальных», но из одной из них умудрился сбежать. Год скрывался, после чего его арестовали в Таллине и отправили на строгое лечение в Ленинград.
К тому времени в мире уже много знали о нашей карательной психиатрии, и собирались исключить советских психиатров из международной организации ещё в 1983 году. Но те, чувствуя, что их вот-вот с позором выгонят, ушли сами. А в 1989-м, когда в стране наступили перемены, Судакова обследовали американские психиатры. И хоть на следующий год его освободили, всё же жизнь испортили основательно. Не только пичкали сильными дозами нейролептиков, но и избивали. Пациент похудел, заболел туберкулёзом. Вскоре после освобождения был помещен в туберкулезный диспансер, где и умер в 47 лет.
Добрались и до детей: сына Вадима посадили по сфабрикованному уголовному делу, а младшего, Ярослава, держали в детдоме.
Током по мозгам
Владимир Карфидов работал на заводе в Москве. Его незаконно уволили, что лишь укрепило критический настрой к отечественным порядкам. В 1973-м решил бежать на Запад и поехал в Выборг. Прошел 45 километров по льду канала между Выборгским заливом и озером Сайма в Финляндии. Финские пограничники его арестовали и вернули обратно. Три года провёл в лагере Воркуты.
В 1979 году опять решил бежать на Запад. Ночью вышел из поезда Ленинград — Мурманск на станции Кандалакша и направился в Финляндию. На седьмой день перешёл границу и ещё три дня пробирался в Швецию. В общей сложности оставил позади более 600 км, когда закончились продукты и пришлось перейти на грибы. Вот ими-то он и отравился за несколько километров до шведской границы. Испугался, остановил попутную машину и попросил отвезти в больницу. Но законопослушный таксист отвез беглеца в полицию, определив будущее своего пассажира на многие годы вперёд.
А дальше — как обычно: Институт им. Сербского признал его невменяемым. За открытое высказывание своих взглядов на врачебной комиссии «эксперты» заявили, что будут держать такого пациента в больнице пожизненно. Через несколько лет перевели в Казанскую спецпсихбольницу, заведение с мрачной репутацией. Там Владимир занялся самообразованием, изучил английский язык. А вместе с Андреем Калишиным, попавшим сюда за подрыв военкомата в Куйбышеве, заинтересовались взрывными устройствами, задумав после «излечения» подорвать газопровод. Но злоумышленники недооценили важность конспирации, и в итоге за лечение Карфидова взялись со всей серьёзностью. Его целый год закалывали нейролептиками и лечили электрошоками. Это такой метод, когда через мозг пропускают электрический ток, вызывая судорожный припадок. Считается, что такое лечит.
Впрочем, о лечебном эффекте пусть высказываются специалисты, а вот то, что память после электрошоков страдает до такой степени, что человек превращается в «овощ» — об этом знают не только психиатры. Заведующий Московским областным центром психореаниматологии Александр Нельсон в своей книге «Электросудорожная терапия в психиатрии, наркологии и неврологии» отмечает: «Странными и прискорбными выглядят бездумные попытки в ряде российских психиатрических учреждений проводить ЭСТ „наживую“, без наркоза и релаксации. Особенно удивительно, когда пытаются ещё и объявлять о таком лечении во всеуслышание — в публичных докладах или научных статьях. Достаточно автору „засветиться“ с такой информацией — и ему гарантировано презрение коллег во всем мире и брезгливое исключение из сообщества психиатров».
В общем, Карфидов едва выжил. Но тут началась перестройка, и его судьбой заинтересовались западные правозащитники и психиатры. В результате многочисленных запросов и обращений его освободили — после десяти лет «лечения в заключении». И всё же человеку повезло: живет во Владимире, где его и выпустили из больницы, и даже занимается научными разработками в области техники.
…А газопровод не пострадал. Почему? Тут мнения расходятся. Врачи считают, что лечение дало эффект, а их пациент — что выздоравливать начала страна. Правда, медленно и неуверенно.
Больница смерти
Пётр Петухов жил в Брянске, но мечтал о дальних путешествиях. В 1968 году, накануне призыва в армию, попытался в районе Батуми перейти турецкую границу. Не повезло. На следствии вел себя смело и открыто говорил, что ненавидит советский режим. Вскоре его признали невменяемым и отправили в Сычёвскую спецпсихбольницу. Там усиленно «лечили» галоперидолом, пока он действительно не заболел. Там же и умер от отравления печени в возрасте 27 лет.
