Кто бы ни оказался на высоком государственном посту в нашей стране, у такого человека, во-первых, появляются возможности, которых нет у каждого, а во-вторых, к нему сразу начинают относиться с повышенным вниманием. Если же он представляет небольшой по численности, так сказать, «немногомиллионный» народ, то интерес, как правило, еще сильнее.
В Советском Союзе, а затем и в России сложилась стойкая традиция: выходец из Рязани, Саратова или какой-то другой, не менее достойной исторической русской земли, поднимаясь на высокий государственный пост, как бы автоматически становится чисто государственным человеком. Тем, что он «рязанец» или «саратовец», мало кто интересуется. Об этом вспоминают разве что к юбилею или на собрании землячества. Иное дело – выходец из национальной республики. О его происхождении помнят всегда. Поэтому соответствовать высокому стандарту государственного деятеля надо обязательно, но в то же время нельзя отрываться от своих корней.
Не думаю, что жители Северной Осетии осуждали меня за невнимание, за то, что, находясь на высоких должностях, я нечасто бывал на родине. Душа всегда болела, когда приходили тревожные известия с родной земли. В конце концов, я принадлежу к одному из народов Кавказа, горжусь тем, что являюсь осетином. Не мог прийти в себя, когда произошли трагические события в Южной Осетии. Многие были вынуждены покинуть родные места, уйти через Кавказский хребет в Северную Осетию, на Юг России и еще дальше. Чувство долга подсказывало: надо помочь этим людям. Старался делать все, что было в моих силах. После моих переговоров сотни студентов – выходцев из Южной Осетии и внутренних районов Грузии были приняты в университеты в центре России – в Липецкой, Белгородской, Воронежской областях. Следил за тем, чтобы своевременно оказывалась материальная помощь, чтобы народ испытывал меньше страданий.
Вспоминаю характерный случай. В последние годы существования СССР министром внутренних дел был Борис Карлович Пуго – выходец из Латвии. Человек интересной биографии, трагической судьбы. До прихода в МВД он был первым секретарем ЦК Компартии Латвии.
Я помнил его еще по работе в комсомоле. Он и тогда отличался особенной прямотой и порядочностью. Когда узнал, что Пуго вывел внутренние войска СССР с территории Южной Осетии по требованию Гамсахурдиа, то я ворвался в его кабинет и очень эмоционально, резко сказал, что он совершил тяжелейшую ошибку.
– Народ не защищен, – убеждал я. – Идут карательные экспедиции. Много людей погибло.
Уже почти не мог сдерживаться, когда Пуго вдруг ответил:
– А ты думаешь, мне легко переносить то, что происходит в Латвии?
После этих слов понял, что он так же, как и я, глубоко переживает за судьбу своего народа. Разумеется, он не мог не реагировать на трагические события в Латвии. Однако публично проявлять свои эмоции нам, в силу нашего партийно-государственного положения, было довольно сложно. В таком же положении, как теперь ясно, находились и многие другие государственные и партийные деятели СССР. Скажем, Председатель Совета национальностей Верховного Совета СССР Рафик Нишанович Нишанов, когда разыгрывалась трагедия в Ферганской долине. Он, один из опытных политиков того времени, всю жизнь посвятил Узбекистану, возглавлял республиканскую партийную организацию КПСС.
Номенклатурная чехарда
Вспоминая о событиях начала 1990-х годов, не могу не сказать о той пагубной роли, которую сыграла чехарда назначений и отставок, начавшаяся после августа 1991 года. Почти сразу же началось перетряхивание всего и вся. Уже с первых дней бросались в глаза непродуманность происходивших назначений, отсутствие здравого смысла в подборе и расстановке руководящих кадров. Очередных начальников сменяли так же легко, как незадолго до этого ставили на новые посты. По правительственным коридорам, министерствам и ведомствам проносится вихрь внезапных назначений и столь же неожиданных отставок.
Вот, скажем, председателем правительства России назначен И.С. Силаев, бывший член союзного кабинета министров. Не успели оглянуться, а он уже покидает свой пост, становится дипломатом, представителем России при Европейском союзе. Столь же быстро исчезает с политической сцены его заместитель В. Ярошенко – шумный «демократ» и «либерал», сделавший карьеру на критике советского прошлого.
Министром промышленности России неожиданно назначается директор небольшого тульского завода Титкин. Почему именно ему доверили министерский пост, остается загадкой. Выходит, в стране не нашлось других кандидатов, уже достаточно проявивших себя. При желании их можно было бы найти в той же Туле.
Складывалось впечатление, что опытных производственников выдавливали из экономики.
Каков же оказался результат странной кадровой политики начала 1990-х годов? Чем закончился мощный взлет совершенно неподготовленных людей? Разумеется, неизбежным падением, как это случилось, в конце концов, с тем же Титкиным и с множеством других, менее известных выдвиженцев того времени. А вместе с этим началось неизбежное падение во всем народном хозяйстве. А что же вчерашние руководители крупной промышленности, зачисленные в «красные директора»? Почему, даже после серии провальных экспериментов с новыми «кадрами», к ним не обратились? Очевидно, критерий профессионализма не имел тогда определяющего значения.
