Мы уезжали из Мадрида с чувством глубокого удовлетворения. Даже с американцами удалось достичь полного взаимопонимания. Мнение СССР звучало весомо, к нему прислушивались. Но прошло всего несколько лет, и Парламентская ассамблея ОБСЕ полностью попала под влияние США. А Россия оказалась перед необходимостью начинать уже пройденный путь сначала.
Кремлевский прием губернатора Арканзаса
Утром 16 июня 1991 года в кабинете моего помощника по работе в Комитете по международным делам Сергея Григорьевича Выдрина раздался телефонный звонок. Директор недавно обосновавшегося в Москве представительства сети ресторанов «Макдоналдс» гражданин Канады Марк Веймер просил содействия в организации встречи с тогдашним губернатором американского штата Арканзас Уильямом Дж. Клинтоном, который находился в Москве с частным визитом.
– Об этом просит госпожа Сюзанн, господин Дзасохов хорошо ее знает, – говорил Веймер. – Скажу по секрету, у Клинтона большие шансы стать президентом Соединенных Штатов.
Выдрин связался со мной, сообщил о просьбе. Сначала я хотел отказаться. Во-первых, не было времени. А во-вторых… Несколькими днями раньше советское посольство в Вашингтоне сообщило, что в Москву с частным визитом прибывает губернатор Арканзаса Клинтон – он же вероятный основной кандидат Демократической партии США на президентских выборах 1992 года. Клинтон просил о встрече у многих официальных лиц в Москве, в том числе и у Горбачева. И везде получил отказ. Думаю, если бы не президентские выборы в США, то его охотно принимали в кремлевских кабинетах. Как-никак губернатор крупнейшего штата Америки. Однако тогдашний министр иностранных дел СССР Александр Бессмертных почему-то сделал «президентскую ставку» на Джорджа Буша-старшего. Это стало официальной линией Москвы. Принимать Клинтона значило оказывать ему политическую поддержку и одновременно идти против течения.
Все это я прекрасно понимал. Однако госпожа Сюзанн, которая просила о встрече, действительно была моей доброй знакомой. Хотелось как-то откликнуться на ее просьбу. Мы познакомились еще во второй половине 1980-х годов в Дамаске, когда я возглавлял советское посольство в Сирии. Госпожа Сюзанн находилась там с частным визитом, и тогдашний посол США Джерри Джан устроил в ее честь прием. Мы с супругой были в числе приглашенных. Оказалось, что госпожа Сюзанн, жена одного из известных американских предпринимателей (их семье принадлежит мировая сеть магазинов, специализирующихся на сбруях), – активистка Демократической партии США. Мы договорились поддерживать наше знакомство.
Когда выяснилось, что госпожа Сюзанн сопровождает Клинтона в его поездке в Москву и просит, чтобы я принял арканзасского губернатора, во мне возобладала чисто человеческая симпатия.
– Ладно, – ответил я своему помощнику. – Приму этого американца. Минут на двадцать – тридцать, в Кремле. Только без фотографов и прессы.
Информация о нашей встрече, широко поданная в печати, могла быть неверно истолкована, как поддержка Москвой претендента на Белый дом.
Когда в назначенный час я встречал будущего президента США на пороге своего кремлевского кабинета, передо мной стоял высокорослый, плотный, широко улыбающийся человек. Типичный американец, напоминающий героев голливудских боевиков.
Клинтон произвел впечатление интересного, знающего собеседника. Вместо намеченных двадцати – тридцати минут встреча продолжалась около двух часов. Обсудили многое: от общемировых проблем до политического положения в СССР и перспектив перестройки. Он рассказывал о своем штате. Прощаясь, передал традиционное приглашение посетить Арканзас, но я не успел им воспользоваться.
Думаю, для Клинтона содержание той беседы имело во многом формальное значение. Гораздо важнее было раскрутить в американских СМИ тот факт, что Уильяма Дж. Клинтона, кандидата на президентских выборах от Демократической партии США, в Москве принял член Политбюро ЦК КПСС, член Президиума Верховного Совета СССР, председатель Комитета по международным делам. И не где-нибудь, а в Кремле. И что беседа продолжалась гораздо дольше, чем предписывает дипломатический протокол. Как я впоследствии узнал, активисты Демократической партии сумели профессионально преподнести все это американскому общественному мнению. И мой запрет фотографировать не стал для них помехой.
Полагаю, что если бы августовские события 1991 года не сломали политическую структуру СССР, то Клинтон, став президентом, обязательно вспомнил бы человека, принимавшего его в Кремле. Возможно, наши контакты получили бы развитие. Несколько лет спустя, после избрания в российский парламент, коллеги подталкивали меня к тому, чтобы я напомнил Клинтону о московском эпизоде. Но я отказывался – не считал, что инициатива должна исходить от меня: ведь если придерживаться политической субординации, я оказался по сравнению с ним не на одинаковых этажах власти.