Валерий Авдеев после школы работал в Воронеже на авиационном заводе, откуда его и призвали в армию. К режиму относился критически, мечтал об эмиграции и в 1980 году дезертировал. Приехал в Батуми, вплавь добрался до греческого танкера, стоявшего на рейде, и попросил капитана помочь ему выехать из СССР. Вместо этого ему помогли встретиться с пограничниками, а потом и с психиатрами. Его почти десять лет лечили, пока он действительно не заболел и не начал страдать депрессиями. Тогда выпустили, но время от времени снова помещали в палату. В июне 1998-го он оттуда бежал и через несколько дней повесился на кладбище, оставив записку, что не хочет провести всю жизнь в психтюрьме.
Генерал в отставке Александр Соболев пытался получить солидное наследство от умерших во Франции родственников. Власти ему в этом отказали. Возмущенный генерал в ответ отказался от советского гражданства и стал добиваться выезда из страны. Да только ничего у него не вышло. В 1975-м его арестовали и препроводили в Днепропетровскую психбольницу, где персонал набил руку на лечении несогласных. Генералу сделали пункцию спинного мозга, после чего у него парализовало ноги и он в мучениях скончался. Родственники под давлением КГБ от него отказались.
Николай Бреславский во время войны служил в группе советских войск в Иране, дезертировал и бежал в Турцию. Там прожил до конца войны. На основании Ялтинских соглашений был выдан, осужден за измену и 11 лет провел в лагерях. Освободился в 1956-м и с мыслью об эмиграции приехал в Москву. Пытался пройти в турецкое посольство, но вскоре оказался в Сычёвской спецпсихбольнице. Оттуда уже не вышел.
Вылечился — расстрелять
Александр Полежаев служил в морской пехоте. В 1973 году, когда его корабль стоял у берегов Египта, дезертировал с оружием и пытался добраться пешком до Израиля. Недалеко от границы его окружили наши военные вместе с египетскими пограничниками. Принял бой, несколько часов отстреливался из автомата, убил двоих и ранил несколько человек. Но был взят живым.
В Институте им. Сербского его признали невменяемым и отправили в Днепропетровск лечиться. Через три года признали уже здоровым. Оставалось только отдать под суд военного трибунала, а потом расстрелять.
Яд — лучшее лекарство
Казбек Бритаев в 1963 году в районе Батуми пытался перейти турецкую границу. Был арестован и полгода провёл в психиатрической больнице.
Поехал работать на БАМ снабженцем. В 1976-м переплыл Амур на самодельном плоту и оказался в Китае. Попросил убежище в США, но китайские власти отказались отправить его в недружественную страну. Три года Бритаев просил власти выпустить его и отказывался жить в Китае. И допросился. В его честь устроили банкет, напоили и передали советским пограничникам.
Так он оказался в Казанской спецпсихбольнице. И самонадеянно говорил заключенным, что со своим опытом перехода границы после освобождения уйдет из СССР. Некоторые основания для оптимизма были: в мастерских он работал хорошо, и начальник отделения капитан Королев пообещал скорое освобождение. Бритаев радостно ожидал этого счастливого события, но, приняв очередную психотропную таблетку, неожиданно умер. Скорее всего, не от радости. Как предполагали его умудрённые годами лечения коллеги, вместо целебной пилюли ему дали ядовитую. Приехавшим родственникам тело не отдали, а похоронили на тюремном кладбище.
Думай, куда бежишь
Бакинец Али Балаев в 1981 году бежал в хомейнистский Иран и попросил убежище. Там его за нелегальный переход границы приговорили к двум годам заключения, которые он провёл в страшной тегеранской тюрьме Эвин. Ни кроватей, ни постельного белья там нет, потому что спать можно и на полу. В камерах темно, нет свежего воздуха, а прогулки — два часа в неделю. О том, как там обращаются с людьми — разговор отдельный и долгий. Важно, что Али своё отсидел, после чего был выдан на родину, прямо в психбольницу, а там сроки очень растяжимы.
Юрий Зорянец за антисоветские разговоры не раз попадал на беседы в КГБ. И решил бежать из страны. В декабре 1982-го приехал в Одессу, проник на территорию торгового порта и ночью попытался пробраться на борт западногерманского сухогруза. Пограничники заметили, Юрий бросился бежать, но те открыли огонь. И всё же у удалось вплавь добраться до судна. Там его заметили, бросили трап. Обогрели, дали сухую одежду.
А пограничники тем временем потребовали немедленно выдать беглеца. И вот после долгой и нелёгкой беседы с капитаном Юрий был вынужден сойти на берег. Впереди его ждали семь лет «лечения».
