Часто молодой человек забегал ко мне в офис, выкроив несколько минут, чтобы рассказать об очередном рискованном предприятии в профессиональном мире поиска второй половины. Обычно он воодушевлялся какой-нибудь идеей, но потом возвращался разочарованный. Я считал, что Сэм неистово хотел, чтобы ему помогли в вопросах, где требуется более глубокая работа над собой. Ему препятствовало нежелание полностью открыться, и это мешало найти свою пару. Но я не хотел вмешиваться и молчал.
В тот день, когда Сэм сообщил, что собирается посещать игровые занятия по импровизации для одиноких людей, я сделал то же, что и обычно: покивал и сказал какие-то поощряющие слова, хотя на самом деле мысленно закатил глаза. Я читал про эти занятия: весело, но напоминает секту, нацеленную на выуживание денег.
Однако после занятий Сэм не выглядел разочарованным. Ему понравилось. В перерывах между моими сеансами он плюхался на кушетку и рассказывал, как проходят занятия.
– Главный момент – это «да… и», – вещал Сэм.
«Да… и» – это девиз импровизации, ее основное правило. Вы говорите: «Я жираф», я соглашаюсь с этой новой реальностью («да»), но добавляю «и»: «А я марсианин, повстречавший первое живое существо на Земле!» Я понимал, почему концепция «да… и» – важная часть импровизации, но в жизни в качестве стратегии по преодолению проблем в отношениях это слишком банально: еще один лозунг о свиданиях и серьезных чувствах, озвученный в украденные от наших рабочих дней минуты. Сэм наслушался бредней и теперь повторял свои ритуальные заклинания.
Шли недели, а молодой человек все продолжал рассказывать мне о занятиях. Такое постоянство было в новинку. Более того, Сэм познакомился там с женщиной по имени Лиза, и они начали встречаться.
Во время кратковременных встреч в моем офисе молодой человек рассказывал, как разворачиваются их отношения. Когда я задавал вопросы, он всегда давал один и тот же раздражающий меня ответ:
– Да… и. Наши отношения формируются в духе «да… и».
Я вообще терпеть не могу разные лозунги, а этот особенно действовал мне на нервы. В моем представлении нет хуже отношения к сделке. Когда ответственно подходишь к чему-то – это «да», и никаких «и», «если» или «но» быть не может.
Сэм нашел другую работу и ушел. Примерно через год я получил приглашение на его свадьбу. Они с Лизой собирались соединиться узами брака.
Я подумал, что неплохо было бы увидеться, и позвонил Сэму.
– Значит, в итоге все получилось, – сказал я, когда мы устроились в баре. – Ты был так уверен, что не сможешь никого найти и остепениться.
– Знаю, – ответил Сэм. – Это все благодаря занятиям по импровизации. Они перевернули мое сознание.
– Неужели?
– Да, эта концепция «да… и». Пора было что-то осознать, и эта идея подвернулась как раз вовремя.
Я почувствовал инстинктивное желание сжать переносицу пальцами и покачать головой: похоже, Сэм никогда не вырвется из этой секты. Но не хотел показаться невежливым.
Сэм продолжал:
– Понимаешь, в чем дело: я боялся серьезных отношений, потому что считал, что придется пожертвовать чем-то. Главным образом – своей свободой. Но как только я начал рассматривать брак в рамках «да… и», он стал скорее напоминать договор, который мы с Лизой подписываем, а затем добавляем туда множество «и».
Эта речь напомнила мне старого Сэма. Я понимал это так: парень хочет внести дополнения в брачный договор, добавить пару пунктов, которые смогут гарантировать ему свободу, когда необходимо. Он не может связать себя обязательствами по отношению к партнеру, поэтому ищет компромисс. Да, Лиза станет его женой, а он сохранит свободу действий.
Я не мог остаться в стороне и допустить такое. Кому-то нужно было лопнуть шар отрицания Сэма, пока не поздно.
– Сэм, извини, эта концепция «да… и»… Не говоришь ли ты на самом деле о том, чтобы не связывать себя обязательствами?
– Что ты имеешь в виду?
– Меня смущает часть «и». Она как-то не вяжется с чувством долга. Как будто ты говоришь: да, я принес обет – и могу разорвать узы брака в любое время. Или: да, я взял обязательство – и теперь могу спать с кем угодно.
К моему удивлению, Сэм рассмеялся, слегка покачивая головой. Я почувствовал намек на жалость и превосходство.
– Друг, ты не понимаешь. «Да» относится к обязательству, а «и» – к тому, что мы с Лизой хотим с ним делать. Эта прибавка не ослабляет наши обеты, а делает их сильнее.
– Сэм, я и правда не понимаю.
– Идея такова: мы дали друг другу обещание, и теперь наша жизнь может стать серией таких обещаний. Мы будем решать, где путешествовать, как обустроить дом, заводить ли детей, если заводить, то воспитывать ли их в соответствии с нашими ценностями, и, возможно, насколько моногамными хотим быть.
Теперь я начинал понимать, что он имеет в виду, но – вы можете назвать меня старомодным – упоминание моногамии не дало моим подозрениям развеяться полностью.
– Сэм, я понял. Но вот момент, что можно иметь других партнеров…
– Мне хорошо и вдвоем. Скорее всего, никого больше не появится. Но выбор все равно остается. И пока мы помним о своем «да», мы принимаем все решения вместе.
