– Круто! Дай хлебнуть!
– Наверное, байкер ее не удовлетворяет…
– Куда ему.
Мы тяжело вздохнули. Вскоре бутылка опустела, и эмоции угасли. Требовалась новая встряска, и небо услышало наши молитвы.
– Водить умеете? – спросил хозяин.
– Еще бы! У меня даже права есть! – похвастал я, демонстрируя купленные накануне отъезда в Америку права. Машины у меня не было, а права я завел. «Пригодятся», – думал я и не ошибся. Лаки указал на старый пикап марки «Плимут».
– Объезжаете на нем территорию, грузите мусорные баки, везете к контейнеру за углом и вытряхиваете. Ясно?
– Ясно.
Лаки выдал ключи и отправился в офис.
Мы с Юккой были на седьмом небе. Нам выпало счастье покататься на мусорном пикапчике. Об этом можно было только мечтать.
Коричневый тарантас не имел стекол, сиденья шатались, педали проваливались, передвигался он скачками. Я раскочегарил мотор в два счета, и рыдван с визгом рванул вперед.
Мы принялись колесить кругами вдоль корпусов мотеля, забрасывая в кузов мусорные баки. На крутом повороте я, не рассчитав скорости, почти поставил «Плимут» на боковые колеса. Чудом мы не перевернулись. Только парочка баков с грохотом покатилась по асфальту, просыпая бутылки, банки из-под пива и апельсиновые шкурки.
– Сань, успокойся, – попросил Юк.
Из окон выглянули несколько туристов.
– Я понял, чего я хочу! – радостно крикнул я. – Я хочу тачку! Я буду копить на тачку! – Окрыленный обретением смысла тяжелой работы, я выскочил из кабины и с лету собрал рассыпанный мусор. Крупные детали собрал, а мелочь всякую, огрызки там, чайные пакетики оставил. Не ползать же весь день на карачках.
– Остался последний бак на горе, и дальше едем к контейнеру, – скомандовал Юкка, когда я плюхнулся на сиденье.
– Есть! – отрапортовал я и вдавил газ. От управления пикапом я получал невероятное наслаждение. У меня появилась цель в жизни.
Объехав бассейн, в котором плескался выводок пухлых чернокожих детей, пришпоренный мною тарантас рванул в гору. Не тут-то было. Горка была невысокая, но крутая. Да еще и асфальт мокрый – Кис, как назло, только что помыл дорогу из шланга. Не знаю, так это или нет, но я по сей день уверен, что это был его злой умысел. Месть за моральное поражение при рассказе про питье моющих средств. Впрочем, это причины, а пора переходить к следствиям. Тем более что лысые покрышки «Плимута» прокручивались на месте и пикап застрял на горке, словно альпинист на скале.
Рев мотора и визг колес привлекли внимание публики. Из «Вестминстера» вышла пара официанток, и сам Лаки показался из комнаты, называемой офисом.
– Все в порядке, Алекс?! – крикнул Лаки.
– Конечно! – ответил я и скроил уверенное лицо. Я даже пошарил рукой под рулем, будто тяну какой-то рычаг. И вообще, на горе я не застрял, а остановился специально, чтобы проверить ходовые качества «Плимута».
Тут появилась Мишель. Она смотрела на меня своими серыми глазами. На губах играла улыбка.
Не желая позорить родину и мужскую честь перед Мишель, Лаки и всей Америкой, я вдавил газ так сильно, как только мог, и сам весь подался вперед.
– Давай, старик! Ну, давай же!!! – взмолился я, обливаясь потом. Юкка тревожно оглянулся.
В недрах пикапа что-то щелкнуло.
Юкка побледнел.
В зеркале заднего вида я увидел стремительно приближающуюся бирюзу бассейна. Негритята резвились, подбрасывая в воде свои крупные попы.
«Плимут» перестал подчиняться и, набирая скорость, покатил вниз.
Мелькнуло искаженное лицо Лаки, усмешка Мишель…
Задним ходом я ездить не умел, не успел научиться. Когда права продают, задним ходом ездить не учат.
Небесам было угодно распорядиться мусором по-своему. Вместо того чтобы оказаться в специальном контейнере, баки опрокинулись в бассейн. «Плимут» застрял на краю бордюра. Задние колеса погрузились в воду.
– У меня, кажется, позвоночник сломан, – сказал Юкка и повернулся ко мне спиной. – Посмотри.
Я оглядел его спину.
– Вроде ничего не видно.
Подбежали Лаки и Олимпия. Мишель наблюдала с горы.
– Вы целы?! – поинтересовался было Лаки, но, увидев, что с нами все в порядке, сменил тон.
– Вы что, ребята, охренели?! Ты же говорил, что умеешь водить, Алекс! Посмотри, что ты наделал!!!
Мы выбрались из кабины. Поверхность лазурной воды сплошь покрывали полиэтиленовые пакеты, коробки от пиццы, использованные презервативы, окурки, объедки и прочие разнообразные отходы американского общества потребления. Со дна поднимались грязные пузыри. Негритянское семейство выползало с другого конца, облепленное туалетной бумагой. У самого маленького на ухе висел тампон.
– Ублюдки! Фашисты! Вы за это заплатите!!! – вопила крупная черная мамаша.
В тот день мы в ресторан не ходили, вылавливали мусор. Воду из бассейна пришлось спустить. Пикап выдергивали джипом Лаки. Недельная зарплата пошла коту под хвост. Негритянская семья съехала на следующее утро. Хорошо еще, под статью не подвели. Могли бы пришить нападение на почве расовой ненависти.
Мишель
С тех пор отношение к нам изменилось. Лаки не подпускал меня к «Плимуту», Марианна жалела нас, особенно Юкку, Олимпия корила за порчу имущества и стала больше требовать, Бельмондо посмеивался.
