Все это отвечало веяниям времени. В Верховном Совете СССР даже была создана специальная парламентская комиссия по борьбе со злоупотреблениями служебным положением. Возглавляла эту комиссию Элла Александровна Панфилова, очень популярный, широко известный во всей стране депутат. Это были первые годы ее политической карьеры. Очень содержательные, эмоциональные выступления Эллы Александровны приковывали внимание миллионов людей. И это было важным упреждающим фактором для отдельных чиновников и одновременно сигналом для всех государственных структур, требовало нетерпимого отношения к злоупотреблению должностным положением, к чиновничьему чванству.
Но вот что показалось мне странным уже в первые дни работы на новом месте в руководстве партии: обедать каждый член Политбюро и секретарь ЦК по инерции продолжал в своем рабочем кабинете. Не было общей столовой, где можно было бы собраться всем вместе, пообщаться, обменяться мнениями в неформальной атмосфере.
Посоветовавшись с коллегами, я пригласил управляющего делами ЦК Николая Ефимовича Кручину и попросил его организовать общую столовую для руководителей партии. Своеобразную «офицерскую каюту». И вскоре она появилась. Аналогичные столовые я видел в своих зарубежных поездках в прежние годы: в Будапеште, где в партийной гостинице в обеденное время можно было пообщаться с лидером Венгрии Яношом Кадаром. Бывая в командировках, туда заходили руководители компартий других стран, например Александр Дубчек, лидер чехословацких коммунистов. Помню, что в Ташкенте в столовой ЦК можно было встретить не только руководителей Компартии Узбекистана, но и таких известных в стране людей, как руководитель «Средмаша» Ефим Павлович Славский, министр цветной металлургии Петр Фадеевич Ломако и других.
Столовая ЦК на Старой площади тоже вскоре превратилась в место неформального общения. Туда приходили президент Академии наук Георгий Марчук, его заместитель академик Владимир Кудрявцев, первый секретарь Ленинградского обкома партии Борис Гидаспов, видные деятели культуры Таир Салахов, Михаил Ульянов и другие.
На старой площади
Уже состоялись «бархатные революции» в странах Восточной Европы. В СССР появились новые политические силы. Вместо островков оппозиции возникали целые континенты. Некоторые республиканские партийные организации уже целиком дрейфовали в сторону от КПСС, от союзного Центра.
Тактика руководства президентскими структурами в то время состояла, вероятно, в том, чтобы, сохраняя формальную связь с КПСС, проводить политику, совершенно независимую от нее или даже идущую вразрез с ее установками.
Вскоре началось нездоровое соперничество между кремлевскими Советами: Президентским советом, Советом глав республик, Советом безопасности. И кажется, это было вызвано не столько амбициями отдельных лиц (Горбачев мог в любой момент их нейтрализовать), сколько непродуманным разделением самой верховной власти, что привело к неизбежному соперничеству и столкновениям внутри ее.
Ненормальность обстановки была слишком очевидной, чтобы не замечать этого. Однажды после затянувшегося до полуночи заседания Верховного Совета (заседания тогда часто продлевали) руководство собралось в так называемой комнате президиума, где обычно накрывали стол с чаем и бутербродами. Все были в напряжении. Разговор зашел о том, где и как принимаются ключевые государственные решения. В это время в комнату зашел Горбачев и с ходу спросил:
– А вообще этот Президентский совет нам нужен?
– Да зачем он нам? – откликнулся тут же один из участников беседы, Ислам Каримов, будущий президент Узбекистана. Он возглавлял тогда компартию Узбекистана и был членом Политбюро.
Горбачев ничего не ответил, хотя было видно, что у него есть на этот счет свое решение.
На следующий день, когда собрался Президентский совет, он неожиданно объявил: «Прошлой ночью собиралось Политбюро. Все высказались за упразднение Президентского совета». Такое заявление усиливало напряженность и недоверие.
Создание новых властных структур вначале воспринималось как радикальная перестройка государства и партии, как подготовка их к работе в условиях парламентской демократии. Что произошло потом? Свои начали побивать своих. Уйдя в Кремль, забрав с собой часть аппарата ЦК, иные бывшие сановники КПСС больше не помышляли об укреплении партии. Как говорится, попросту «кинули» ее. Они окончательно отвернулись от партии, противопоставляли себя ей и влияли соответствующим образом на Горбачева, что само по себе было необъяснимо.
В таких условиях надо было организовывать работу на своем направлении. ЦК покидали опытные работники. Они уходили в президентские структуры. Было уже трудно привлечь нового толкового человека на работу в центральный аппарат партии. Однако мне все же удалось сохранить большую группу высококвалифицированных специалистов, объединенных пониманием важности своей работы.
Именно после XXVIII съезда работники ЦК начали чаще выезжать на места. Задача состояла в том, чтобы выяснить настроения в парторганизациях, узнать, что, по их мнению, надо делать в первую очередь.
