Обычных людей, кстати, в гораздо большей степени беспокоила не долгосрочная программа общественного развития, а пути выхода из болезненного кризиса, преодоление массового обнищания. Выше я упоминал о «разочарованном социалистическом сознании» и пытался объяснить его истоки. Но к лету 1991 года эта метафора наполнялась уже новым деструктивным содержанием. Недовольство промежуточными результатами перестройки нарастало. Одни считали, что всему виной правящая партия и социалистический строй как таковой. Другие, напротив, исходили из того, что кризис можно преодолеть лишь за счет укрепления централизованного государственного начала в экономике, торможения темпов рыночных реформ, преодоления деградации культуры и образования, восстановления в обществе коллективистской морали.
Мысли, которые выразил в итоге заседания Горбачев, были тревожными. Отвергая всякого рода обвинения, что внутри партии действует некая «буржуазная фракция», он говорил, что такого рода утверждения несут в себе угрозу саморазрушения партии, которая может проиграть «все политические битвы и все выборы» ближайшего времени. Однако наэлектризованный зал воспринял эти слова не более как полемическую метафору…
Разрушительное противостояние
20 июля 1991 года, ровно через десять дней после инаугурации, Президент РСФСР Борис Ельцин опубликовал один из своих первых указов – «О прекращении деятельности организационных структур политических партий и массовых общественных движений в государственных органах и учреждениях РСФСР». Его сразу же окрестили указом о департизации. Согласно этому документу, прекращалась деятельность первичных и других оргструктур партий и движений по месту работы их членов. Деятельность профсоюзов допускалась только по соглашению между трудовым коллективом и администрацией.
Это был переломный момент в противостоянии президентов Горбачева и Ельцина, причем явно в пользу последнего. Своей акцией, противоречившей, в частности, Конституции СССР, сторонники Ельцина стремились добиться одновременно решения трех ключевых задач в борьбе за власть: изолировать КПСС от ее основной социальной базы, парализовать деятельность низовых парторганизаций и, наконец, превратить Горбачева в «генерала без армии». Политические сторонники Ельцина горячо аплодировали ему.
Хотя указ должен был вступить в силу через две недели (3 августа), было очевидно, что он внесет полную дезорганизацию в партию. Более 200 тысяч первичек насчитывалось в то время на предприятиях и в учреждениях России. Демарш Ельцина требовал немедленного ответа. Политбюро выступило с политическим заявлением, в котором акция Президента РСФСР была названа «антиконституционным, антидемократическим актом, незаконным вмешательством в деятельность общественных объединений и нарушением их прав». Аналогичное заявление сделало Политбюро ЦК Компартии РСФСР. Затем последовали выдержанные в похожем духе заявления ЦКК КПСС, бюро партийных комитетов Вооруженных Сил СССР, КГБ СССР и внутренних войск МВД СССР. С осуждением указа выступил Всесоюзный совет ветеранов войны, труда и Вооруженных Сил, ряд других общественных организаций. Была возможность просто не принимать указ Ельцина во внимание, поскольку он противоречил Конституции, законам СССР «Об общественных объединениях», «О профессиональных союзах и гарантиях их деятельности», Конституции РСФСР, а также ряду международных конвенций. Все это требовало немедленного разъяснения – иначе события могли бы стать неуправляемыми, перерасти в анархию. Поэтому секретариат ЦК КПСС обратился в Верховный Совет СССР. Мы попросили парламентариев поручить Комитету Конституционного надзора СССР дать заключение о соответствии данного указа Конституции и законам страны.
Однако к тому времени в отдельных регионах парткомы уже были вытеснены с предприятий. Имели место случаи произвольного роспуска первичных, цеховых парторганизаций, вывода парткомов с территории предприятий. Так произошло, например, на некоторых предприятиях Донецкой, Кемеровской, Самарской, Свердловской областей России. В ряде республик дела обстояли хуже. В отдельных районах Армении, Грузии, Молдавии, Литве, Латвии, в западных областях Украины «демократически» настроенные органы власти, отдельные руководители силой захватывали здания и автотранспорт, принадлежавшие райкомам и горкомам КПСС. В Литве Народный фронт «Саюдис» предложил правительству Литвы считать организации КПСС «преступными» и принять меры к полной блокаде их жизнеобеспечения.
В это критическое время было очевидно, что над КПСС нависла угроза оттеснения на обочину политического процесса. Многое тогда зависело от четкой и последовательной позиции Генерального секретаря. Видимо, такие ощущения испытывали и другие участники пленума. На июльском Пленуме ЦК был рассмотрен доклад Горбачева «О проекте новой программы». В самом начале выступления он подчеркнул значение программы, которая принимается в неординарных, кризисных для партии и страны условиях.
