Но представим, что северокавказские сепаратисты, сторонники выхода из состава России достигли своей цели. Что стало бы тогда с народами Северного, да и Южного Кавказа? Для исчерпывающего ответа потребуется серьезное исследование. Но наиболее вероятные последствия такого шага очевидны. Рост напряженности, чреватый немедленным столкновением между представителями разных религий и народов, гигантские потоки беженцев – это лишь ближайшие результаты выхода Северного Кавказа из состава РФ. В среднесрочной перспективе для каждого северокавказского народа многократно возрастал риск утратить достигнутый в историческом союзе с Россией уровень образования, культуры, экономического развития. Под вопрос было бы поставлено сохранение национальных традиций и языков. Россия была и остается уникальным государством, где представители малых по численности народов могут жить в соответствии со своими национальными традициями и культивировать их. Ничего подобного нет ни в Турции, ни в Иордании, ни в Саудовской Аравии, ни в Египте, ни в других странах, на которые в 1990-х годах ориентировались северокавказские сепаратисты. Там государство отрицает национально-культурное многообразие и уж тем более не создает условия для развития национальных культур и языков малых народов.
Для самой России, победи на Кавказе сепаратизм, дело не ограничилось бы потерей только северокавказских земель. Цепная реакция неминуемо привела бы к эскалации сепаратистских установок в республиках Поволжья, а далее – к самому худшему, уничтожению российского государства в существующих границах.
Важным направлением государственной политики на рубеже 1980—1990-х годов стала политическая реабилитация репрессированных в сталинское время народов.
К сожалению, курс на восстановление прав репрессированных народов и соответствующая нормативно-правовая деятельность проводились в условиях острого противостояния между руководством Советского Союза и все более агрессивно оспаривающими его прерогативы властями молодой России. Реабилитация в этих условиях превратилась в орудие политической борьбы.
Первые шаги по восстановлению прав репрессированных народов предпринял Верховный Совет СССР. В ноябре 1989 года после серьезной подготовки он принял декларацию «О признании незаконными и преступными репрессивных актов против народов, подвергшихся насильственному переселению, и обеспечении их прав».
В марте 1991 года было принято постановление Верховного Совета СССР с таким же названием. Это были продуманные, выверенные документы, открывавшие возможность для последовательного восстановления законности и равноправия граждан страны.
Союзные законодатели понимали, что реабилитация не должна провоцировать конфликты между людьми разных национальностей, между теми, кто принадлежал к репрессированным народам и не относился к таковым. В мартовском постановлении 1991 года Верховным Советам республик было рекомендовано исходя из их компетенции «рассмотреть указанные вопросы и принять по ним необходимые решения, не допуская ущемления прав и законных интересов граждан, проживающих в настоящее время на соответствующих территориях».
Однако последнее было полностью проигнорировано в реабилитационном нормотворчестве Верховного Совета РСФСР. Его депутаты в обстановке неоправданной эйфории поспешно приняли законы, расшатавшие стабильность на Северном Кавказе. Закон «О реабилитации репрессированных народов» от 26 апреля 1991 года включал норму о так называемой территориальной реабилитации. Между тем термин «территориальная реабилитация» не имеет юридического определения, в том числе и в мировой практике. Фактически территориальная реабилитация ставила в неравное положение разные категории населения, проживавшие на одной территории. Благой замысел, стоявший за идеей реабилитации, вскоре обернулся манипуляциями с категориями населения, противопоставлению одних другим. В результате были заложены мины замедленного действия, которые взорвались в октябре – ноябре 1992 года, когда произошло вторжение на территорию Северной Осетии больших групп вооруженных, крайне радикальных людей из соседней Ингушетии. Так поспешно принятый закон спровоцировал вспышку насилия и обвалил правопорядок на значительной территории Северного Кавказа.
Не может быть сомнений в том, что депортированные в 1944 году люди должны были быть реабилитированы. С этим согласны все народы России. И именно поэтому концепция реабилитации, конкретные меры по ее осуществлению не должны были стать орудиями этнополитической борьбы, конфронтации в российском обществе.
Хорошо помню те события и тогдашние позиции тех, кто принимал ключевые решения. В сентябре 1992 года меня избрали депутатом Верховного Совета России, и в конце октября в этом качестве я отправился в Южную Осетию, в Цхинвал. Необходимо было обстоятельно познакомиться с положением дел в республике и проинформировать парламент России о развитии ситуации после введения миротворческих сил в зону конфликта, внести предложения по поддержке жителей и продвижению миротворческого процесса, в котором Россия играла основополагающую роль.
Когда мне стало известно, что произошло в Пригородном районе, я принял решение немедленно возвращаться во Владикавказ и выехал из Цхинвала.