Правда, судьба свела меня с Клинтоном еще раз в 1995 году, во время торжественного заседания по случаю 50-летия Организации Объединенных Наций. В ходе традиционной жеребьевки, определяющей размещение делегаций в зале Генеральной Ассамблеи, первый номер достался Румынии. Члены российской делегации тоже разместились в первом ряду, с левой стороны, если смотреть на трибуну. Так что я оказался как раз напротив Клинтона, когда он выступал. Дальше происходит следующее: он внимательно смотрит на меня и доброжелательно улыбается. Я делаю то же самое. Но мое положение проще. Я знаю, что передо мной Клинтон. А он, скорее всего, вряд ли помнит, где мог меня раньше видеть. Мне стоило больших усилий не напоминать ему об обстоятельствах нашего знакомства в Кремле.
Думаю, к этой истории должен быть добавлен постскриптум. Клинтон уже экс-президент США. Я тоже не в прежних должностях. Может быть, еще встретимся.
Здесь я замечу, что все свидетельствовало о том, что Верховный Совет СССР воспринимался за рубежом как открытый парламент, в котором работают представители различных политических течений.
Назову лишь несколько имен высоких зарубежных гостей, с которыми состоялись мои встречи и обстоятельные беседы в Кремле. Это Председатель ЦК Компартии Китая Цзян Цзэминь, президент Арабской Республики Египет Хосни Мубарак, премьер-министр Испании Фелипе Гонсалес, президенты Южной Кореи Ким Ен Сам и Ким Дэ Джун. В то время значительно возросло число посещавших Москву парламентских делегаций из стран Восточной Европы, где в конце 1980-х годов произошли огромные политические изменения и на передний план вышли новые политические силы. Особенно запомнилась парламентская делегация Чехословакии во главе с Вацлавом Гавелом, будущим президентом Чехии. Зачастили в Москву представители Совета Европы и Социнтерна. Приезжала и делегация конгрессменов США во главе с Эдвардом Кеннеди.
На встречи с зарубежными делегациями Комитет по международным делам Верховного Совета приглашал в Кремль известных деятелей культуры, литературы, науки.
17 мая 1991 года в Свердловском зале Московского Кремля во встрече с Председателем КНР Цзян Цзэминем участвовали президент Академии наук СССР Г.И. Марчук, министр культуры Н.Н. Губенко, Г. Уланова, И. Архипова, Е. Светланов, Т. Салахов, О. Ефремов, О. Табаков, М. Ульянов, М. Шатров и многие другие.
О пользе общения с оппозицией
Я считаю себя политиком и дипломатом. В этой среде не принято действовать по принципу «душа нараспашку». Десятилетия работы в системе, в течение которых пришлось заниматься международными делами, не могли не наложить на меня свой отпечаток. Но после того как я занял пост председателя Комитета Верховного Совета по международным делам, мне приходилось иногда нарушать установленные правила игры, совершать поступки, выходившие за рамки традиционного стиля поведения людей моего круга и ранга. И это в первую очередь касалось контактов с деятелями политической оппозиции.
Встреча с Клинтоном – из ряда таких случаев. Но были и другие, которые не вполне укладывались тогда в наши внешнеполитические традиции. Расскажу подробнее об одном из них.
В июне 1991 года мой помощник, профессор-востоковед В.Ф. Ли, изложил мне просьбу Ким Дэ Джуна, лидера демократической оппозиции из Республики Кореи, принять его для краткой рабочей беседы. Владимир Федорович бегло обрисовал яркую политическую биографию этого деятеля и, как бы подкрепляя свою аргументацию, заметил, что в Южной Корее наметился переход к демократии и сегодняшний лидер оппозиции вполне может завтра стать президентом страны.
Я пообещал подумать, а главное – поискать окно в моем предельно насыщенном рабочем графике. Проблемы Восточной Азии, включая Китай, Японию, обе Кореи, всегда интересовали меня как востоковеда-международника. Но в 1960—1980-х годах, когда началась советско-китайская конфронтация, наши связи с регионом, за исключением КНДР, оказались ограниченными.
И только с приходом к власти Горбачева на этом направлении стали происходить позитивные сдвиги, появились признаки нормализации отношений с Китаем. Москва официально признала не только КНДР, но и Южную Корею.
После некоторых размышлений и консультаций с МИДом я просил передать Ким Дэ Джуну о моей готовности встретиться с ним и начал знакомиться с документами по советско-корейским отношениям.
При беглом просмотре представленных мне документов я заметил, что позиция высшего советского партийно-государственного руководства в отношении политики на Корейском полуострове была достаточно противоречивой. Во второй половине октября 1988 года группа ведущих ученых инициировала в ЦК КПСС вопрос о ее радикальном обновлении. В аналитической записке по этому вопросу предлагалось без промедления установить официальные отношения с Южной Кореей, не нанося, разумеется, ущерба советско-северокорейским отношениям. Несмотря на возражения некоторых членов высшего руководства, 10 ноября того же года Политбюро ЦК КПСС поддержало рекомендации ученых и высказалось за развитие связей с Республикой Кореей, что привело к установлению официальных советско-южнокорейских отношений 30 сентября 1990 года.