Мы старались никому не отказывать в межпартийном общении, демонстрировали желание сотрудничать. Это не вызывало негативной реакции у большинства европейских коммунистических и рабочих партий. Они считали данный процесс нормальным.
Таким образом, на пике глобальной демилитаризации и поисков путей конструктивного диалога между странами, принадлежавшими ранее к разным политико-экономическим «лагерям» и системам, обозначилось и стремление к сотрудничеству между политическими партиями этих стран, причем независимо от исповедуемых ими принципов. А когда принципы более или менее совпадали, то взаимопонимание только выигрывало. Это проявлялось, в частности, в наших отношениях с Социалистическим интернационалом – при решении вопросов войны и мира, прав человека. Летом 1991 года в Москве находился генеральный секретарь европейских социал-демократических партий, лидер социалистической партии Бельгии господин Спитальс. Я принял его в своем кремлевском кабинете. Мы провели обстоятельную дискуссию о политической теории социализма. Господин Спитальс проявил особый интерес к проекту новой программы партии. Разговор был настолько увлекательным, что затянулся намного дольше запланированного.
С чем выходить на партийный форум?
До июльского Пленума КПСС, на котором должен был рассматриваться проект новой программы, оставалось чуть более десяти дней. Позади – почти полгода напряженных дискуссий, оттачивания формулировок, напряженных размышлений о роли политической партии в современном обществе.
К чему же мы пришли?
КПСС находилась у власти более семидесяти лет. Никогда не подвергала себя столь обстоятельному самоанализу, как в последний период. Но даже тогда, летом 1991 года, не все признавали, что направление критики было выбрано правильно.
Партия прямо связала собственную судьбу с историей страны. Хотя и здесь пришлось побороться за историческую правду. Некоторые аналитики попытались свести исторический опыт партии к традиционной периодизации, но уже с обратным знаком. Речь шла все о тех же годах коллективизации, индустриализации, Великой Отечественной войны, послевоенного восстановления, освоения целины, крупных индустриальных строек. Но теперь эти этапы оценивались уже не просто знаком «плюс». Разумеется, ничего принципиально нового в таком подходе не было. Обычный схематизм. Однако партия, общество и государство в СССР нуждались не в схемах, а в реалистическом видении истории.
Все семьдесят лет страна жила своей жизнью, решала насущные, подчас чрезвычайные исторические задачи. Миллионы людей всех национальностей отдали жизни ради победы над фашизмом. Миллионы работали над модернизацией страны, восстанавливали разрушенную экономику, создавали мощный научно-технический потенциал, благодаря которому СССР занял место великой державы в мировом сообществе. Были в нашей истории и другие важные события. Практически о каждом из них говорилось в соответствующих постановлениях партии. Можно было сказать о них и в преамбуле новой программы.
Вообще, как мне казалось, в историческую преамбулу, как и во все разделы новой программы, настойчиво просилось слово «задача» – ключевое для программы любой политической партии. Взять хотя бы первую программу РСДРП. Она была принята в 1903 году и носила революционный характер. В немалой степени способствовала становлению революционной пролетарской партии в России. Программа определяла задачи партии как на ближайший период – этап буржуазно-демократической революции (программа-минимум), так и на перспективу – этап социалистической революции (программа-максимум). Первая программа РСДРП в значительной части была выполнена в ходе Февральской буржуазно-демократической революции и в ходе послеоктябрьских преобразований.
Вторая программа (март 1919 года) Российской коммунистической партии (большевиков) определяла задачи на период перехода от капитализма к социализму. Важнейшей экономической частью этого документа стал план ГОЭЛРО, принятый в конце 1920 года и рассчитанный на десять – пятнадцать лет. Особого упоминания он заслуживал потому, что именно государственная программа электрификации России положила начало не только плановой экономике, но и промышленному подъему страны. Почему бы не напомнить об этом и в новой программе, подчеркнув, что задача эта была успешно решена.
А вот многие задачи партии, поставленные в 1939 году на XVIII съезде Всесоюзной коммунистической партии (большевиков) – прежде всего переход к коммунизму, – оказались невыполненными. Работу программной комиссии прервала Великая Отечественная война. После победы работа над проектом третьей программы партии возобновилась. Но даже в феврале 1956 года, когда Н.С. Хрущев выступил на XX съезде партии с разоблачением культа личности Сталина, никто не осмелился критически оценить сталинский тезис о построении в СССР коммунизма, то есть такого общества, в котором полностью удовлетворяются все духовные и материальные потребности свободной личности, а государство как орган насилия отмирает. Сила догмы не была поколеблена – работа над программой продолжалась в том же направлении, которое было задано в 1939 году.