Во Владикавказ прибыл ранним утром 2 ноября и сразу же направился в Дом правительства. Там проходило заседание республиканского актива с участием депутатов, министров, директоров предприятий, руководителей общественных организаций. В президиуме находились Георгий Хижа, заместитель председателя правительства России, и Ахсарбек Галазов, председатель Верховного Совета Северной Осетии. Георгий Степанович Хижа был известен в стране не как политик, а как опытный хозяйственник, руководивший крупнейшим ленинградским предприятием электронного приборостроения «Светлана». В новой роли он чувствовал себя неловко и уклонялся от ответов на острые вопросы.
Было ясно, что разговор будет долгим, и через какое-то время я вышел из зала, чтобы сделать несколько звонков в Москву. В это время по телевидению передали срочное сообщение о том, что Президент РФ Б. Ельцин подписал указ «О введении чрезвычайного положения на части территорий Северной Осетии и Ингушетии». Выслушав изложение документа, я испытал чувство тревоги. Из сообщения следовало, что в зоне чрезвычайного положения органы республиканской и районных властей не смогут осуществлять свои полномочия, а вся система республиканской власти – и исполнительной, и законодательной – будет передана в подчинение создаваемой Временной администрации. Получалось, что республиканские органы власти утратят возможность влиять на ход событий. При этом нарушались конституционные нормы, лишались полномочий избранные народом депутаты, включая и высшее должностное лицо республики, каковым в тот период был председатель Верховного Совета Северной Осетии.
Я немедленно вернулся в зал и попросил срочно предоставить мне слово. Хижа не стал возражать и дал возможность выступить вне очереди. В зале находилось более пятисот человек, и я сообщил им о своем восприятии только что услышанного указа Президента. По рядам пошел шум недовольства. Было ясно, что предпринимается попытка ввести прямое президентское правление, которое камуфлирует признание захвата части района состоявшимся. После моего выступления Хижа заявил, что не готов давать исчерпывающие ответы, и объявил перерыв.
Тут же стало известно, что Галазову позвонил Ельцин и с раздражением спросил, почему Дзасохов мутит воду и пытается оспорить уже принятое решение. Тот не только не возразил Президенту, но усердно поддакивал. Тем не менее уже через день, 4 ноября, появился новый текст указа, в котором Ельцин внес изменения в предыдущий документ. Теперь вызвавший всеобщее недоумение пункт формулировался так:
«На территории Северо-Осетинской ССР на период чрезвычайного положения органы исполнительной власти Северо-Осетинской ССР подчиняются Временной администрации.
Верховным Советом Северо-Осетинской ССР осуществляется законодательная власть».
Это была победа здравого смысла. И не важно, что в Кремле мое выступление на республиканском совещании о неприемлемости первого текста Указа вызвало раздражение. Более того, как иногда водится, были и доносы в Центр, далеко не от рядовых людей в нашей республике.
Можно лишь догадываться, как могли развиваться события, если бы Ельцин не подтвердил легитимные полномочия республиканского парламента. Ведь режим чрезвычайного положения мог затянуться на очень продолжительное время, что при полном вакууме республиканской и местной власти имело бы крайне негативные последствия.
УКАЗ
ПРЕЗИДЕНТА РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ
О ВВЕДЕНИИ ЧРЕЗВЫЧАЙНОГО ПОЛОЖЕНИЯ НА ТЕРРИТОРИИ СЕВЕРО-ОСЕТИНСКОЙ ССР
И ИНГУШСКОЙ РЕСПУБЛИКИ
В связи с резко обострившейся ситуацией на территории Северо-Осетинской ССР и Ингушской Республики, массовыми беспорядками, межнациональными конфликтами, сопровождающимися насилием с применением оружия и боевой техники и приведшими к человеческим жертвам среди населения, а также в связи с угрозой безопасности и территориальной целостности Российской Федерации, в соответствии с Законом РСФСР «О чрезвычайном положении», Законом Российской Федерации «О безопасности» и на основании решения Совета безопасности Российской Федерации постановляю:
1. Руководствуясь Законом РСФСР «О чрезвычайном положении» (статьи 4, 9) и в соответствии с обращением руководства Северо-Осетинской ССР, ввести с 14 часов 00 минут 2 ноября 1992 года до 14 часов 00 минут 2 декабря 1992 года чрезвычайное положение на территории Северо-Осетинской ССР, а также в соответствии со статьей 4 указанного Закона на территории Ингушской Республики.
2. В соответствии со статьями 15, 16, 17 Закона РСФСР «О чрезвычайном положении» ввести на период чрезвычайного положения в качестве особой формы управления Временную администрацию. Назначить Заместителя председателя Правительства Российской Федерации Хижу Г.С. главой Временной администрации, заместителем главы Временной администрации – Председателя Государственного комитета Российской Федерации по делам гражданской обороны, чрезвычайным ситуациям и ликвидации последствий стихийных бедствий Шойгу С.К.