было бы переносить из одной страны в другую и копировать там, вообще не существует и существовать не может. Это означало, что так называемый «советский путь» не признавался в Западной Европе как «единственно верный».
Еврокоммунисты выступили за продвижение к «демократическому социализму» с учетом ярко выраженной национальной специфики в каждой стране. С учетом разоблачения «культа личности» в СССР сторонники «еврокоммунизма» пришли к выводу, что путь к социалистическому обществу по образцу СССР – через насильственную революцию, установление «диктатуры пролетариата» с гегемонией одной – коммунистической – партии, с ущемлением прав непролетарского населения – не соответствует ни условиям, ни политическим традициям, ни менталитету их собственных стран.
Сторонники «еврокоммунизма» стремились вырваться из-под опеки международных авторитетов. «Политика ФКП определяется в Париже, а не в Москве. Стратегия французских коммунистов заключается в том, чтобы прийти к социализму по пути свободы и демократии, сохраняя единство левых сил на основе подписанной ранее совместной правительственной программы» – так ответил Ж. Марше на вопрос одного из парижских правых журналистов, которые не упускали возможность уколоть лидера коммунистов намеками на политическую зависимость от Кремля.
Франция была лишь одной из стран, где новое левое течение разбило свой лагерь. Приблизительно в то же время, когда Ж. Марше дискутировал с парижской прессой, лидер Испанской компартии Сантьяго Каррильо, уже в своей стране, раскрывал неотъемлемые атрибуты «демократического социализма». Среди таковых он называл, в частности, «демократию, систему многопартийности, парламент и представительные институты». Суверенитет народа, осуществляемый путем регулярных всеобщих выборов, независимые от государства и партий профсоюзы, свобода оппозиции также были объявлены атрибутами политического идеала еврокоммунистов. Равно как и права человека, религиозные свободы, свобода культурного, научного, художественного творчества, развитие соучастия народа в самых широких формах на всех уровнях и во всех сферах общественной жизни.
На уровне международных форумов понятие «еврокоммунизм» впервые было озвучено в июне 1976 года на Конференции коммунистических и рабочих партий Европы. Генеральный секретарь Итальянской компартии с энтузиазмом говорил о распространении нового левого течения. Приведенные данные, по его оценке, показывали, «…насколько широка и глубока надежда на то, что страны Западной Европы будут искать и находить решения нового типа с целью преобразования общества в социалистическом духе».
Избиратели западноевропейских стран отнеслись ко всем этим новациям весьма благожелательно. Выборы все чаще приносили левым партиям весомые результаты.
Однако в Москве к изыскам еврокоммунистов во второй половине 1970-х годов отнеслись сначала достаточно прохладно, а затем и вовсе с открытой неприязнью, что, безусловно, было стратегическим просчетом. Большинство членов высшего руководства КПСС в период пребывания на посту Генсека Брежнева не смогли осмыслить новое явление в европейском и мировом движении левых сил. Убежденность в бесспорных преимуществах реального социализма, подкрепленная потоком нефтедолларов в нашу страну, не позволяла реалистически оценить перспективы борьбы за мировой социальный прогресс на платформе плюралистической парламентской демократии. Поэтому в Москве сторонникам нового течения могли лишь предложить «одуматься», отказаться от сомнительного «демократического социализма» и вернуться к классической коммунистической ортодоксии. В начале февраля 1976 года «Правда» выразила открытую озабоченность тем, что ради мнимого единства левых течений выдвигаются сомнительные аргументы, которые могут означать лишь опасную «социал-демократизацию» коммунистических партий.
В последующем разногласия КПСС со сторонниками еврокоммунизма зашли так далеко, что во время официального визита Генерального секретаря ЦК КПСС Брежнева во Францию в июне 1977 года его встреча с руководителем ФКП Жоржем Марше даже не была запланирована. Это была сенсация. Сотрудники протокольной службы объясняли этот казус так: если в ходе официального визита в ту или иную страну встречаться с каждым лидером местной компартии, то не останется времени на государственные дела и переговоры, ради которых и осуществляется такой визит. Но это была всего лишь хорошая мина при плохой игре.
Между тем сторонники еврокоммунизма с каждым годом все более настойчиво и систематично критиковали реальный социализм, называя его устаревшей моделью общественного развития. В качестве аргументов приводили цифры, свидетельствовавшие о нарастающем экономическом отставании Советского Союза от промышленно развитых стран Запада. Советскому партийно-государственному руководству ставилась в вину неспособность в должной мере использовать колоссальный потенциал страны и достижения научно-технической революции для радикальной модернизации производства, серьезного повышения уровня жизни населения.
КПСС, будучи наиболее крупной и влиятельной в мире правящей партией, стремилась сохранять лидерство в международном коммунистическом и рабочем движении. Но при этом главная ставка делалась на интернационализм, на сплочение перед лицом общей угрозы, исходящей в условиях холодной войны от Запада, но никак не на внутренние факторы: демократизацию внутрипартийной жизни и общества, широкое сотрудничество с независимыми профсоюзами, со всеми демократическими силами и общественными институтами. В этих принципиальных разногласиях состояла одна из основных причин глубокого раскола левого движения на континенте. Резко ослабло влияние КПСС и советского руководства на мировое коммунистическое и социалистическое движение. Авторитет КПСС как лидера ставился под сомнение уже не только на Западе, но и в Восточной Европе и в других регионах мира.
