Хорошо запомнилась встреча с Юрием Владимировичем Петровым, руководителем администрации Президента. Петров сменил Ельцина на посту первого секретаря Свердловского обкома КПСС, когда тот в середине 1980-х годов уехал в Москву и возглавил столичную партийную организацию. В конце 1980-х Петров был отправлен послом на Кубу. Вероятно, за свое выступление, достаточно смелое и неординарное, на XIX Всесоюзной конференции КПСС. Тогда существовала традиция: проштрафившихся руководителей посылать на длительное время на дипломатическую работу за границу. Так их отодвигали от активной деятельности в стране. По тому, куда направляли, можно было судить о тяжести прегрешений. «Краем земли» считалась Монголия. Но и Куба была ненамного ближе. Я уже тогда знал Юрия Владимировича, и мое мнение о нем было самым положительным. После возвращения с Кубы Петров вышел на работу и в первый же день – это было 19 августа 1991 года – попал, что называется, из огня да в полымя. Вскоре его назначили руководителем администрации Президента.
Наш разговор был содержательным и полезным. Я просил Петрова убедить Президента, что в условиях нарастающего экономического кризиса важно отказаться от идеологических предубеждений и привлечь в сферу управления народным хозяйством знающих, компетентных людей. «Министры союзного правительства или их заместители, оказавшиеся не у дел, – это опытные хозяйственники-практики, уникальные специалисты, прошедшие солидную школу. Они имеют неоценимый опыт и поэтому в создавшемся положении особенно нужны стране». Таковы были мои аргументы.
Юрий Владимирович согласился, пообещал подумать. Уверен, он сделал все, что от него зависело. Тем более что мое предложение совпадало с инициативами, исходившими от других политиков. Какие-то подвижки тогда произошли. А вот насколько глубоко и серьезно могли они повлиять на изменение ситуации, это зависело, думаю, не от Петрова. Кадровую политику определяли другие люди из ельцинского окружения.
В политике новой России
Первое, что я должен был сделать, оказавшись в Верховном Совете России, – определить приоритеты будущей работы. Близкими для меня в то время были вопросы федеративного договора и национально-государственного устройства страны. Ведь и избран я был депутатом Совета национальностей Верховного Совета. Другая значимая проблема – отношения с государствами СНГ.
Главной же точкой отсчета в системе политических координат была для меня ситуация на Северном Кавказе. В первую очередь интересовало то, что происходит в моем избирательном округе, в Северной Осетии, как складываются отношения с соседями.
Каким показался мне тогда, в конце 1992 года, Верховный Совет РСФСР? По сравнению со многими коллегами я был политиком со стажем, поэтому избегал поспешных, опрометчивых шагов. Не вступил ни в одну из так называемых радикальных или либеральных оппозиционных фракций. Будучи настроен несколько консервативно, я не стремился быть вовлеченным в политические вихри того времени.
Вспоминается поездка в Грецию делегации российского парламента. В то время в составе делегаций оказывалось довольно много любителей путешествий, весьма далеких от проблем, стоявших в повестке дня. В интервью тележурналистам они сравнивали «юный» российский парламентаризм, которому якобы всего несколько месяцев, с греческим, которому более двух тысяч лет. Слушая это, можно было подумать, что россияне лишь недавно сошли с дерева и начали осваивать азы демократии. Это интервью показательно в том отношении, что многие российские политики того времени разделяли оскорбительный по сути тезис о «нецивилизованности» своей страны и своих народов.
Приблизительно в те же дни, когда российские депутаты знакомились с Грецией, мне довелось выступить в Дипломатической академии МИДа с докладом «Россия: парламентаризм и демократия». В нем я подчеркивал, что различные формы демократии так или иначе проявлялись на протяжении столетий российской истории. Классический пример – Новгородская республика, управлявшаяся народным вече, иначе говоря – собранием жителей города. Князья со своими дружинами приглашались новгородцами лишь для обороны, для ведения военных действий. Большим влиянием в Московском государстве пользовалась Боярская дума, без согласия которой царь не мог принимать важнейшие решения по вопросам мира и войны, бюджета, престолонаследия и т. п. В XVI веке в Московском государстве действовали Земские соборы. Они обеспечивали представительство сословий и местных интересов при обсуждении государственных дел. Земский собор как совещательный, консультативный орган не мог контролировать действия и решения монарха. Однако он способствовал достижению общественного согласия. Благодаря своему общественному влиянию и моральному авторитету собор мог служить противовесом царской власти. Государственные думы начала XX века при всей ограниченности их функций ознаменовали продвижение российского общества к освоению современных форм представительной демократии. После Октябрьской революции 1917 года на смену Думе пришли новые представительные органы власти – Советы.
Так что было совершенно неверно представлять российский парламентаризм неким неофитом, зеленым юнцом среди закаленных в острых схватках ветеранов парламентской борьбы. И то, что российские парламентарии могут постоять за себя, за свою страну, за своих союзников и друзей – и на трибуне, и в общей дискуссии, и в неформальной беседе, – нам впоследствии приходилось доказывать не раз.
