Как мы меняемся (и десять причин, почему это так сложно) — страница 46 из 58

От Хиросимы до холокоста мы возводим всевозможные памятники, чтобы почтить страдания и потери. Каменные изваяния гарантируют, что мы никогда не забудем и сохраним общую память о катастрофах прошлого. Но мы не возводим никаких реально существующих обелисков, чтобы чтить персональные страдания и травмы – нанесенный нам вред, обиды и допущенную несправедливость. Иногда вспомнить о том, что эти события были в нашей жизни, позволяет лишь отклонившийся под воздействием ветра ствол. Отказываясь от перемен, мы воздаем дань своему прошлому. Чем более травматично событие, тем сильнее мы чувствуем обязанность помнить о нем, формируя определенные черты характера и отношение к миру.

УВЕКОВЕЧИТЬ ПАМЯТЬ О ТРАВМЕ

Несколько десятилетий назад одна из моих пациенток прекрасно описала, как охранять священную память о лишениях в прошлом, застыв в определенной позе. Элисон с помощью психологов годами боролась с серьезной травмой, нанесенной ей в детстве насилием со стороны отца. За долгие годы ей удалось проделать отличную работу и выстроить плодотворную жизнь, наполненную глубоким смыслом и социальными взаимоотношениями. Она нашла работу по душе, вышла замуж и обзавелась кругом близких друзей. Элисон посещала ту группу, где мы впервые начали обсуждать десять причин не меняться. Мы сформулировали семь причин, когда девушка предложила еще одну.

– Перемены обесценивают наши неприятности, ведь до изменений беды кажутся более значительными, – сказала она.

– Что ты имеешь в виду?

– Если ты способен оправиться от неудач, значит, они не смогли полностью тебя разрушить.

– Я все еще не понимаю.

– Что-то сродни уничтожению улик, – сказала Элисон.

В то время мобильные телефоны еще не были в массовом употреблении. В детективах, телевизионных шоу и фильмах «уничтожить улики» означало избавиться от фотографических свидетельств произошедшего.

– Ты имеешь в виду, что не сможешь доказать, что это было на самом деле? – спросил я.

– Да, вроде того. Как та ужасная фраза, когда люди говорят: «Я это пережил». Когда тебе становится лучше, значит, ты пережил неприятности. А если пережил – улики уничтожены. Если тебе не стало лучше – улики на месте, всё в том же маленьком конвертике.

Заговорила другая пациентка, Эрика:

– Я понимаю, о чем она говорит. Если я полностью оправилась, окружающие не узнают, через что мне пришлось пройти.

– Да, – ответила Элисон. – Это частично так. И еще это обещание больше не уделять такого внимания своей боли.

– Может быть, стоит найти другой способ помнить о случившемся? – предложил я.

– Не уверена, что вы уловили идею, Росс. Когда тебе становится лучше, единственный способ помнить о своей боли – это помнить. Я всегда буду знать о том, что со мной случилось. Но больше не нужно хранить улики. Я не хочу и не могу. Как только нам становится лучше, мы портим фотосвидетельства, а иногда и вовсе их уничтожаем.

– А как же слова Эрики, что окружающие не поймут, через что вам пришлось пройти?

– Это серьезное препятствие. Но вы ничего не можете сделать с этим. Особенно когда встречаете новых людей. Я имею в виду, что они воспринимают тебя как полноценно функционирующего взрослого. Единственный способ продемонстрировать, что тебе больно, – поведать о своем прошлом. Уверена, в большинстве случаев я не стала бы этого делать. К тому же это все равно не поможет. Если я выкарабкалась, мое прошлое – это просто рассказ.

Опыт Элисон и Эрики доказывает, что, если удается оправиться от травмы, этот успех доказывает: сколь бы болезненными и увечащими ни были события в прошлом, их разрушительной силы оказалось недостаточно, чтобы подорвать способность к выживанию. В такой ситуации перемены ведут к ослаблению или уничтожению памяти об этих событиях. Преобразования практически кощунственны: это богохульное разрушение ценного сооружения, воздвигнутого в память былых неудач.

Перемены можно сравнить с приемом у мануального терапевта: положение мышц, сформированное в результате прошлого опыта, меняется. И в результате у вас не остается доказательств этого опыта. При каждом неудачном движении вы вспомните былое и увидите свидетельства горького опыта, но окружающие, возможно, уже никогда не заметят причиненного вам вреда. Это серьезная жертва: делать вид, будто ничего не случилось или произошедшее не уничтожило вас. Но часто такая жертва необходима, чтобы суметь измениться. Именно поэтому терапия так важна для восстановления после травмы: вы приобретаете свидетелей своей боли, которые будут помнить о ней, даже после того, как вы прекратите посещать специалиста.

