— Мама, погляди, какие я орешки принес.
Похвалила Белка сына:
— Большой ты у меня стал. Сам орешки находить научился... А может, тебе кто помог?
— Что ты! — надул рыжие щечки Бельчонок. — Сам я. Сперва поглядел — нет ничего, а потом гляжу — есть. Дать тебе один?
— Ну дай, — говорит Белка.
— А какой? — спрашивает Бельчонок.
— Какой дашь, — говорит Белка.
И забегали у Бельчонка глаза по орешкам: какой из трех матери дать. Большой если — жалко, один такой. Отдашь, самому не останется. А если маленький — стыдно, мать всегда ему самый лучший дает. Как быть? Как решить задачу такую нелегкую?
И сказал Бельчонок вздыхая:
— Возьми сама.
— Нет, — говорит Белка, — твои орешки, тебе и угощать.
— А какой бы ты хотела получить — большой или маленький?
— Мне все равно, — говорит Белка, — какой дашь. И опять у Бельчонка глаза по орешкам забегали: какой из трех матери дать. Большой бы надо, но он — один. Отдашь его и не узнаешь даже, вкусный он был или нет. А лезть за ним пришлось на самую макушку. А маленький дать стыдно: мать ему всегда лучшие орешки дает. Эх, вот задача-то нелегкая какая!
И сказал опять, вздыхая, Бельчонок:
— Возьми сама...
КАК ПРОХОЖИЙ ДРУГОМ СТАЛ
Ходил Суслик на поле за колосками. Устал. Чуть плетется домой. Смотрит — домик Хомяка стоит. «Дай, — думает, — посижу возле него на камушке, отдохну».
Кликнул Хомяка:
Разреши, хозяин, посидеть на твоем камушке. Устал я.
— Посиди, — сказал Хомяк.
Сидел Суслик, отдыхал, говорил, что нынешнее лето не то, что прошлое: в прошлом году хлеба вызябли, и травы было мало, а нынешнее лето и травное, и хлебное.
Рожь, вишь, какая умолотистая, не успевают машины от комбайнов отъезжать, — говорил Суслик, а Хомяк глядел на него и думал — прохожий.
Посидели они так. Поговорили. И разошлись.
Дня через два опять случилось Суслику мимо домика Хомяка идти. И опять он притомился, отдохнуть ему захотелось. Остановился он, попросил:
— Разреши, Хомяк, и сегодня посидеть на твоем камушке. Устал я.
— Посиди, жалко мне, что ли, — сказал Хомяк и добавил: — Припаривает сегодня, к дождю, знать. Хорошо бы: как раз под сев осенний.
Сидел Суслик, отдыхал, говорил, что он дождя не боится, что он уже три отнорка зерном засыпал, что ему теперь не только слякотная осень, но и буранная зима не страшна. Радовался, что у него во всем удача, а Хомяк глядел на него и думал — знакомый.
Дня через два опять случилось Суслику мимо домика Хомяка идти. Увидел его Хомяк, окликнул из окошка:
— Что мимо идешь?.. Сверни на минутку.
— Да я не устал сегодня, — говорит Суслик, — не несу ничего. Так просто прогуливаюсь по наполью.
— А ты просто так сверни. Посидим, словечком-другим перемолвимся. О себе расскажи, где живешь, есть ли дети?
Сидел Суслик на камушке возле Хомяка, рассказывал ему о себе, что и жена ему попалась хорошая: уважительная, согласно живут они с ней, и дети растут не больно баловливые, нельзя пожаловаться. Рассказывал Суслик о себе, а Хомяк глядел на него и думал — приятель.
Посидели они так. Поговорили. И разошлись.
С неделю после этого не видел Хомяк Суслика. До этого сколько лет не видел и —ничего, а тут неделю не показывался на его тропе Суслик и затосковал Хомяк. И все как-то иным стало: вроде: и месяц по ночам не так светит и роса как-то не так ложится, и туманы встают не такие какие-то.
