В Москве Гагарина поместили сперва в военный госпиталь. Началась долгая и дотошная проверка здоровья.
Двоюродные сёстры Надя и Лида, навещая его, расспрашивали: зачем это всё?
Юрий уклончиво отвечал, что их готовят к испытанию новой техники.
Лида, большая насмешница, сказала:
— Собачки в космос уже слетали. Теперь, может быть, тебя запустят?
Предположение было столь невероятным, что сёстры дружно расхохотались.
Между тем Юрий благополучно прошёл всех врачей, и для него начались новые испытания. Он кружился на особом кресле, голый по пояс, опутанный проводами с резиновыми присосками — так проверялось чувство равновесия. Затем Гагарина поместили в барокамеру — тесную кабину, похожую на лифт с круглым окошечком из толстого стекла, в которое то и дело заглядывает лицо врача. Воздух в кабине разрежённый, как на самой высокой горной вершине, куда альпинисты карабкаются в кислородных масках. В барокамере маски не полагалось. Дышать становится всё труднее, уши закладывает… Можно, конечно, нажать на красную кнопку — испытание прекратится. Но тогда надо проститься и с мечтой о космосе!
Отбор был строгим: кандидаты в космонавты «отпадали» один за другим. Гагарин держался стойко. Его крутили на центрифуге, трясли на вибростенде. Из сорокаградусного мороза бросали в шестидесятиградусную жару. Проверяли выдержку и хладнокровие в долгом одиночестве сурдокамеры. Словом, испытывали умение работать в любых условиях.
Наконец он был зачислен в отряд космонавтов.
Молоденькие лейтенанты в кожаных тужурках вышли из самолёта на свежем травянистом поле близ Саратова. Знакомые для Гагарина места!
Началась парашютная практика.
Высота всегда волнует. Будущие космонавты, хотя и были лётчиками, тоже испытывали «предстартовую лихорадку». Зато едва парашют раскрывался и начинал плавно качаться над землёй, настроение у всех резко менялось. Парашютисты весело окликали друг друга в воздухе, даже заводили песни.
Но до старта на космодроме было всё-таки ещё не близко, хотя Главный конструктор академик С. П. Королёв уже показал им готовую ракету.
Посреди ангара на гигантских подпорках-стапелях она выглядела устрашающе громадной. На космодроме её заправят топливом, и ракета устремится в космическое пространство — теперь уже с человеком на борту!
КТО ПОЛЕТИТ ПЕРВЫМ?
В маленьком отряде космонавтов все проходили одинаковую подготовку. Кто полетит первым, было ещё не известно, но в глубине души каждый надеялся, что именно он.
Однажды Королёв сказал:
— Я думаю, что лететь первому будет страшно. У нас нет полной уверенности, что всё пройдёт благополучно. Дело это добровольное, еще не поздно отказаться.
Космонавты переглянулись и подтвердили, что готовы лететь.
— Ну, — сказал Королёв с облегчением, — тогда с завтрашнего дня будете проходить дополнительные медицинские обследования.
И действительно, какое-то время они безропотно глотали таблетки, подставляли руку под шприц, вдыхали и выдыхали по команде — в общем, вели себя терпеливо и послушно.
В один из таких дней, ничем решительно не отличавшийся от прежних, их снова позвали к Королёву.
Космонавты встали в ряд. Главный конструктор был озабочен.
— Как вы себя чувствуете? — спросил он у первого. — Готовы к полёту?
Тот ответил:
— Самочувствие отличное. Лететь готов.
По лицу Королёва скользнуло лёгкое облачко. Брови чуть сдвинулись.
— Вы уверены, что вполне здоровы? — отрывисто спросил он у второго.
— Так точно. Чувствую себя хорошо. Готов выполнить любое задание.
Ответ ещё более не понравился Королёву. Космонавты были в полном недоумении. Чем он недоволен?
Когда очередь дошла до Гагарина, Главный конструктор уже не скрывал усмешки.
— У вас, разумеется, тоже всё в полном порядке? — сказал он. — И вы тоже готовы лететь?
Гагарин замешкался. В нём происходила короткая внутренняя борьба. Он смотрел прямо в глаза Королёву.
— К сожалению, — с усилием сказал он, — у меня сейчас очень болит голова. Но я готов выполнить любое задание, — поспешно добавил он.
Королёв с облегчением рассмеялся.
— У вас у всех болят головы-воскликнул он. — Просто раскалываются на части! Вам дали такие порошки. Я знаю, что вы все герои, но мне нужно сейчас не ваше геройство. Я хочу знать, от кого могу получить самые точные сведения.
О том, что Гагарин полетит первым, узнали гораздо позже. На космодроме Байконур об этом объявил генерал Каманин.
«В конце дня я решил не томить космонавтов и объявить им решение комиссии, — записал Каманин в своём дневнике 9 апреля 1961 года. — Я пригласил к себе Юрия Гагарина и Германа Титова и сказал как можно более ровным голосом: «Комиссия решила: летит Гагарин. Запасным готовить Титова». Не скрою, Гагарин сразу расцвёл своей улыбкой. По лицу Титова пробежала тень досады, но это только на какое-то короткое мгновение. Герман крепко пожал руку Юрию, а тот не преминул подбодрить товарища: «Скоро, Герман, и твой старт!»