Когда наши сотрудники начали возвращаться из командировок, выяснилось, что на местах имеют смутное представление о том, что же на самом деле происходило на съезде. Согласно принятым документам, продвижение к рыночным отношениям становилось одной из важнейших задач партии. Но в первичных организациях восприятие рынка как ведущего экономического принципа оставалось неоднозначным. Одни боялись и не хотели перемен, другие надеялись на них, как на панацею. Еще один важнейший вопрос, требовавший разъяснений, – взаимоотношения партии и Советов. Немало активистов полагало, что к КПСС по-прежнему предъявляются требования времен Брежнева, Андропова, Черненко. Необходимо было объяснять, в чем заключается новая роль партии в реформирующейся политической системе. Очень важно было вовремя осознать, что КПСС – это уже не главный распорядитель в государстве, а партия – в собственном смысле слова – организация с четкими программными целями и дисциплиной, которая влияет на политику государства через своих представителей в его органах. Это была сложная задача, и, как ее решать на практике, вряд ли кто-либо знал в те дни. К тому же шаги в сторону плюрализма воспринимались большой частью партактива как вынужденный уход из государственных и общественных органов. В такой ситуации переосмыслить предстояло очень многое. Надо было объяснить, что такое теперь членство в партии, партийная работа и влияние, показать, зачем вообще нужны теперь политические организации, если новое, «правовое» государство возьмет на себя роль гаранта прав граждан, станет проводить социально ориентированную политику, обеспечит всем равный доступ к средствам массовой информации.
После съезда я договорился с главным редактором «Правды» Фроловым о том, что в течение ближайших недель газета опубликует развернутые материалы по всем решениям, принятым съездом. В те дни «Правда» была не единственной нашей опорой в СМИ. Изданий, которые интересовались партийной жизнью и публиковали о ней объективную информацию, было немало. Однако за годы перестройки СМИ серьезно изменились. Летом 1990 года вступил в действие закон СССР о печати, гарантировавший свободу распространения информации. Освещение решений съезда в прессе отличалось большим разнообразием. Разноголосицу подпитывал газетно-журнальный бум, начавшийся после принятия закона о печати. Уже к концу года Госкомитет по печати СССР зарегистрировал 1250 периодических изданий. 450 изданий прошли регистрацию в Министерстве печати и информации РСФСР, свыше 200 – в Московском Совете народных депутатов.
На что напирала новая пресса? К моменту моего избрания в Политбюро очень популярной была тема партийно-государственных привилегий, причем ее сознательно инициировал сам Ельцин, который для этого проехал в троллейбусе и завел медицинскую карту в обычной районной поликлинике.
В первые же дни пребывания в новой должности я убедился, что пресловутые привилегии, о которых много писали газеты, остались в прошлом. Члены Политбюро передвигались по столице на отечественных «Волгах». У нас не было, как у наших предшественников, персональной охраны. Мы летали в командировки рейсовыми самолетами и получали зарплату лишь в 1200 рублей, что не было ни привилегией, ни чрезмерно высоким по тем временам заработком. Правда, сохранялось право пользования дачей, но уже не персональной, как раньше, а общей, в дачном поселке.
Разумеется, публикации на тему номенклатурных привилегий, которых уже не существовало, как и самой номенклатуры, вызывали чувство досады. Но времени на выяснение отношений не было. Важно было как можно быстрее наладить рабочий диалог с руководством новых популярных изданий. Идеологический отдел ЦК не мог директивно влиять на работу «некоммунистических» средств массовой информации. Немыслимо было указывать журналистам, о чем и как писать, на что обращать внимание читателей, какие мнения публиковать.
Первое совещание с главными редакторами ведущих СМИ я провел уже 24 июля 1990 года, через десять дней после избрания секретарем ЦК. Начал со слов о нелегком труде редактора. Выразил признательность всем, кто освещал работу партийного форума. Наконец, сообщил, что в гостинице «Октябрьская» в Москве открывается постоянно действующий пресс-центр ЦК КПСС, где я как секретарь ЦК буду регулярно выступать.
После этого стали задавать вопросы. Один из самых острых – о массовом выходе из партии. Я предостерег от одностороннего освещения этого процесса. Действительно, в 1989 году из КПСС по собственному желанию вышло 136 тысяч человек, за шесть месяцев 1990 года – свыше 366 тысяч человек. Пресса подробно писала об этом. Но при этом умалчивалось, что только в 1989 году в партию вступили 313 тысяч новых членов. Другими словами, за тот год число коммунистов выросло, но многие издания этого «не заметили».
Руководители СМИ были крайне обеспокоены навалившимися на них экономическими и финансовыми трудностями. В то время поднимались цены на бумагу, росла стоимость типографских услуг. Некоторые издательства чувствовали, что рискуют вскоре не свести концы с концами. В десяти – двенадцати регионах партийные типографии отказались печатать молодежные издания. Даже «Комсомольская правда» – самая массовая молодежная газета в СССР – столкнулась с серьезными проблемами. Положение тогда удалось поправить. Областным комитетам партии, которые курировали деятельность типографий, находящихся в собственности КПСС, по моей инициативе было рекомендовано не допускать пренебрежительного отношения к молодежной прессе.