Среди тех, кто оказался «лишним», были такие люди, как сравнительно молодой (ему не было и пятидесяти) доктор технических наук Догужиев, курировавший в правительстве СССР весь военно-промышленный комплекс; Гусев – заместитель Председателя Совета Министров СССР; Маслюков – доктор технических наук, один из крупных хозяйственных руководителей, бывший председатель Госплана СССР; Щербаков, ему тогда тоже не было пятидесяти, – полный сил человек, доктор экономических наук, первый заместитель главы правительства СССР накануне августовских событий, и многие другие.
Все это подтверждает вывод об отсутствии разумной кадровой политики. Во всех развитых странах Запада и Востока интеллект, профессиональные знания считаются наиболее ценным фактором и условием общественного прогресса. Не случайно лучшие умы отбираются не только внутри страны, но и на мировом интеллектуальном рынке. Соответственно, на высших должностях в государстве могут оказаться только профессионалы.
Тем не менее уже приблизительно через год после августовской эйфории настроения в обществе стали меняться. И было от чего. Вместо ожидавшегося улучшения уровень жизни падал. Сократились объемы производства, в несколько раз выросли цены, появилась безработица. Все это приводило в состояние шока. Как раз в этот момент Съезд народных депутатов РСФСР пытался предпринять запоздалые меры по ограничению полномочий исполнительной власти. В итоге разразился сильнейший политический кризис. Те, кто еще вчера безоговорочно ратовал за запрет КПСС, начали уходить в оппозицию.
Самое примечательное: линия раскола проходила уже не между «вчерашними» и «сегодняшними», а внутри еще недавно единого политического альянса. Оппонентами «победителей» становились их недавние сторонники, переходившие на другие позиции. Например, академик Академии медицинских наук Сиденко – депутат от Ростова, доверенное лицо Ельцина во время президентской кампании, или Михаил Челышев, кандидат физико-математических наук, – доверенное лицо по Ульяновской области. Спустя год они, как и десятки и даже сотни других заметных людей, оказались в оппозиции к новой власти.
Линия раскола прошла и между первыми лицами государства, стоявшими рядом на одной трибуне в дни августа 1991-го: между Президентом Ельциным, с одной стороны, и Председателем Верховного Совета Хасбулатовым – с другой. Причем с течением времени это противостояние не ослабевало, а усиливалось. И это была не единственная трещина. То же самое происходило и внутри структур исполнительной власти, начиная с ее верхних этажей. Раскол по линии «Президент – вице-президент» был такой же чертой политического кризиса, как и по линии «Президент – парламент». И он шел еще глубже: в администрацию Президента, во взаимоотношения Президента с руководителями и исполнительной, и особенно законодательной власти субъектов Российской Федерации.
Хотя Ельцин, Хасбулатов и их сторонники пришли к власти вместе, им потребовалось совсем короткое время, чтобы они вступили в конфронтацию друг с другом. Их противостояние приобрело огромные масштабы, стало одной из самых драматических политических страниц новейшей российской истории. Хасбулатов и примкнувший к нему Руцкой выдвигали лозунги, не пытались просчитать последствия своих поступков. Они не учитывали, что противоположная сторона, Ельцин с его упрямством и властной хваткой, может пойти на крайние меры. Результат хорошо известен: танки на улицах Москвы, расстрелянный танками парламент. Возможности переговорного процесса не были полностью использованы. Все это свидетельствовало об отсутствии государственной мудрости, выдержки, опыта. Тогда произошел раскол между различными политическими силами, который еще много лет крайне негативно сказывался на общественных настроениях.
Противостояние отразилось и на характере новой Конституции России, принятой в декабре 1993 года. Именно под его воздействием ключевые властные полномочия сконцентрировались в руках Президента, а роль парламента оказалась приниженной. Конечно, политический фон, на котором шла работа над текстом Конституции, требовал централизации властных полномочий, создания условий, которые исключали бы повторение войны между ветвями власти.
При анализе событий осени 1993 года уместна аналогия с 1991 годом. В августе 1991-го танки уже были введены в Москву. К счастью, у советского политического руководства нашелся достаточный политический опыт; его представители понимали, что армия и методы подавления не должны использоваться для решения политических проблем. Поэтому, хотя демонстрация силы все-таки состоялась, дальше этого дело не пошло.
Говоря о размывании лагеря «победителей» после августа 1991-го, стоит задать вопрос: а существовала ли когда-нибудь эта группа, не считая нескольких послеавгустовских недель или месяцев? Думаю, вряд ли. В этом меня убедили многие наблюдения и беседы, состоявшиеся осенью 1992 года.