Взрослые и мы, дети
Вы же понимаете: зубная паста с горчицей, лампа с зеркалом, этажерка с пианино могут не поссориться – но не человек с человеком (кровь не водица). Летом, когда жарко и столько свободного времени…
Вот всегда так: тишина, покой – и вдруг налетает буря: черная туча – тишина – бабах, гром и молния. А как вы думаете? Только дети ссорятся, а взрослые – нет? Что за монополия? Раз в сезон непременно случится скандал, и кто-нибудь, разобиженный и рассерженный, оскорбленный и разочарованный, уезжает досрочно. Так уж повелось, таков порядок вещей.
Если бы я даже знал, в чем причина, все равно не сумел бы вам объяснить, потому что могу лишь о том, что до четырнадцати лет (взрослые не по моей части). Но я не знаю: в жизни столько путаницы, такая каша и неразбериха. Когда я был такой, как вы, тоже хотел во всем разобраться. А теперь? Да ну-у…
Жизнь – она как радиоприемник: интересно, конечно, но трещит, хрипит, что-то говорят, хотелось бы знать что, но то слишком быстро, то слишком тихо, не понял, не расслышал – остается только гадать. Жизнь – загадка, да.
Может, оно и к лучшему. А то если за все лето ни единой бури – как-то пресно, пусто. Все равно как поездка за границу без неприятностей на таможне, как льготный билет без драки за место, как вегетарианство на Пасху, как матч без ора и свиста.
Происшествия нужны, чтобы зимой было что вспомнить. «У-ух, как мы промокли – вода ручьем лилась!» Или: «Едва не утонули!» Или: «Еще чуть-чуть – и был бы пожар». Что это за лес, в котором никто не заблудился? Что за пансионат такой жалкий, где никто ни с кем не погрызся насмерть и чтоб потом к общему столу не выходить, а то и вовсе уехать. Или летом на даче – скука ведь, когда все в согласии, тишь да гладь…
Потому и рассказ у меня получается неинтересный, что никаких чрезвычайных происшествий. Некоторые люди умеют интересно. Один был на войне – и даже не знает, как его подстрелили. А другой:
– Я – вперед, пули – вжик-вжик, потом бах, трах-тарарах, я упал, вокруг газ, я – противогаз, а тут – самолет, бомба, иприт: вррр, бах, бах – справа в двух шагах, слева совсем рядом, и еще третья бомба – прямо под ноги; к счастью, не разорвалась. Я вскочил – опля! – ухватил две вражеские пушки за морду и тащу. И ничего – царапинами отделался.
Веришь или не веришь, но заслушаешься.
Или на охоте:
– Разъяренный кабан топочет, земля гудит, сучья и ветки трещат, я за куст, а он прямо на меня, из пасти огонь, запах серы, а я невозмутимо прицеливаюсь – и в глаз. И вот лежит, хвостом гребет, копытами – все, помер.
Было или не было, но заслушаешься.
А у меня что?
Помню, как-то раз в летнем лагере. Тоже безоблачное время – тихо, спокойно, золотые солнечные дни, звездные вечера. Тут лес, тут мои хлопцы, а там морковка. Да-да, морковка. Поступает жалоба: морковку объели. Ну и расследование. Кто? Кто первый, кто еще, кто с кем, когда, по сколько? Позор! Я все записывал, отчитывал их: мол, природу не берегут (еще ж и ветки поломали), некультурно, воровство… Закончил, пошел к мусорной свалке: слишком близко к кухне сделали, ну и мухи, придет санитарная комиссия, надо этот источник заразы засыпать и выкопать новую, подальше. По дороге замечаю, что за мной с кислым видом плетется паренек.
Спрашиваю:
– Натворил что-то?
Вымученная улыбка.
Я ему:
– Не так уж много в жизни каникул и радостей, иди давай, играй.
Он дальше за мной. Я ему:
– На кухню нельзя.
А он:
– Я хочу вам сказать.
– Не сейчас, завтра скажешь.
Нет, хочет именно сейчас.
– У меня времени нет.
– Я быстро. Я… я тоже морковку рвал.
– И ел?
– Ел.
Хотел спросить, почему сразу не признался, да какая разница? Ну вынимаю из кармана блокнот с материалами расследования, карандаш казенный и казенным тоном спрашиваю:
– Сколько?
А он:
– Один раз три морковины…
– Большие?
– Средние – во-о-от такие.
– Ладно.
– Другой раз – четыре. А третий раз не помню сколько.
– Ну примерно?
– Примерно… штук шесть.
Записал, подсчитал, говорю:
– Одиннадцать.
– Вы ошиблись – тринадцать.
Считаю:
– Три да четыре – семь, семь плюс шесть… ты прав: тринадцать морковок вырвал и съел.
– И два помидора.
– Еще и помидоры?
– Угу.
Думаете, на этом конец? Нет. Когда я уже закрыл блокнот, он добавил:
– И огурец еще.
Я вздохнул, прошептал: «Гипервитаминоз» – и записал «огурец».
Потом оказалось, что огурцов и помидоров было сорвано больше, хозяин просто не знал. Делать нечего, пришлось честно заплатить по рыночной цене, чтобы не обижать человека: он же не может спрятать свое имущество в несгораемый сейф, вынужден доверять окружающим.
Вот вечно есть какая-нибудь припрятанная морковка и тайна: уже вроде все выяснили, так нет же, непременно обнаружатся еще и помидор, и смородина, и огурец. Не так уж много человеку в жизни каникул перепадает – и те умудряется себе испортить.