Сказал Хомяк жене:
— Что-то Суслика давно не видно. Уж не заболел ли он? Пойду проведаю.
Вышел ко двору, а Суслик — вот он, сам к нему бежит.
— Что пропадал долго? — спрашивает Хомяк.
— Да жена прихворнула, — говорит Суслик, — ухаживал за нею.
— Ну и как?
— Да теперь ничего. На поправку пошла. Сегодня даже на постели посидела, зернеца пожевала.
— Вот и хорошо, —сказал Хомяк. — Пусть ветры унесут кручину твою и пусть смотрит опять весело солнышко в окошко твое.
Сидел Суслик на камушке, рассказывал Хомяку о жене своей, а Хомяк глядел на него и думал — друг.
Раньше они не знали друг друга, а теперь их часто видят вместе, и от Суслика к домику Хомяка проторена дорожка.
ТАЙНА
Проведала Сорока, что у Зайца есть какая-то тайна, и растрезвонила по лесу:
— Есть у Зайца какая-то тайна, я только выведать не смогла — какая.
Прослышала об этом Лиса и побежала к Зайцу. Может, пронюхал он, как незаметно прокрасться в колхозный птичник и унести курицу. Вот было бы кстати.
Прибегает спрашивает:
— Говорят у тебя есть какая-то тайна?
— Есть, — отвечает Заяц.
— Ну-ка, скажи мне ее.
— Нет, — говорит Заяц, — не могу.
— Что-о? — взвизгнула Лиса. — Не можешь? Да ты раздвинь, раздвинь глаза-то косые, глянь — кто перед тобой.
— Вижу, —говорит Заяц, — и все равно не скажу.
— Ах так, — схватила его Лиса за шиворот, — ну я из тебя сейчас душу - то вытрясу.
—Ну что ж, — сказал Заяц, — меня каждый обидеть может, я для всех доступный, но пусть умру я но вместе со мной умрет и моя тайна.
Сказал он так, и отпустила его Лиса.
«Ладно, думает, — я каким-нибудь иным путем выведаю его тайну, а умрет Заяц, ни с чем останусь». И домой пошла.
А Сорока растрезвонила по лесу, что вот приходила к Зайцу Лиса, грозилась убить его, но Заяц все-таки не сказал ей своей тайны.
— Лисе не сказал, а мне скажет, — решил Волк и отправился к Зайцу. — Может знает он, как неслышно подобраться к колхозной кошаре и унести овцу.
Пришел Волк к Зайцу и спрашивает прямо с порога:
— Говорят, у тебя есть какая-то тайна? Ну-ка скажи мне ее.
—Тайна у меня есть, — отвечает Заяц, — но сказать я тебе ее не могу.
Волк осерчал, Волк закричал, Волк схватил Зайца за задние ноги:
— Ах ты, бестия косая, да как ты посмел со мной разговаривать так? Да я тебя сейчас как долбану башкой о пенек, и дух из тебя вон.
— Дух из меня уйдет, а тайна при мне останется, — пропищал Заяц.
И Волк отпустил его.
«Ладно, — думает. — Я как-нибудь иначе выведаю его тайну, а умрет Заяц, я же и в убытке окажусь». И ушел домой.
А Сорока растрезвонила по лесу, что вот и Волк приходил к Зайцу, грозился убить его, дух из него выпустить, а Заяц все-таки не выдал ему своей тайны.
Дошла эта весть до медведя. Задумался медведь: какая еще такая у Зайца может быть тайна? Может, проведал он, как пробраться неслышно на колхозную пасеку и унести улей с медом?
— Надо пойти расспросить, — сказал медведь и отправился к Зайцу.
Разыскал его у речки, спрашивает:
— Правду говорят, что у тебя есть какая-то тайна?
— Есть, Михайла Иваныч, — отвечает Заяц.