Александр Сваричевский из Белоруссии с 1983 года добивался выезда за рубеж, за что его не раз лечили. В 1990-м нелегально перешел польскую границу. Через Чехословакию ушёл в Австрию, и там его везение кончилось. Австрийские полицейские выдали его чешским пограничникам. Вскоре оказался на родине, в витебском лагере, где и отсидел свои три года. Если б не перестройка, сидел бы гораздо дольше.
Посол убедил…
Николай Рыжков служил в Афганистане, в составе нашего «ограниченного контингента». Летом 1983-го ночью дезертировал и ушел к моджахедам. Несколько месяцев провел в лагере для военнопленных. Потом при содействии западных благотворительных организаций оказался в бельгийской столице, а затем и в США. Но не смог без родины…
Через год обратился в наше посольство и попросился домой. Советский посол Анатолий Добрынин лично заверил Николая, что его не арестуют и встретят как героя. И вот в Вашингтоне уже прошла пресс-конференция, посвященная возвращению Рыжкова в СССР. Когда вернулся, то целых девять дней жил на даче КГБ в Шереметьеве. А потом переехал в лефортовский изолятор, принадлежащий тому же ведомству. После необходимых формальностей получил 12 лет мордовских лагерей.
ТАСС уполномочен обмануть
Осенью 1970-го два крымских студента — Виталий Поздеев и Николай Гилёв — купили в керченском аэропорту билеты на рейс до Краснодара. Туда летал маленький четырёхместный самолёт «Морава» — воздушное такси.
Подготовились основательно — один из парней даже выучился в аэроклубе управлять самолётом: мало ли что может случиться… Чтобы избежать жертв, выкупили все билеты — два взяли для себя и один для несуществующего пассажира с ребенком. Но в самый последний момент в кассе аэропорта заметили, что регистрацию прошли только два человека, и продали билет на свободное место спешившему пассажиру.
Едва самолет поднялся в воздух, угонщики приняли решение действовать по обстановке невзирая на нежеланного попутчика.
На голову пилоту набросили мешок, а пассажира связали. Студенты заставили пилота отдать штурвал и взяли курс на Турцию. Правда, тут же выяснилось, что аэроклубовских навыков недостаточно: самолёт начал падать и мешок с пилота пришлось снять. Зато благополучно долетели до Синопа, где и приземлились на американской военной базе. Потом лётчик и пассажиры отправились обратно, а угонщики оказались в лагере для перемещённых лиц
Заметим кстати, что эти студенты уже не первый раз пытались бежать из страны, но безуспешно. Гилёв пробовал попасть в океанографическую экспедицию — не вышло. Поздееву удалось пробрался на теплоход «Армения» следующий в Турцию, но из-за морской болезни пришлось сойти раньше, в Одессе. В третий раз попытали счастья уже вместе, снова на круизном лайнере, но их обнаружили и пришлось бежать. И вот, наконец, сбылось — они за границей и ждут американскую визу.
После Бразинскасов это была вторая успешная попытка угона. На этот раз никакого ажиотажа в мире не было, и ожидание затянулось на год. А когда формальности уже подходили к концу, в гости к беглецам заглянул корреспондент ТАСС и принёс письма от близких, которые призывали одуматься и вернуться. Парней измотала неопределённость, а вестник с родины принёс обнадёживающие новости: накажут только условно, в институте восстановят, и всё будет хорошо и даже лучше.
В общем, согласились. Обратно ехали через гостеприимную Грузию, где в одном из совхозов им организовали застолье по случаю их правильного решения. Когда довольные и отяжелевшие герои торжества встали из-за стола, на них надели наручники. На этом свобода кончилась, парни получили 10 и 12 лет (справедливый суд учёл какие-то нюансы).
А соблазнительные чехословацкие самолёты с местных линий убрали.
Родина всё помнит
Михаил Дюкарев служил на иранской границе и бежал в Иран. Перебрался в США, где и прожил восемь лет. Потом затосковал по родине и вернулся. Но родина не простила измену, Михаил получил 12 лет. Через два года, в 1984-м, покончил с собой в пермском лагере.
Сергей Ижицкий в 1985 году нелегально перешёл границу с Китаем и прожил там год. Выехать оттуда на Запад было не легче, чем из СССР, и он вернулся домой, тоже нелегально. Его арестовали, судили, но отправили не в лагерь, а в психбольницу. Бежал оттуда, снова оказался в руках КГБ, после чего его следы потерялись.
Александр Суханов служил в Афганистане. Дезертировал, проник в посольство США в Кабуле и попросил убежище. В посольстве провёл неделю. Советские власти заверили американских дипломатов, что Суханова не репрессируют, и 4 ноября 1985-го он покинул посольство. Его тут же арестовали и вскоре расстреляли.
Старые знакомые
С Сергем Сецко из Гомеля мало кто может сравниться по числу переходов границы. Заплатил он за это немалую цену: почти 17 лет в лагерях.
