Примечательно, что те, кто сильно надеялся и в то же время боялся этого, поставили самые узкие границы. Таким образом, у них была самая короткая временная перспектива и основное внимание они уделяли недавнему прошлому и ближайшему будущему.
Сосредоточенность на настоящем вовсе не означает, что перед нами мастера дзен-буддизма, живущие по принципу «здесь и сейчас». Ничего подобного. Мы с коллегами считаем, что такой короткий отрезок между прошлым и будущим далек от медитативных практик. Напротив, заполнение временной перспективы в этом случае сводится к бессмысленным пережевываниям «можно было» и «нужно было» и болезненным попыткам ограничить любые ожидания в отношении будущего.
Социальные исследования часто направлены на поиск феномена, который необязательно очевиден, но обнаруживается в схемах и отношениях. Полагаю, если вы сопоставите результаты исследования, касающиеся контрфактуального мышления, ожидаемых в будущем приятных событий и временной перспективы, вы лучше поймете «оцепенение», как его описывает Лэйнг[79]. Индивид боится осознать свою единоличную ответственность, поэтому страшится надежды, из-за чего избегает движения вперед. Он обращается к контрфактуальному мышлению, отметая подрывающие мысли о радостных событиях в будущем и ограничивая созерцание прошлого и грядущего.
Мэри – пример такого замыкания в себе. Я полагаю, что она столкнулась с глубоким расхождением, сильно надеясь на то, что ей представлялось необходимым, и не менее сильно опасаясь, что не сможет получить его. Это ужасное, возбужденное, невыносимо зависимое состояние – конечная точка душевного кризиса. Чтобы избавиться от напряжения, порожденного этим конфликтом, девушка при помощи контрфактуального мышления создала небольшие и неизбежно приводящие к разочарованию гештальты, обвиняя либо себя («Если б я только вернулась в университет раньше»), либо судьбу («Жизнь не сложилась из-за этого извращенца профессора»). Такие мысли удерживали ее в одной точке, поскольку не были связаны с будущим, а стали лишь пассивной попыткой понять прошлое. Что же касается временной перспективы, навязчивые размышления не давали думать о грядущем.
Исследования боязни надежды (далее я ознакомлю вас и с другими результатами) рисуют образ индивида, замкнувшегося в своем оцепенении. Что представляет собой такая жизнь? Представьте, что человек сидит на стуле, а на его лицо падают лучи будущего. Он привязан к сиденью и не может полностью защититься от резкого света, поэтому пытается сползти как можно ниже. Лоб почти лежит на животе, колени задраны к голове, тело, которому предназначено быть прямым, изогнуто, защищая глаза и сердце от грядущего. Все мышцы болят в столь неудобной позе, охраняющей от предназначенного всем живым существам развития. Но человек все склоняется, чтобы избежать того, что больше всего его пугает: света надежды.
Я хочу, чтобы вы представляли себе эту картинку, продолжая читать о боязни надежды, поскольку считаю, что она ключ к пониманию нашего стремления ничего не менять. Опасаясь надежды, как Мэри, вы страшитесь того, что противостоит экзистенциальной тревоге. Когда вы занимаете такую позицию, ваша основная движущая сила – надежда – ослабевает. А основная сдерживающая сила – экзистенциальная тревога – усиливается. Взаимоотношение факторов в силовом поле персональных изменений толкает вас к сохранению существующей реальности, все дальше от перемен. Это справедливо для всех ситуаций, когда вы хотите что-то изменить или развиваться.
Вспомните свои ощущения, когда вы достигали какой-то важной цели. Вероятно, вы чувствовали себя хорошо. Пришлось приложить усилия, но вы с успехом добились своего, несмотря на возможность неудач и разочарования. Могу поспорить, вы поверили в свои силы, в способность влиять на ход событий. Но почувствовали ли вы и встречное давление, желание сорвать все мероприятие?
Представьте, что вы на диете. Взвешиваясь, вы обнаруживаете, что потеряли несколько килограммов. Не подает ли ваш мозг – нашептываниями или громкими выкриками – идею отпраздновать это событие, например большой порцией мороженого? Сознание пытается приглушить наш энтузиазм, подавить расцветающее чувство надежды. Оно старается нас надуть, заставить совершить ошибку, чтобы погасить огонь внутри.
Это подала голос боязнь надежды. Она пытается сломить стойкость духа, отвлечь от открывающихся в будущем обширных возможностей, переключив внимание на краткосрочные цели («Съем я мороженое или нет?»). Так происходит, потому что вам не хватает уверенности, что увидите желанную цифру на весах, вы боитесь чувства беспомощности, которое в тот момент испытаете. Вы больше не думаете о приятных вещах, которые могут произойти, только о том, есть или не есть мороженое.