Приход к власти Горбачева и провозглашение курса на перестройку несколько смягчило напряженность в отношениях между сторонниками еврокоммунизма и реального социализма. Советское партийно-государственное руководство, и в первую очередь сам Горбачев, вели оживленные дискуссии с представителями нового левого течения на Западе, пытаясь хотя бы частично инкорпорировать уникальный опыт социально-политической борьбы западноевропейских левых сил. Но потерянное время наверстать было невозможно.
Могу утверждать, что, если бы руководство КПСС нашло в себе силы и способности несколько раньше и более энергично вступить в конструктивный диалог с еврокоммунистами, западными социал-демократами, это могло бы стать началом совершенно новой эры в истории леводемократического движения на Западе. Да и новейшая история СССР, возможно, оказалась бы не саморазрушительной. Но для этого необходимо было не отвергать с порога то, что высказывали инакомыслящие, а критически воспринимать и творчески усваивать их созидательные идеи.
Тем не менее можно назвать как минимум три позитивных следствия из нашего, к сожалению, слишком поздно начатого диалога. Во-первых, учитывая опыт западноевропейских левых, КПСС получила возможность воспринять идеи политического плюрализма, что было важно для развития внутрипартийной демократии и создания межпартийных коалиций. Во-вторых, освоение успешного опыта парламентской борьбы на Западе могло пригодиться для налаживания более эффективного диалога с избирателями. Наконец, в-третьих, реальное освоение нового опыта, внедрение демократических принципов могли показать народу, что КПСС действительно становится на путь демократизации, учитывает духовные, информационные, технические и другие вызовы времени.
Кроме того, в-четвертых, мирное сосуществование на международной арене больше не замыкалось бы исключительно на переговорных процессах высшего уровня по разоружению, но и вбирало бы в себя гуманитарные, культурные, научные, общечеловеческие аспекты общественной жизни. Социализм как общественная система должен был в реальных делах подтвердить свою жизнеспособность. И здесь я вновь хотел бы отметить, что, к глубокому сожалению, наш диалог с «еврокоммунистами» не дал тех результатов, на которые мы поначалу надеялись. Он начался слишком поздно и был отягощен давними взаимными претензиями, которые так и не были до конца изжиты.
Правда, в начале 1990-х годов идеи еврокоммунизма серьезно повлияли на программу демократической платформы в КПСС, хотя у этой группы были и другие идейные источники. Наиболее видными представителями демплатформы, с которыми мне приходилось немало дискутировать тогда, были кандидат философских наук Владимир Лысенко, профессор МГУ Александр Бузгалин, ректор Высшей партийной школы Шостаковский. В какое-то время к их среде принадлежал и молодой Борис Немцов.
Адекватная оценка демплатформы заключалась бы, думаю, не в том, чтобы назначить представителей ее на высокие должности в ЦК. Скорее, реальное признание состояло бы во включении их конструктивных идей в соответствующие партийные документы, в широкой партийной дискуссии по предложениям демплатформы.
Главная трудность состояла в том, что интеллектуальное движение в данном направлении признавалось необходимым далеко не всеми членами партии и ее руководством. Значительная часть кадровых партийных работников оставалась на консервативных, можно сказать, инертных позициях. Они не были психологически готовы и не стремились перенимать полезный, прогрессивный опыт европейских левых.
Оглядываясь на тот период, М.С. Горбачев затруднился дать однозначный ответ на вопрос о том, можно ли было реформировать партию (см.: История – это принятие решений // Независимая газета. 2000. 12 апреля). В отличие от этой позиции, опираясь на свой опыт, я утверждаю, что такая возможность, безусловно, была, однако по трагическому стечению обстоятельств ее не удалось осуществить. КПСС имела реальный шанс стать мощной политической силой в обновленном демократическом государстве и оставалась бы при этом правящей или ведущей партией еще в течение многих лет.
И все-таки по ходу перестройки воз, как говорится, стронулся с места. Летом 1989 года, развернув июньский номер журнала «Коммунист», я обнаружил там некоторые весьма поучительные извлечения из проекта программы германской Социал-демократической партии. Близость ряда стратегических установок германских социал-демократов и обновлявшейся КПСС бросалась в глаза. Германские социал-демократы говорили о движении к «социально справедливому, достойному человека обществу». Призывали «сохранить все, что представляет ценность» и одновременно «отвратить все опасности, угрожающие жизни на земле». Социально-экономические положения проекта подкупали четкостью формулировок: «Мы хотим построить такое общество, в котором все мужчины и женщины будут иметь возможность заниматься гуманным трудом, в котором все формы труда будут пользоваться одинаковым уважением. Мы хотим солидарными усилиями всего общества добиться благосостояния для всех и справедливо его распределять. Мы хотим демократии во всем обществе, в том числе и в экономике, на предприятиях и на