Третья программа КПСС была принята в 1961 году на XXII съезде партии, когда первым секретарем ЦК КПСС был Н.С. Хрущев. Она получила неофициальное название «хрущевская». А официально называлась «программой построения коммунизма в СССР». На ее выполнение отводилось приблизительно двадцать лет. Многим современникам тогда врезались в память слова Никиты Сергеевича: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!», что оказалось утопией, нанесшей немалый ущерб нашему обществу.
С позиций третьего тысячелетия к утопической стратегии построения коммунизма можно относиться с иронией, указывать на свойственные ей несообразности. Но что лежало в основе оптимизма делегатов XXII съезда КПСС, голосовавших за принятие этого документа? Прежде всего, реальные достижения страны и самой партии. Из гражданской войны вышли победителями, изгнали иностранных интервентов, за три пятилетки создали мощную индустрию, успешно осуществили культурную революцию, развили науку и промышленность, выдержали тяжелейшую в истории войну, разгромили фашизм, всего за несколько лет восстановили разрушенное народное хозяйство, прорвались в космос. Все это создавало эйфорию, любая цель казалась достижимой.
После смещения Хрущева третью программу партии пытались редактировать дважды, более реалистически определяя насущные проблемы и задачи советского общества. Требования повседневности отодвигали «светлое будущее» в неопределенную даль. На первый план выдвигались практические задачи освоения целинных земель в Казахстане, строительства Байкало-Амурской магистрали, возведения крупных химических объектов, других гигантов индустрии. Утопическое видение контуров грядущего общества уступало место реальности с ее земными проблемами.
В 1981 году на XXVI съезде партии Л.И. Брежнев изложил вывод о том, что движение к коммунизму совершается через закономерный и исторически длительный этап развитого социалистического общества. На данном этапе в развитии и совершенствовании нуждается социализм. Это было заметным шагом в сторону от «коммунистического нетерпения», заложенного в прежней редакции третьей программы.
Новый Генеральный секретарь Ю.В. Андропов сделал более радикальное заявление. В начале 1983 года он выступил с нашумевшей статьей «Учение Карла Маркса и некоторые вопросы социалистического строительства». Уже из названия было очевидно, что строительство коммунизма не считается непосредственной задачей партии. Более того, Андропов определил уровень, на котором находилась страна, как «начальный этап развитого социализма».
Хотя в первые годы своей деятельности на посту Генерального секретаря М.С. Горбачев крайне редко обращался к теории строительства коммунизма, коммунизм не был сдан в архив истории и упоминался в документах партии как конечная цель ее деятельности. В последней своей редакции, принятой в марте 1986 года XXVII съездом партии, третья программа характеризовалась как «программа планомерного и всестороннего совершенствования социализма». Однако сроки достижения конечной цели конкретизировать уже не пытались.
В конце концов коммунизм превратился в идеальный символ КПСС, весьма далекий от ее повседневных задач. Историческая планка была поднята слишком высоко. С течением времени вера в коммунизм стала угасать даже среди самых непоколебимых оптимистов.
Таким образом, партия осталась без главной задачи, которая обосновывала ее деятельность. Стратегию партии надо было обязательно увязать с новыми целями. Причем достаточно быстро. Когда пришло отчетливое понимание того, что КПСС заметно отстает от хода истории, ускоренная работа над новым проектом программы превратилась в насущную потребность.
Предыдущие годы дискуссий, в том числе и с внепартийными оппонентами, позволили быстро выработать общий фундамент, на котором должны были выстраиваться программные принципы. Партия определила для себя стратегические приоритеты на экономическом, социальном направлениях, в области государственного строительства.
Особенно четко в проекте программы было сказано о верховенстве Конституции СССР, о роли государства, в частности о роли парламента и законов. Были выработаны критерии отношения к другим партиям, которые в соответствии с Конституцией могли существовать в стране наряду с КПСС, действуя в одном с нею политическом пространстве, и так же, как и она, претендовать на политическую власть. Отрицательные оценки давались лишь сепаратистам и экстремистам. Любые иные виды политической активности рассматривались как законные и допустимые.
В проекте отмечалось, что «становление нового сопровождается социально-экономической и межнациональной напряженностью, экономическим кризисом, крупными сдвигами в общественном сознании». Без всяких попыток приукрасить действительность говорилось, что перестройка, задуманная как коренное преобразование всей советской системы, не пошла по желаемому пути. «В обстановке, когда старые механизмы управления и планирования уже не срабатывали, а формирование новых недопустимо тормозилось, многие процессы приобрели стихийный характер. Произошел разрыв хозяйственно-производственных связей, набрали силу теневые структуры в экономике, нарастала инфляция, снизился жизненный уровень многих слоев населения».