Был ли Верховный Совет России «антиреформаторским»? Трудно сразу и однозначно ответить на этот вопрос. Для начала стоит определиться с тем, что тогда можно было считать реформами. А это непросто. Вспоминаю характерный эпизод. Дело было в конце лета – начале осени 1993 года. Делегация зарубежных парламентариев приехала в Москву в период острейшей конфронтации между парламентом и Президентом. И отечественная, и мировая пресса много писала о трудной судьбе российских «реформ», о том, какие «угрозы» возникают перед ними. Иностранных коллег принимал председатель Верховного Совета Хасбулатов. Я присутствовал на той встрече. В ходе беседы гости сочли необходимым высказать просьбу о защите российских «реформ» от пресловутых «угроз». В ответ председатель парламента попросил объяснить, в чем конкретно состоит предмет озабоченности, перечислить, что необходимо защитить под именем «реформ». Зарубежные парламентарии растерялись.
Аналогичные ситуации не раз возникали и в Верховном Совете, и на Съезде народных депутатов, и ни один «реформатор», даже самый талантливый и красноречивый, никогда не мог внятно объяснить, что же такое «реформы». Эти неуловимые «реформы» почему-то существовали исключительно во множественном числе, без индивидуальных признаков и имен, без каких-либо «удостоверений личности». В силу этого называть Верховный Совет России «антиреформаторским» было бы некорректно.
Меня особенно интересовали вопросы сближения республик и народов фактически дезинтегрированного СССР. Сигналы в пользу интеграции из бывших союзных республик уже начали поступать в Москву. Они шли из Казахстана, Украины, Белоруссии, Армении, Азербайджана, других республик. Там активизировались общественные силы, выступающие за воссоздание экономических и культурных связей. Многим потребовалось совсем немного времени, чтобы понять драматические последствия распада страны.
Где же было обсуждать все эти проблемы, как не в Верховном Совете России? Трибуны партии больше не существовало. Не было и трибуны профсоюзов, общественных, молодежных организаций. Одна трибуна осталась на всю Россию – трибуна Верховного Совета и Съезда народных депутатов. К сожалению, в противостоянии между Президентом и Верховным Советом были оставлены без должного внимания проблемы, связанные с взаимодействием бывших союзных республик.
Реформаторы в КПСС и «демократы»: позднее прозрение и несостоявшийся диалог
Непримиримые противники КПСС, «демократы» как организованная политическая сила ненадолго пережили тех, кого стремились уничтожить. Они не создали ни устойчивой политической организации, ни продуманной идейной платформы, которые позволили бы им стабильно развиваться в качестве мощной политической партии.
Осуществляя курс на разрушение КПСС, «демократы» подорвали основы той политической системы, которая давала жизненную энергию им самим. Едва ли это было результатом злого умысла. Скорее, сказались неопытность и почти неизбежная безответственность дилетантов в политике. Овладеть наукой государственного и общественного строительства «демократы» не успели. И вероятно, не раз об этом пожалели.
Вряд ли можно считать случайностью, что многие видные представители «демократического фланга», герои митингов и парламентских баталий конца 1980-х – начала 1990-х годов, за прошедшие годы почти диаметрально изменили точку зрения на политическое развитие СССР. Едва ли не хрестоматийный пример – идейная эволюция Гавриила Попова, сопредседателя Межрегиональной депутатской группы, образованной на I Съезде народных депутатов СССР.
В конце 1980-х годов Попов, профессор экономического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, был известен как оригинальный экономист-теоретик, сторонник рыночной модели экономики. Наибольшую популярность снискал, будучи народным депутатом СССР, как критик КПСС и так называемой «командно-административной системы» (этот термин, ставший в то время популярным, впервые употребил в одной из своих статей именно Попов). Интеллектуальный авторитет Попова среди значительной части интеллигенции, людей, интересовавшихся политикой, был весьма высок, так что его вполне можно назвать одним из «отцов» новорожденного демократического движения конца 1980-х – начала 1990-х годов.
Уже на I Съезде народных депутатов СССР Межрегиональная депутатская группа, где Гавриил Попов, наряду с Борисом Ельциным, Андреем Сахаровым, Юрием Афанасьевым и другими, играл одну из ведущих ролей, выдвинула лозунг отстранения КПСС от власти, фактически потребовала ее самоликвидации. Позднее об этом демарше бывший радикальный «демократ» Попов написал: «Это было ошибкой… В тех условиях лучшим выходом было бы демократизировать, преобразовать саму партию, очистить ее от балласта. Другого аппарата, кроме партийного, для руководства страной у нас не было». Еще одной ошибкой Попов считает провалившуюся попытку «демократов» сменить КПСС на месте правящей партии, когда они решили, будто в одиночку справятся с задачей управления страной, вступившей на путь сложней