Было очевидно, что после того, как в 1989 году была отменена 6-я статья Конституции СССР, фиксировавшая руководящую роль КПСС в советском обществе, партия уже не могла рассчитывать на автоматическое продление своего влияния. Чтобы не оказаться в хвосте политических процессов, надо было искать новые силы и резервы. Именно эта потребность не в последнюю очередь вызвала появление в СССР поста президента. 15 марта 1990 года III Съезд народных депутатов избрал Президентом СССР Горбачева. Коренная перестройка государственной системы, осуществлявшаяся во многом без продуманного стратегического плана, объективно требовала появления органов, институтов, структур, которые могли бы стабилизировать политическую ситуацию, придать реформируемому государству необходимые ему управляемость и завершенность.
…После громкого заявления Эдуарда Шеварднадзе 20 декабря 1990 года на IV Съезде народных депутатов о том, что он покидает свой пост, в политических верхах у нас, да и за рубежом обсуждался вопрос: а кто придет на смену?
В Госдепе США считали, что выбор может пасть на кандидатуру А.А. Бессмертных, первого заместителя министра внешних сношений, так тогда переименовали советское министерство иностранных дел, передав ему функции внешнеторгового ведомства. В то же время американские аналитики среди возможных кандидатур называли Евгения Примакова и Александра Дзасохова. В книге Майкла Бешлосса и Строуба Тэлбота «Измена в Кремле» подчеркивалось, что приход академика Евгения Примакова на должность министра вызывал тревогу в Вашингтоне в связи с тем, что он был посредником между Москвой и Багдадом во время кризиса в Персидском заливе, а появление в этой должности Александра Дзасохова, являвшегося членом Политбюро, могло бы привести к попытке восстановления «коммунистических постулатов в советской внешней политике».
О моей кандидатуре говорили с Горбачевым его главный внешнеполитический советник Анатолий Черняев и член президентского совета Вадим Медведев. Я узнал об этом значительно позже, потому что с головой был погружен в завершение работы над новой программой партии. Если бы я участвовал в обсуждении этого вопроса, несомненно назвал бы Евгения Максимовича. Министром же стал А.А. Бессмертных. Зная отношение Бессмертных к Евгению Максимовичу, могу сказать, что он тоже был бы за Примакова…
Бурные споры в Кремле
Апрельский Пленум ЦК КПСС 1991 года оказался самым скандальным за все годы перестройки. С самого начала в его атмосфере царило беспрецедентное напряжение. Разброс взглядов и позиций делегатов был огромен. Бросалось в глаза ослабление доверия между Генеральным секретарем, с одной стороны, и лидерами местных партийных организаций – с другой.
Пленум проходил в очень неблагоприятное для партии время. Отношение к КПСС в обществе за последние месяцы изменилось к худшему. Социологические исследования показывали, что авторитет КПСС, и особенно ее руководства, резко снижается. Верхняя граница доверия населения к партии не превышала 20 процентов, нижняя опускалась до 7 и даже до 3 процентов. Все говорило о системном кризисе.
Центральным вопросом пленума было обсуждение экономической антикризисной программы, подготовленной кабинетом министров Валентина Павлова. Программа содержала разумные для того времени предложения: ускорение приватизации, либерализацию цен, широкомасштабное привлечение иностранного капитала. Однако далеко не все выступавшие были с этим согласны. «О какой либерализации можно говорить, если последнее повышение цен настолько ударило по карману народа, что потребление продуктов питания сократилось от двух до четырех раз?» – вопрошал с трибуны председатель контрольно-ревизионной комиссии Ленинградской областной парторганизации Н. Кораблев.
Углубляющийся экономический кризис предлагалось преодолевать через широкое внедрение рыночных отношений. Это была официальная позиция партии, зафиксированная во многих документах, в том числе принятых XXVIII съездом. Принципиальное решение было неоднократно поддержано на разных партийных форумах. Теперь же речь шла о том, как воплощать его в жизнь. И тут страсти накалялись до предела. «Консерваторы» не отвергали рыночную терапию полностью. По сути, они предлагали подходить к созданию новых экономических отношений дифференцированно: учитывать интересы разных групп населения и особенности регионального разделения труда, не упускать из виду укрепление позиций государства в целом. Однако их эмоциональное неприятие экономических невзгод было настолько сильным, что критика скоро стала переходить на личности. Доставалось не только Павлову и сторонникам быстрых экономических преобразований. Остро критиковали и Горбачева.
В своем выступлении Генсек вынужден был признать, что общество находится в состоянии глубокого кризиса. Но развернутых выводов из этого тезиса не сделал. И заступился за «демократов», которых на пленуме подвергали беспощадной критике. «Многие не хотят видеть, что среди различных сил, называющих себя демократами, есть масса людей, думающих об отечестве, о нашей общей земле. Есть, разумеется, и экстремисты, люди, когда-то или в чем-то не состоявшиеся и рвущиеся поэтому к реваншу. Это так. Но я никогда не соглашусь с тем, чтобы всех ищущих, всех, выступаюших за демократию, записать в противники по ту сторону баррикад». Очевидно, Генсек стремился к компромиссу. Однако эти его слова, на мой взгляд, еще больше распалили оппозиционную часть зала.