А что, если вы его съедите? Что произойдет, когда отправите в рот последнюю ложку? «Зачем я это сделал?», «О чем я думал?», «Если б я только не стал есть мороженое, я продолжал бы соблюдать диету». Это запустилось контрфактуальное мышление, сужая границы вашей временной перспективы. Как только появилось ощущение, что вы можете преуспеть в похудении, и надежда возросла до опасного уровня, в работу тут же включился страх, стараясь удержать вас на месте. Теперь вы пожинаете плоды головокружения свободы, анализируя безграничные возможности как надежды, так и разочарования.
Как только вы начинаете страшиться перемен, это значит, что вы одновременно надеетесь и вам боязно от этого. Не стоит считать, что ваша надежда ущербна или истощена: ее огонек горит, стремясь к тому, что вы считаете важным и отсутствующим в своей жизни. Только она вас беспокоит, поэтому вы ограничиваете ее способность двигать вас вперед. Боясь надежды, вы стараетесь ее потушить, потому что слишком встревожены вечно присутствующей мыслью о возможных неудачах и возникающем в результате чувстве беспомощности в попытках изменить свою жизнь.
Если мы говорим о личностных изменениях, страх разочарования и нанесенные им раны – дело серьезное. Боязнь не всегда наносит удар по надежде, иногда она заставляет скрывать от себя это чувство. Вера в себя и в милосердие окружающего мира – совсем другая история.
Контрфактуальное мышление – те самые вопросы «что, если» – иногда приносит пользу. По крайней мере, оно позволяет переосмыслить неудачные решения и подтолкнуть к размышлениям, как следовало бы поступить. В небольших дозах контрфактуальное мышление способствует коррекции поведения. Проблема возникает, если человек зацикливается на нем.
Зачем людям наказывать себя убийственными «Если б я только сделал то-то!» и «Если б я этого не делал!»? Ключ к ответу нам дает третий президент США Томас Джефферсон[80]. Он написал замечательное письмо своей возлюбленной Марии Косвей «Диалог головы и сердца». В нем разум спорит с чувствами. Голова ругает сердце за обреченные на неудачу романтические чувства к миссис Косвей (как-никак она была замужем) в лучших традициях контрфактуального мышления. «Зачем ты ввязался в это?», «Ты знал, что этим все кончится», «Надо было думать о последствиях» – вот лишь часть доводов разума в борьбе с чувствами. Сердце терзается раскаянием до тех пор, пока голова не выдает: «Цель жизни – избегать боли». Тогда сердце огрызается: «Ключевые решения в жизни слишком важны, чтобы полагаться на сомнительные умозаключения».
Очень удачная фраза для тех, кто увяз в бесконечном потоке самобичевания. Почему доводы разума, который так рассудительно предлагает новые идеи, подходы и альтернативные варианты, «сомнительны»? Потому что они не учитывают эмоциональную составляющую, сигналы, которые передают чувства, – «Иди» или «Стой». Говоря словами Джефферсона, голос сердца. Оно говорит решающее слово, голова перестает вариться в собственных мыслях, человек становится единым целым и принимает практичное решение.
Какое все это имеет отношение к боязни надежды и контрфактуальному мышлению? Вспомните, что люди с высоким уровнем как надежды, так и ее страха более склонны застревать в пережевывании ошибок прошлого. Возможно, проблема в том, что мозг таких индивидов выдает сомнительные умозаключения, потому что они не прислушиваются к голосу сердца?
Чтобы проверить, так ли это, мы разработали шкалу измерения восприятия, назвав ее шкалой способности к эмоциональному преобразованию[81]. Она работает с тремя показателями: узнавание чувств, их отчетливость и способность к восстановлению. У индивидуумов с высоким уровнем надежды и ее страха наблюдалось существенное снижение показателя отчетливости чувств. Они понимали, что испытывают какую-то эмоцию, но не понимали, какую именно: грусть, уныние, подавленность, печаль? Они не могли сказать точно. Сложно реагировать на чувство, если вы не распознаете его. Невозможно следовать голосу сердца, если вы не понимаете, что оно говорит.
Использовать эмоциональные сигналы с умом – вовсе не значит чересчур остро реагировать, чаще наоборот. Сердце должно успокоить мозг, а не заглушить его. Оказывается, людям с высоким уровнем и страхом надежды сложнее всего контролировать свои чувства: их склонны переполнять не только гнев, грусть, подавленность, тревога, но и радость. В целом такие индивидуумы не слышат свой внутренний голос, не могут ясно понять, что он говорит, и контролировать его. Сердце, этот важнейший судья высшей инстанции, который решает, что хорошо, а что плохо, в чем участвовать, а чего избегать, превращается в ненадежный источник информации для тех, кто сильно надеется и боится этого.
Ненадежный. Вы поняли?
Помните тесную взаимосвязь между верой, принятием решений и поступками, в основе которых лежат эмоции? Когда вы полагаетесь на чувства, принимая решение и действуя, вы опираетесь на передаваемую ими информацию, потому что считаете себя – первопричину этой информации – надежным источником.