– Да, кажется, я понимаю, о чем ты, – ответил я, оставив в стороне свое высокомерие.
– Видишь ли, я полагаю, что на самом деле я не боялся сблизиться с женщиной. Я опасался, что долгосрочные отношения меня ограничат. Но теперь я рассматриваю их как новую форму свободы, поскольку мы оба следуем концепции «да… и».
– Понимаю.
– Когда я был одинок, мне все время приходилось принимать решения, и холостяцкая жизнь тоже имела кучу ограничений. Теперь, в браке, тоже придется принимать решения и жертвовать своей независимостью, но он дает и определенную степень свободы. В этом плане женитьба ничем не отличается от холостой жизни, просто теперь я часть проекта, где участвует кто-то еще.
– Да, Сэм, теперь я понял.
Твердая корка моих предубеждений против лозунгов и разных приемов лопнула. Я теперь осознавал, о чем все это время говорил молодой человек. Концепция «да… и» помогла Сэму переключиться с подхода к обязательствам в духе серьезности – когда брак рассматривается как конвейер норм и правил, увозящий в будущее, которое невозможно контролировать, – на восприятие женитьбы как игры, предусматривающей пластичность и возможность подстроить устойчивую форму под себя.
«Игра – это не просто излияние чувств, – пишет джазовый музыкант Брэнфорд Марсалис[96]. – Истинная свобода – в структуре». Описывая стихийное взаимодействие структуры и импровизации, лежащее в основе джазовой музыки, Марсалис фокусирует внимание на существенном напряжении между чем-то прочным, что вы делаете пластичным через творчество. Как отметил мой любимый психоаналитик Дональд Винникотт[97]: «Невозможно быть оригинальным, кроме как основываясь на традициях». Именно это делали Сэм и Лиза: искали свой путь в рамках института брака.
Я сейчас думаю о подходе Сэма к своей женитьбе, как этот шаг повлиял на его неизвестное будущее и как «дух игры» позволяет воображать, изобретать и творить все в тех же жестко очерченных рамках. Лиза – партнер молодого человека по игре (в лучшем смысле этого слова), вместе они будут оживлять то, что казалось статичным: брачные договоренности, общественные ожидания в отношении брака, общие требования к взрослой жизни. Именно так делают дети в своих играх; то же происходит и в сказках, когда оживают предметы.
Дух игры превращает боязнь ответственности за свою жизнь в волнующую признательность за этот дар: возможность быть автором своей жизни. Вопрос «Что дальше?» становится самым лучшим, а неизвестное будущее предстает как изобилие возможностей обдуманного выбора.
Жизнь – это импровизация, и именно в ней заключена человеческая сущность. Доказательством тому служит наличие у нас новой коры головного мозга – в отличие от остального животного мира. Эта область в передней части черепа позволяет человеку разрабатывать варианты, преобразовывать старое в новое, прислушиваться к другим и сотрудничать с ними, оценивать чужой опыт, признавая его значимым и новаторским. Эта характерная черта проявляется впервые, когда ребенок улыбается своим родителям, заявляя свое «да», а они в ответ улыбаются этой новой реальности – это их «и». Опыт «да… и» продолжает вдохновлять вашу жизнь. Но это уже далеко не естественное поведение, как в детстве.
В юности импровизация появляется сама собой, освобожденная в ходе серьезной работы над осознанием личной ответственности и конечности бытия. Чем старше вы становитесь, тем больше усилий требует такой подход. В отличие от предыдущих лет, теперь понадобится мужество, чтобы идти по пути надежды и веры, несмотря на опасения, что вы несете ответственность за последствия каждого «и».
Импровизировать – значит действовать, опираясь на надежду и без особой боязни: сказать ситуации «да» и найти альтернативные варианты. Это и значит верить – полагать, что в результате ваших действий случится что-то хорошее. Вы уже видели, насколько нам, взрослым, тяжело – если не сказать болезненно – дается такое отношение к миру.
«…Беспокойства от жизни никак нельзя избежать – только ценой апатии или замораживания чувств и воображения», – написал великий экзистенциальный психолог Ролло Мэй[98]. Другими словами, под лежачий камень и вода не течет. Перемены всегда сопровождаются страданиями, которые связаны с осознанием своей единоличной ответственности. Десять причин не меняться свидетельствуют о том, что часто основное стремление – защитить себя от боли. Не желая испытывать мучения, вы неизбежно перекрываете путь преобразованиям.
У меня несколько татуировок (кстати, на голени – Гарольд и его фиолетовый мелок). Для меня (как и для многих) татуировки – как чипсы Pringles: «Если попробовал – уже не остановишься». Как только мне нанесли первый рисунок, я уже знал, что будут и другие. Все знают, что процесс это болезненный. Я не мазохист – любой, кто меня знает, это подтвердит, – с трудом терплю боль, и все же именно введение краски под кожу привлекает меня больше всего. Я понимаю, что происходит нечто непреходящее, проникающее глубоко внутрь. В сущности, будь татуаж безболезненным, я вряд ли заинтересовался бы им. Но вот еще одно важное наблюдение, связанное с мучительностью этого процесса: если бы мне не вводили под кожу краску, а кололи иглой без определенной цели, я бы корчился в страданиях, ныл и жаловался. А если бы мне нарочно причиняли боль или, хуже того, делали это против моего желания? Я бы назвал это пыткой.