Взрослые тоже проказничают и куролесят. Но каждый по-своему, да и один и тот же по-разному.
Спрашиваю:
– Скажи, парень, ты что за человек? Порядочный?
А он:
– Сам не знаю.
Когда как: человек ведь.
А правда? Не то чтобы соврал, но и с правдой разминулся. Он одной дорогой идет, правда – другой. Не по пути им. Бывает, в спешке даже не узнает правду в лицо, а то – узнает, улыбнется приветливо или даже остановится и спросит, как здоровье, – и снова разминутся, каждый пойдет своей тропкой. А ведь хотелось бы вместе с ней, с правдой-то. Если человек правдивый соврет, то лишь настолько, насколько его вынудили, в угол загнали, и потом ему бывает грустно, неприятно и стыдно.
Был один парнишка, единственный сын у вдовы. Упал с турника во дворе, на площадке. Ничего страшного, и не такие шишки случалось набивать. Говорю ему:
– Видишь, я тебя предупреждал, чтобы не выделывал всякие штуки на турнике. Что теперь мама скажет…
Позже спрашиваю:
– Мама сильно расстроилась, когда ты ей рассказал?
А он, оказывается, сказал, что упал и ударился.
– Соврал, значит, – говорю.
А он:
– Нет.
Правду сказал: ведь действительно упал и действительно ударился. Но покраснел, чувствует, что с правдой разминулся, – и добавляет:
– Если бы мама узнала, не разрешила бы мне больше на турнике заниматься.
Я удивился:
– Как же мама может тебе запретить? Ведь ее тут нет, она не видит, что ты делаешь.
А он:
– Нет, если бы мама не разрешила, то я ведь не смогу соврать, когда она спросит, не ходил ли я на турник.
Ну вот и этот: рвал морковку, три раза рвал, но то ли стыдно ему было, то ли боялся, то ли еще что – сразу не смог признаться, а потом уж и про огурец заодно выложил; а те сразу – благородно и отважно – про морковь, зато про помидоры и огурцы ни гугу – я ведь о них не спрашивал, да и нельзя же подставлять товарищей.
Что ж, поговорим о товарищах, о школе, о разных влияниях: один помогает и делает тебя лучше, а другой портит и вредит. Легко сказать: «Не водись с хулиганами». А как сразу распознать, кто хороший, а кто нет? Иной тихоня хуже хулигана. И потом, с хулиганом весело. Да его ведь и исправить можно. Укротитель даже льва, даже тигра может приручить и обучить. Даже людоедов можно сделать цивилизованными людьми. И что есть зло, грех, а что всего лишь «нельзя» и «нехорошо»? И почему мы не только комаров убиваем, которые кусаются, но и цыплят едим? Человек вообще все ест, еще и щенят топит, хотя собаки красивые и верные.
А вот еще случай был у них в школе. Одноклассница не выучила урок, а ее должны были вызвать. Обмотала платком шею и делает вид, что голос потеряла. Учительница спрашивает, что с ней, а она, притвора, еле слышно – охрипла. А учительница: «Видите, она больная пришла в школу, лишь бы урок не пропустить». Одна девочка не выдержала и рассмеялась – прыснула. Учительница сильно рассердилась: бессердечные, легкомысленные, плохие товарищи, нет бы, мол, с уважением к такому примеру и сочувствием, а вы – в смех. «И что мы должны были сделать?»
Да, непросто. Часто надо бы, а невозможно. Ну разве можно не дать ей списать контрольную, если она старается, но ей трудно, потому что нет учебника: отец мало получает, или же ей приходится работать и помогать родителям, или по болезни пропустила, или голова разболелась? Разве можно не подсказать, если приятель только одно слово забыл или просто с перепугу ошибся?
А если разбил стекло или еще что-нибудь натворил и не сознался? Ведь одному дома ничего не будет, а у другого родители строгие, могут и отлупить.
Одному легко, другому трудно, и ничего он с собой не может поделать. Одному как-то все сходит с рук, а другой сразу попадается и получает не только за свои грехи, но и за чьи-то, а то и за всех разом.
А зачастую и сам не знаешь, можно или нет, – например, когда первое апреля или святки. Веселый учитель позволяет, строгий – запрещает, а нервный – раз так, раз эдак; одному ничего не будет, а другому из-за любого пустяка – скандал.
И что это такое, вообще-то, эти нервы? Похоже, врачи сами не очень понимают. Кто нервный, а кто просто злюка? А доктором трудно быть? А доктор главней, чем инженер? А летчик? Инженер плохо построит мост – и он рухнет, или дом, или самолет – и сразу катастрофа. А доктор тоже может быть героем, если заразится от больного и умрет. А что такое слепая кишка, почему так называется? Почему один ужасно любит кино, а у другого от него глаза болят и голова? И что такое сон? А сны и предсказания гадалок сбываются? Что такое лунатик? А полиглот и полигам – это одно и то же? А летаргия вправду бывает? И как это факира закапывают в землю, а он остается жив?
Почему иногда говорят, что еще маленький и не поймешь, а иногда – что здоровенный оболтус, должен уже понимать?..
И мы разговариваем, болтаем о том о сем, и даже этот взрослый скандал не слишком нас интересует, у нас свои собственные важные дела, один видел, другой читал в книжке или в газете, а третий слышал по радио, на улице, от приятеля, у каждого были какие-то происшествия, встречи, трудные минуты, – вот и обмениваемся мнениями.