После психологической травмы, подобной той, что перенесла Элисон, нужно приложить много труда, чтобы наполнить жизнь смыслом и увлечениями. Лучше всего, если первый шаг к переменам, хоть это и угрожает разрушить память о перенесенных невзгодах, вы сделаете на последних этапах восстановления как естественное движение в сторону надежды. Обычно не на это делается основной акцент при оказании помощи после травмирующего опыта, и, наверное, это правильно. Если попытку избавиться от мучительных воспоминаний предпринять слишком рано, процесс выздоровления может затормозиться. Такая попытка может быть расценена как угроза личной целостности, как стремление продолжать путь, не воздав должное памяти о случившемся.

Современные исследователи рассматривают психологическую травму как результат молчания, следующего за разрушающим жизнь событием[154]. Психологические последствия наиболее серьезны, когда не сохраняется свидетельств произошедшего. Травматичный опыт опасен не только из-за своего незамедлительного негативного воздействия и способности ранить, но и из-за окружающего его молчания, продиктованного собственными соображениями или мнением окружающих. Но затем начинается процесс эмоционального подтверждения, и он может продолжаться годами: память о неприятном событии запрятана так глубоко, что требуется много времени, чтобы восстановить ее и неоднократно обратиться к травмирующим воспоминаниям, чтобы вплести их в канву сознания. Основным инструментом на пути к выздоровлению становится рассказ о печальном опыте – часто не в разговорной форме: это может быть танец, йога, искусство и писательский опыт[155],[156],[157],[158],[159]. Отказ от перемен – такой же рассказ, отображение случившегося путем принятия определенной позы, которая намекает: «Со мной не все в порядке. Я не могу двигаться дальше». Индивид может прибегать к этому способу много лет, прежде чем рискнет избавиться от улик.

Элисон пережила одно из наиболее психически травмирующих событий. К счастью, большинству из нас не пришлось пройти через такое. Однако искушение держаться за негативный опыт велико для всех. Мы называем это стремление обидой.

ПАМЯТНИК ОБИДЕ

Обида – это постоянное ощущение гнева и разочарования. Когда вы обижены на кого-то, вы зацикливаетесь на мыслях о нем, перемещая прошлое в настоящее. Когда мы хотим, чтобы человек перестал негодовать, мы говорим: «Не обижайся». Противоядие для обиды – великодушие, отказ от недовольства по собственной воле. Обида – странное чувство: оно привязывает тебя к кому-то, с кем ты не хочешь иметь дела, и напоминает об этой связи периодически появляющимся ощущением раздражения. Выражаясь языком психологии, когда вы испытываете стойкое и сильное чувство обиды по отношению к кому-либо, мы наблюдаем катексис: наделение другого индивида эмоциональной нагрузкой, которая тесно связывает вас с ним. Это явление присутствует в жизни каждого человека и может быть как позитивным (например, сильная любовь), так и негативным (обида).

Отрицание перемен – это иногда способ держаться за обиду, используя внешние методы – иными словами, через свое поведение. Случай моего клиента Дэйва хорошо иллюстрирует это явление.

Дэйв пришел ко мне через несколько месяцев после того, как его уволили из страховой компании. Он мог похвастаться отличной трудовой биографией и особыми навыками, которые ценятся в его профессии. Но после увольнения он не мог заняться поиском работы. Жена попросила его обратиться к специалисту, поскольку его апатия начала представлять угрозу.

Дэйва уволил Энди, новый начальник. Мой пациент рассказал, что, несмотря на отличные характеристики в личном деле, новый руководитель по неизвестной причине сразу же невзлюбил его. Дэйв подозревал, что Энди его опасался: новый начальник не имел представления о повседневной деятельности компании. Какова бы ни была причина, Дэйв впервые в жизни подвергся гонениям со стороны руководителя. Тот был враждебен, позволял себе нападки исподтишка, относился к моему пациенту иначе, чем к его коллегам, кидал сердитые взгляды, игнорировал комментарии Дэйва во время собраний и периодически делал групповую рассылку, критикующую его действия. Мой пациент возненавидел свою работу. Ему не хотелось обсуждать ситуацию с коллегами, так как он боялся показаться чрезмерно чувствительным или склонным к паранойе. В результате чувства продолжали копиться внутри.

До того как появился новый начальник, часто именно Дэйв планировал культурные мероприятия для сотрудников: поход в бар после работы, игру в софтбол и так далее. Теперь Энди решительно взял это в свои руки. Когда Дэйв участвовал в таких мероприятиях, он продолжал ощущать еле уловимую агрессию со стороны начальника. Шеф внимательно слушал и смеялся над замечаниями других сотрудников, но стоило моему пациенту сказать что-нибудь, как он натыкался на безучастный взгляд Энди. Дэйв перестал посещать вылазки после работы, которые раньше так любил.

В конце концов он отправился в отдел кадров, чтобы обсудить возникшую ситуацию. Сотрудница была очень любезна и пообещала, что их разговор останется в тайне. Она порекомендовала Дэйву пару методов, которые помогут поладить с Энди, и предложила стать посредником в их диалоге. Последнее предложение мой пациент отклонил, уверенный, что его начальник не признает проблему.