ПУСК!
Космодром Байконур расположен в голой безлюдной степи. Но сам он кипит жизнью.
Задолго до того, как сюда прилетели первые космонавты, рабочие и инженеры уже возвели стартовую площадку, собрали и подготовили к полёту ракету-носитель, построили командный пункт, откуда руководители полёта будут следить по приборам за каждой секундой полёта — от момента пуска до посадки — космического корабля.
Накануне полёта Гагарин неожиданно сказал Каманину:
— Знаете, Николай Петрович, я, наверно, несерьёзный человек.
— Почему? — удивился Каманин.
Все эти дни он внимательно наблюдал за Юрием. «Спокойствие, уверенность И знания», — вот что он записал о Гагарине в своём дневнике.
— Почему же несерьёзный? — спросил он теперь.
Гагарин улыбнулся. У него было такое милое, лукавое выражение лица, сразу располагавшее к нему людей.
— Завтра полёт. Такой полёт! А я совсем не волнуюсь. Ну просто ни капельки. Разве так можно?
Перед стартом Юрий Гагарин и его дублёр Герман Титов крепко спали. А Главный конструктор провёл бессонную ночь и утром выглядел измученным, бледным.
— Сергей Павлович, — тихо сказал ему Гагарин, облачённый в громоздкий костюм космонавта. — Вы не беспокойтесь, всё будет хорошо.
Уже стоя у подножия ракеты, Гагарин поднял обе руки:
— До скорой встречи!
Началась подготовка к старту, и голос Гагарина слышали уже только по радио.
А когда раздалась последняя команда «Пуск!» и ракета пошла вверх, Гагарин лихо сказал своё знаменитое «Поехали!», подбадривая не столько себя, сколько тех, кто остаётся на Земле. «Ведь им будет труднее», — думал Юрий.
Ракета приподнялась на огненном «хвосте» — это мгновение показалось всем томительно долгим! — а затем плавно пошла вверх. Потом она стала похожа на чёрно-пламенный круг, который таял на глазах…
ВИЖУ ЗЕМЛЮ!
Гагарин всем телом ощущал содрогание корпуса корабля, слышал нарастающий гул и свист. Потом его придавило огромной тяжестью. Показалось, что это продолжается очень долго, но голос Королёва с Земли объявил, что прошло немногим больше одной минуты.
Одна за другой начали отделяться ступени ракеты. Их топливо выгорело, они сделали своё дело: вынесли корабль на орбиту.
Но вот тяжесть схлынула. В ту же секунду Гагарина словно подняло с кресла: если бы не ремни, он взлетел бы. Так вот что это такое — невесомость.
Он смотрел в иллюминатор. Как всё переменилось! Неба не стало. Кругом простиралась чёрная темнота космоса. Лишь выпуклый бок земли был обведён тоненьким ободком атмосферы. Тёмным металлом поблёскивали океаны, хорошо различались земные материки. Такую Землю до Гагарина не видел ещё никто.
— Красота-то какая! — воскликнул Юрий. Его услышали на космодроме. — Наблюдаю звезду в правый иллюминатор. Ушла звёздочка…
Мир необычайно расширился. Гагарин чувствовал себя его первооткрывателем. Его глазами смотрело на Вселенную всё человечество.
Как хороша ты, звёздная дорога!
Летит Гагарин. Он устал чуть-чуть.
И перед ним торжественно и строго
Блестит кремнистый лермонтовский путь.
Так напишет потом поэт Михаил Светлов.
…Ракета огибала бледно-синий шар Земли. Как ни трудно было оторвать взгляд от иллюминатора, Юрий открыл бортовой журнал и начал записи.
Он мчался со скоростью, близкой к двадцати восьми тысячам километров в час, в восемь раз быстрее, чем летит пуля. Минуты утекали одна за другой. Полёт приближался к концу. И тут Юрия покинули напряжение и деловитость. На минуту он стал тем, кем и надлежало ему быть сейчас — самым счастливым человеком на свете! Он громко запел:
Родина слышит,
Родина знает…
Корабль сошёл с орбиты, И плотные слои атмосферы встретили его упруго, как морские волны. Вокруг Гагарина бушевала стена огня: горела обшивка, специальная тепловая защита корабля. Он невольно взглянул на термометр: нет, в кабине по-прежнему двадцать градусов тепла. Всё идёт нормально.
Тело снова обретало тяжесть. «Интересно, — мимолётно подумал Гагарин, — перегрузки будут больше, чем при взлёте?»
Он уже видел перед собою синий разлив Волги, весенние холмы под Саратовом…
Обгоревший шар на парашюте опустился посреди вспаханного поля.
Юрий Гагарин был снова на Земле.
Прошло лишь несколько месяцев после полёта, все страны мира ждали космонавта в гости, а Гагарин сидел в одном из классов Военно-Воздушной инженерной академии. Вся его послеполётная жизнь была связана с учёбой.
И хотя он часто отрывался, иногда на целые месяцы, пока ездил по дальним и ближним странам, возвращаясь, спешил продолжить занятия. Гагарин без углублённой работы над чертежами, Гагарин, не склонённый над книгой, — просто не Гагарин!