«У партии нет былых командных высот, – заявил М.С. Горбачев. – Следовательно, можно и нужно действовать политическими методами – идти к людям, убеждать их, бороться за избрание своих представителей в органы власти. А там, где это не удастся, составлять конструктивную оппозицию, поддерживая разумные меры властей и оппонируя им, когда это необходимо для защиты интересов трудящихся».
Генсек выразил свою позицию, но упустил весьма существенный момент – новую линию провести в жизнь будет неимоверно трудно, внутрипартийный кризис углублялся.
Часть участников назвала проект прогрессивным и реформаторским. Суть критики выражалась в понимании и трактовке наиболее важных аспектов, зафиксированных в проекте. Это прежде всего отношение к рыночным реформам, методам и темпам их проведения. Так, например, директор ИМЭМО АН СССР академик В.А. Мартынов, одобрив документ в целом, высказал свои критические замечания. Он предложил резче и определеннее поставить вопрос о насущной необходимости проведения экономических реформ в стране. Свою точку зрения он обосновывал острой внутриэкономической ситуацией и положением в мире. По его мнению, ошибка перестроечного периода в области экономики заключалась в том, что назревшие реформы проводились неуверенно, чрезвычайно медленно.
Другой оратор, директор Института экономики АН СССР академик Л.И. Абалкин, высказав ряд критических замечаний, подчеркнул сложность попытки определения нового общества в двух понятиях – капитализма и социализма. «Такая попытка, допустимая сто лет назад, сегодня непригодна, не отражает реальных перемен, происшедших в мире».
Председатель Верховного Совета СССР А.И. Лукьянов выразил в своем выступлении опасение, что под предлогом укрепления исполнительной власти в стране начинается кампания за устранение Советов. Тезис политиков «новой волны» о так называемой несостоятельности Советов он объяснил не просто их желанием создать парламентскую систему по западным образцам, а более прозаическими устремлениями. Их скрытую цель он видел в том, чтобы вывести из-под контроля представительных органов решение практических вопросов перехода к рыночной экономике, в первую очередь разгосударствление и приватизацию.
В проекте было записано: «Демократизация КПСС предусматривает гибкие формы ее организационных структур, постоянных и временных объединений коммунистов, позволяющих действовать эффективно, концентрировать силы всех звеньев партии во время подготовки к выборам в органы власти, проведения референдумов и других политических кампаний». Представитель Московской городской организации партии отметил, что «часть партийных организаций КПСС, включая московскую, выступает за многопартийность, за широкое народное представительство Советов».
Участники июльского Пленума были едины в том, что отныне, когда многопартийность становится для КПСС реальностью и испытанием на политическое долголетие, ей предстоит серьезная борьба за власть. С учетом этого важного момента большинство участников Пленума, несмотря на несовпадение взглядов по отдельным вопросам, высказалось за принятие проекта программы за основу.
Бессонная ночь
Заседание Пленума подходило к концу. Многие точки над «i» были расставлены. Но лично меня в ближайшие часы ждала напряженная и сложная работа. Поскольку я возглавлял редакционную комиссию, то именно мне предстояло собрать все замечания и дополнения к проекту и как бы склеить его заново.
Членам редакционной комиссии надо было засучивать рукава и браться за работу. Иногда совместить разные формулировки, которые были предложены в ходе обмена мнениями, было невозможно, поскольку одна прямо исключала другую. Редакционная комиссия в широком составе, заседавшая несколько часов, по целому ряду вопросов не смогла прийти к общему мнению.
Редактирование окончательного варианта проекта пришлось отрабатывать вначале в узком кругу. До сих пор ощущаю запах табачного дыма в моем насквозь прокуренном кабинете. Каждый хотел быть услышанным. Разумеется, сказывалось естественное несовпадение взглядов. Одни чисто психологически не могли отрешиться от старых постулатов, другие предлагали писать программу с чистого листа. Мешали двигаться вперед разногласия в понимании отдельных терминов.
В тот вечер я уяснил для себя одну истину: очень грамотные, образованные, умные люди порой приходят к пониманию друг друга с неимоверно большим трудом, нежели заурядные обыватели. Мешает при этом нередко именно обилие и специализация знаний. Отсюда столкновение и конфронтация взглядов и мнений. Каждый участник дискуссии приводит нетривиальные аргументы для защиты собственной точки зрения. Это делает работу чрезвычайно интересной, но часто заводит ее в тупик.
В итоге члены комиссии разошлись поздно ночью, не доведя дело до конца. А время неумолимо двигалось вперед. Мне ничего не оставалось, как продолжить работу вместе с моими помощниками по работе в ЦК. Работали до самого утра. Несколько раз прошлись по базовому тексту. Детально разобрали еще раз буквально каждый тезис. Затем я предложил вычленять принципиально новое из поступивших предложений и сопоставлять это с узловыми положениями проекта программы.