Незадолго до апрельского Пленума сменились многие первые секретари территориальных парторганизаций. На смену умеренно-консервативным, возможно в меньшей степени готовым к изменению методов партийной работы, пришли более раскованные, но малоопытные и крайне напористые из-за неурядиц в партии и государстве люди. Думаю, большинство из них еще не успели овладеть азами политической культуры. И при этом они ничуть не сомневались в том, что вина за все беды в стране лежит на общесоюзном Центре.
Раздраженность, нетерпимость, некая внутренняя «шершавость» новоизбранных секретарей наглядно проявлялись в их выступлениях. Многие без минимальных попыток анализа ситуации начинали выступления с прямых обвинений в адрес Генерального секретаря. Ему задавали вопросы от имени народа, требовали объяснить причины экономического спада, духовного кризиса в обществе. Говорили, что не хватает продовольствия, промышленных товаров, а цены все время растут. Такая обстановка на партийном пленуме была беспрецедентной.
Правдой являлось, конечно, то, что Генеральный секретарь к тому времени действительно почти перестал уделять внимание работе Центрального Комитета КПСС и тем более партийных комитетов на местах. Первой причиной этого была его чрезмерная занятость по государственной линии. Второй – закулисное влияние на него со стороны окружения. Еще одна причина заключалась в том, что у партии изымались хозяйственные рычаги управления. Оставались чисто политические возможности, а использовать их в то время в полной мере еще не умели.
Удивительно, но Горбачев, председательствовавший на пленуме, не пытался ввести дискуссию в конструктивное русло. Он нарочито подчеркивал свою толерантность и демократизм, предоставлял слово для выступления всем и по любому вопросу, лишь бы была передана соответствующая просьба в президиум. Участники пленума выступали в той очередности, в какой поступали их записки. Но это было нарушением регламента.
Я был убежден, что Генеральный секретарь имел возможность направлять ход заседания. Но он от этого отказывался. В результате на трибуну попала самая «шумная» часть членов ЦК, первых секретарей обкомов и крайкомов – Хабаровского, Томского, Луганского, ряда других. В пылу полемики прозвучало требование об отставке Горбачева с поста Генерального секретаря ЦК партии.
Едва ли можно было по большому счету упрекнуть молодых секретарей парторганизаций за их напористость – факты, которые они излагали, были достоверными, отражали обстановку на местах. Руководству партии следовало отнестись к ним более внимательно.
Но при этом следовало отметить: на пленуме выступали в основном те, кто был настроен критически. А более половины членов ЦК – представители творческой интеллигенции, крупные ученые, в том числе лауреаты Нобелевских и Ленинских премий, – не высказались. Поэтому сторонний наблюдатель мог не понять, каково же преобладающее настроение зала.
Кульминация произошла на второй день работы. В полдень я уехал с заседания, чтобы провести промежуточную пресс-конференцию о ходе пленума. Ближе ко второй половине дня, вместе с секретарями ЦК Фалиным и Гиренко и заведующим идеологическим отделом Дегтяревым вернулся в Кремль из пресс-центра гостиницы «Октябрьская», где мы отвечали на вопросы журналистов.
Поднимаясь по лестнице, услышал новость: якобы Горбачев только что подал в отставку с поста Генсека. Поспешил в зал, но там почти никого не оказалось: был объявлен незапланированный перерыв.
Мне удалось найти Горбачева в комнате за президиумом, где обычно собирались члены Политбюро. Туда уже пришли секретари ЦК, некоторые руководители территориальных партийных организаций. Чувствовалось общее напряжение и подавленность. Все молчали, обмениваясь вопросительными взглядами. Высказывался только Горбачев. Он был очень раздражен, повторял, что в условиях, как он выразился, «беспричинной и наглой критики» продолжать работу в партии не намерен.
Его начали уговаривать остаться. Я подключился к общему разговору. Наши аргументы сводились к тому, что интересы дела важнее обстоятельств, побуждающих Горбачева заявлять об отставке. В результате его удалось переубедить. Но это было только полдела. Конфликт выходил на поверхность, его надо было как-то разрешать.
В тот день появилось краткое, но категоричное заявление почти семидесяти членов ЦК, в котором говорилось, что они выйдут из состава Центрального Комитета, если Горбачев покинет пост Генерального секретаря.
Некоторые были настроены по отношению к Горбачеву непримиримо. Говорили, что Генсек отвернулся от партии, разъезжает по заграницам, никого не посвящает в свои дела, не общается даже с аппаратом ЦК КПСС. Были другие суждения и доводы.