Летом 1973-го переплыл Дунай в районе Измаила и оказался в Румынии. Но радовался напрасно, потому что тут же был выдан и оказался в одесском следственном изоляторе. Так получил первые три года.
После освобождения снова бежал в Румынию, однако задерживаться не стал, перешёл болгарскую границу, а потом и турецкую. Прожил там полгода, а потом турецкие спецслужбы по неведомым причинам разглядели в нём советского шпиона и отправили на родину.
Отсидев своё, опять перешёл румынскую границу, где его и взяли. Снова тюрьма.
Летом 1991-го попытался уйти в Турцию в районе Батуми, и снова оказался за решёткой.
Видно, Румыния ему чем-то приглянулась, и в пятый раз он отправился туда же. И если Сергей был всё тот же, Румыния успела измениться: его встретили как старого знакомого и отпустили на волю.
Бывают и чудеса
У этой истории, о которой рассказал журналист Лев Бруни, совершенно необычный конец. Дмитрий В. перешёл финскую границу, но вскоре был задержан и оказался в полицейском участке. Пожилой полицейский говорил по-русски, внимательно выслушал Дмитрия, сочувственно покивал и примерно так обрисовал обстановку:
— Я ничего не могу поделать. Советская сторона уже известила нас о том, что опасный преступник нарушил границу. Мы обязаны вас выдать. Я понимаю, вы были очень близки к цели, ведь вон там, совсем недалеко, есть железная дорога. И товарные поезда часто останавливаются на разъезде. Поезда эти идут в Турку, а из Турку ходит паром в Швецию. Чтобы попасть на паром, билет не нужен, потому что его можно купить и на борту, а проверка будет в порту прибытия. Но вам это уже не поможет. Я обязан вас выдать. Правда, сначала пойду домой и пообедаю. Дверь не запираю, но вы, пожалуйста, сидите здесь и ждите меня.
Он подмигнул Дмитрию, улыбнулся и вышел, даже не притворив дверь.
Маршрут для легковерных
Некий петербуржец осенью 2019 года установил в лесу в Ленинградской области бутафорские пограничные столбы и пообещал четверым азиатским мигрантам перевести их в Финляндию. За услугу попросил десять тысяч евро.
Маршрут был долог, труден и правдоподобен, но границу путники так и не нарушили. Тем не менее, в результате мигрантов оштрафовали и выдворили на родину, а мошенник превратился в обвиняемого по уголовному делу.
Умелые руки
В одном из интернетовских пограничных сообществ опубликовали фотографию самодельного самолета, на котором двое братьев собирались бежать из страны. Дело было в 1975 году во Львовской области.
Глядя на него, трудно поверить, что этот самолёт вообще мог летать, но ведь и маршрут предстоял недлинный. Братья доставили его к границе в разобранном виде, и что-то, видно, сломалось. Тогда умельцы обратились за помощью в ближайший колхоз. Только не учли, что у нас границу охранял весь советский народ, и вскоре на встречу с авиаторами приехал наряд с погранзаставы.
Ради любви
В начале 70-х этот молодой человек решил покинуть страну. Отправился в Батуми, сделал маленький плот и, выбрав ночь с попутным ветром, поплыл в Турцию. Когда настигал свет прожекторов, беглец нырял, а плот остался незамеченным. Благополучно добрался до Турции, а через некоторое время был уже в США. Но именно в эти дни понял, что не может жить без любимой, которая осталась на далёкой родине. И отправился за ней…
Дальше — как в сказке: снова Турция, самодельный плот и благополучное прибытие в родной город. И уже вместе с любимой они отправились в тот же Батуми. Но тут сказка кончилась. Девушка плохо плавала, пришлось надеть спасательный жилет, а в нём уже не поныряешь. Первый же пограничный катер взял их с собой.
Водка решила не все вопросы
В сентябре 1956 года трое молодых людей — Воликов, Вилисов и Чернин — поднялись на борт катера «Тайфун», стоявшего без охраны у пирса бухты Ванино и попытались выйти в море. В тумане заблудились и на рассвете поставили катер на место. Тогда решили захватить другое судно. Познакомились с командой катера РК-1283, напоили всех водкой и остались ночевать. Утром отправили протрезвевшую команду на берег за новой порцией спиртного, а сами вышли в море и взяли курс на Японию.
В погоню отправили сторожевой катер. Был открыт огонь, одного из беглецов ранило. Но поскольку всем им было по 16—17 лет и свой поступок они объяснили тягой к путешествиям, то отделались легко: осудили только за незаконный переход границы и приговорили к трём годам лагерей.