– Хорошо вы уделали бассейн, парни! А главное, что там были черные!
В один жаркий день, когда Юкка уже ушел в «Вестминстер», а я дремал, так как была смена Джона, в нашей комнате раздался телефонный звонок.
– Алекс, это Мишель.
– Привет, чем обязан?
– В комнате триста семь крошки под кроватью. Убери, пожалуйста.
– Уже иду. – «Чертова сучка»! – подумал я поднимаясь, охая. Ненавижу, когда меня будят и гонят работать.
Дверь в злополучную комнату была не заперта. Я вошел. На краю койки сидела Мишель.
– Решила сама тебе показать, что и как.
– Показывай.
Я недоумевал. Раньше она и смотреть на меня не хотела, а тут сама, видите ли, решила показать. Мишель наклонилась, тыкая пальцем под кровать. Ноги у нее были что надо, платье еле прикрывало зад.
Я молча включил пылесос и сунул его трубу под кровать.
– Тщательнее, Алекс. Не халтурь. – Мишель, смотрела на меня, скрестив руки.
Я встал на колени и заглянул под кровать, чтобы изобразить усердие. Когда я встал, отряхивая руки, Мишель спросила:
– Курнуть охота?
– Давай.
Мишель извлекла из лифчика папироску, раскурила ее, затянулась и передала мне. Я вдохнул, закашлялся, вернул Мишель.
– Ты забавный парень, Алекс.
– Точно, я забавный. – Я представил себя в колпаке, с красным носом на арене цирка…
Мишель прыснула.
– Зачем я тебе понадобился, Мишель? Ты же на меня даже смотреть раньше не хотела.
Она затянулась, послюнявила край папироски…
– Ты забавный. С тобой можно поговорить… Круто ты мусор в бассейн вывалил. Отец тебя только потому не выгнал, что в бассейне в тот момент негры были. Он же реднек, его хлебом не корми, дай черного приложить. Знаешь, о чем я мечтаю? – Мишель взглянула на меня.
«Давай, детка, скажи, что мечтаешь обо мне, я тебя не разочарую», – думал я, сгорая от нетерпения.
– Я мечтаю свалить в Нью-Йорк и стать супермоделью. Ты не представляешь, как я ненавижу это место!
«Похоже, меня пригласили для исповеди. Не везет так не везет». Вслух я сказал:
– А что тебе здесь не нравится?
– Дыра тут! Родители постоянно сверлят мозги, с мальчиками запрещают встречаться! У них идея фикс, что я должна выйти замуж только за грека. Ты бы видел, кого мне сватают! Сплошные сальные старперы с нагеленными волосами!
– А если узнают, что ты тут со мной дуешь, что будет?
– Что, что! Папаша тебя убьет! Я скажу, что ты меня домогался, а он уверен, что я девственница.
Моя спина похолодела. Дурман как рукой сняло. Девственность греческой наследницы – это серьезно.
– Я тебя домогался?! Но это же вранье!
Мишель внимательно посмотрела на меня серыми глазами.
– Что ж вы, мужики, все такие ссыкуны. Ничего я не скажу…
Мы смолкли. Мишель откинулась на кровать. Я тоже. Мы лежали рядом и смотрели в потолок.
– Везет вам, ребята, – нарушила она тишину. – Сегодня здесь, завтра там…
– Мы бедные, у нас ничего нет…
– А у меня вон сколько всего… а я как в тюрьме. Все мы в тюрьме, отец, мать… все.
– Я был бы не против, если бы у моих родичей был мотель и ресторан. У них были бы деньги, они бы путешествовали… – сказал я.
– Мои родители не путешествуют. Они копят. У отца в гараже «Корвет» стоит пятьдесят восьмого года, коллекционный. Так он на нем не ездит, жалеет. И вообще, он педик, ты бы хотел, чтобы твой отец был педик? – неожиданно заявила Мишель.
Я приподнялся на локте.
– С чего ты взяла? Лаки не похож на педика!
– А как, по-твоему, выглядят педики? Обычные люди, тем более они часто шифруются.
Я вспомнил, как Лаки крепко жал руку, как подчеркивал, что недолюбливает педиков…
– Он же реднек? – выложил я последний аргумент.
– Слышал теорию о гипермачо?
– Не припомню.
– Считается, что если мужик хочет быть супермужиком, излишне подчеркивает свою мужественность, грубо отзывается о педиках, то такой мужик сам педик.
– М-да… может, и так… как же они живут с твоей мамой?
– Их дед поженил. У нас в диаспоре так принято. У них секса вообще не бывает. Мать работает, как ненормальная, а отец иногда уезжает в Нью-Йорк или в Майами развлечься. И мне они желают такого же будущего, уроды! – Мишель затянулась последний раз, затушила окурок шипящей слюной и положила его на прикроватную тумбочку.
Захотелось успокоить ее, уверить, что все сложится. Только я не знал, как это сделать.
– У нас тут такое творится, ты не представляешь. Мой дядя, Георгиас, импотент. И уже давно. С тех пор как бабушка заставляла его каждый вечер мыть холодильную комнату. Тетя Марианна – нимфоманка, обожающая качков. Лица – тихоня, настоящая психопатка. Пару лет назад пыталась резать вены. Бабуля у нас молодец, крепко всех держит за яйца! Даже дед теперь под ее контролем. Говорят, что она специально долго не вызывала «Скорую», когда его хватил удар. Думала, он отдаст концы. Но он крепкий, выжил. Тем хуже для него. Теперь как растение, живет и видит, как она всем заправляет. – С прекрасных губ Мишель летели брызги.