— Говорят, Лиса к тебе приходила, и ты не сказал ей.
— Не сказал, Михайла Иваныч.
— И Волку, говорят, не сказал, хоть он и грозился убить тебя?
— Не сказал, Михайла Иваныч.
— Неуж и мне не скажешь?
— Тебе скажу, Михайла Иваныч.
— Говори тогда, слушаю.
— Здесь?..Что ты, Михайла Иваныч! Больно место видное. Увидят — шепчу я, и сразу все догадаются, что я тебе свою тайну говорю. Обидятся, что им не сказал, и найдут, чем досадить мне. Уж лучше не зажигать пожар, чем потом бегать с ведрами, тушить его.
— Пойдем, коль тогда к тебе, — предложил медведь.
Замялся Заяц:
— Ко мне бы можно, Михайла Иваныч, да пойди мы сейчас с тобой, и скажут все: Заяц медведя к себе повел, чтобы тайну ему свою открыть. И вот уж она, искра-то пожара, пошла гулять.
— Тогда ко мне пойдем.
— И это бы можно, Михайла Иваныч, да ведь пойди мы сейчас к тебе, и сразу же все скажут: медведь Зайца к себе повел, чтобы тайну его выведать, и все — бегай с ведрами, туши.
— Так как же быть нам?
— Просто, Михайла Иваныч. Ты ступай домой, а за мной пришли кого-нибудь, будто в гости меня зовешь к себе.
На том и порешили. Прибежал Заяц домой. Сидит на завалинке, ребятенка на коленке пестает, а Сорока летит, орет суматошно:
— Иди скорее, косой, тебя медведь в гости зовет.
Отдал Заяц сына жене, пошел. Пришел, остановился у порога, поклон медвежьей берлоге отдал:
— Здравствуй, Михайла Иваныч.
Ужинал медведь, пробасил из переднего угла:
— Ну, говори свою тайну. Слушаю я.
Затоптался Заяц:
— Оно бы можно и сказать, Михайла Иваныч, да неловко как-то: ты за столом сидишь, я у порога стою. Увидят, скажут: вовсе медведь и не в гости Зайца позвал, а чтобы тайну его выведать. Да и я могу подумать, что ты гнушаешься со мной за одним столом посидеть, из одного самовара чай попить.
— Что ты, — сказал медведь и пригласил Зайца к столу. — Проходи, садись, угощайся. Просто мне хочется поскорее тайну твою узнать.
— А куда тебе спешить, Михайла Иваныч, и так ты самый первый узнаешь ее, для тебя выберег, никому не сказал, — порадовал Заяц медведя и придвинул поближе тарелку с блинами.
Поблинничал, посметанничал, нацедил кваску из жбана, выпил и глаза вытаращил:
— Вот это квасок! Пока пьешь, весь переморщишься!
Но и теперь — и поевши, и попивши — тайну свою говорить не спешил: покачался в качалке медвежьей, приемник покрутил, последние лесные новости послушал, в зубах для важности зубочисткой поковырял, постель медвежью потрогал — мягка ли.
А медведь все торопил его:
— Ну не томи, говори же свою тайну, умаял уж ты меня совсем.
— Ну что ж, — сказал Заяц, — теперь я могу Михайла Иваныч и открыть тебе мою тайну. Всю жизнь мне мечталось побывать в гостях у тебя. И чтобы ты сам меня пригласил. Мечталось посидеть за твоим столом, в качалке твоей покачаться, послушать приемник твой. Это и была моя тайна.
— И только-то?!
— Только, Михайла Иваныч. Другой у меня тайны нет и никогда не было. Сбылась мечта моя: побыл я в гостях у тебя. На всю жизнь мне хватит рассказывать об этом... А теперь разреши мне домой пойти. Засиделся я у тебя, поздно уж. Жена хоть и знает, что ты меня в гости позвал, но все равно волноваться будет.