В августе 1991 года Антон Маяков провел три дня около Белого дома, лишь раз заехав домой скинуть напрочь промокшую одежду и найти записку о том, что родители спасают демократию около 20-го подъезда. Активно поучаствовал в создании первого номера газеты, вышедшего после падения ГКЧП и отмены цензуры. Девушкам-однокурсницам он в красках описывал, как Борис Ельцин забирался на танк, и из рассказа как-то так выходило, что пока Антон не пришел, президент и не знал, что и как делать.
Маяков действительно был около Белого дома, когда Ельцин зачитывал свое заявление.
Но за пять минут до того, постояв около танка, молодой корреспондент пошел глянуть, что происходит в окрестностях. Пока он обходил Белый дом, Ельцин из него вышел, залез на танк, выступил и ушел обратно. Антон застал только большую толпу, возбужденно обсуждавшую слова президента РСФСР.
В этот момент он вынес себе приговор как репортеру. Правда, приводить в исполнение не стал. В своем скепсисе он был совсем не одинок.
— Ты, Антуан, — копируя артиста Евстигнеева из фильма «Бег», говаривал поддатый Кирилл, — по сути своей чиновник.
— В смысле, — для проформы обижался Антон, по-прежнему с почтением относившийся к наставнику.
— Ты от сих до сих и никак не больше, ты бы и не против больше, но кто-то же сказать должен, что надо, — развивал, не забывая наливать, Кирилл.
Антон понимал, что голова у него не та, что у Кирилла, пьяная, похмельная или тем более трезвая.
Например, в самом начале 1992 года Кирилл и Миша в рамках журналистского расследования решили прикупить атомную бомбу. Идея была бредовой даже для той суматошной зимы. Однако два материала прогремели на всю страну, а потом силами американской телекомпании был снят фильм.
Антон ничего такого придумать не мог. Да и не хотел. Его не тянуло в горячие точки или копаться в огромных бумажных кипах «ради строчки в газете».
Интерес был совсем в другом. С готовностью оставаясь на дежурство по номеру, Маяков всегда имел под рукой несколько маленьких заметок, которыми при необходимости можно было подоткнуть полосу, заполнить дырку. Гонорары от фирм и бизнесменов, которые поминались в этих заметках, намного превосходили газетные заработки.
Потом в газету, вокруг которой бурно строился большой издательский дом, пришел новый директор по рекламе и решительно пресек Маяковы шалости. Точнее, велел делать все через него: щедрый денежный ручей иссох более чем на две трети.
Очень кстати подвернулись первые думские выборы. Антон благодаря своим связям и знакомствам Миши оказался крайне востребованным изготовителем статей, интервью и просто рекламных листовок. Денег ему платили столько, что в следующие после дня голосования месяцы он то и дело находил в рубашке или штанах забытые купюры. Появившиеся сбережения роман с Наташей истребил на корню.
Когда он начинал ходить по митингам и партийным съездам, вокруг были люди равного достатка. Маяков благодаря собственной удачливости и родителям считался зажиточным. Среди коллег — так точно. Осенью 1991 года в кинотеатре «Октябрь» проходил съезд «Демократической России». В буфете не успели переоценить коктейли, и Антон щедро угощал девушек да и всех желающих смесью кофейного ликера и сока по четыре рубля за большущий стакан.
После либерализации цен стало не до купеческой удали. Антон Маяков переживал, что приходится писать заметки о людях, которые за обедом тратили столько, сколько он за неделю.
Но проблема стала даже не в деньгах, а в утрате социального статуса. Были бизнесмены и бандиты — и были все остальные. Хорошие, плохие, нищающие и держащиеся на плаву, но остальные. Маяков не хотел быть, как остальные, он желал, как говорил Сергей Владиленович, широко гулять по буфету.
Маяков никогда не был франтом, но, приходя в «Рэдиссон Славянскую», он стеснялся и самого себя, и своих тертых джинсов, и кожаной жилетки, которая при покупке казалась крайне уместной. Ему все время казалось, что сейчас его выведут из здания. Или отправят в людскую.
Да и в журналистском мире все получалось непросто. Популярная молодежная газета переживала нелегкие времена. Тираж не спасал от инфляции, а самые знаменитые авторы, в том числе и Кирилл с Мишей, ушли в новый проект. Массовый исход помог подрасти по служебной лестнице, но денег особых не принес. К тому же все больше подметки на ходу резали появившиеся пару-тройку лет назад «Независимая газета», «Коммерсантъ», «Сегодня». Там и платили лучше, и статус у тех, кто там работал, был как-то повыше. В один из таких проектов Антон сунулся, но выяснилось, что маститым журналистом его вовсе там не считают и его бэкграунд, скорее, в минус. Да и нагрузка была какая-то нечеловеческая — по статье в день. Маяков решил не дергаться и поискать дорогу в пиар.
Дорога казалась известной, но тернистой.
Настоящие деньги крутились около заказчиков, но, как туда пробиться, было неясно.
В самом начале 1994 года Антон попробовал в ходе интервью договориться с хозяином финансовой компании об оказании ему пиар-услуг. Бизнесмен по имени Виталий Иванович посмотрел на него глубоко непонимающим взглядом, а пресс-секретарь, наоборот, — понимающим и нескрываемо злобным. Интервью согласовывалось четыре месяца, пресс-секретарь вынул из журналиста все жилы. К моменту публикации выяснилось, что это не добросовестный бизнес, а пирамида, Виталий Иванович бежал за границу, пресс-секретарь отвалил в неизвестном направлении, а интервью стало основой для злобного комментария о паршивых козлищах, портящих агнецоподобные ряды российских бизнесменов.
…В редакции с утра было пустовато. Толя, которого Антон давно перетащил в газету, еще не вернулся из командировки. В отсутствие новостей Маяков решил поиграть на компьютере. Как утверждал он сам, «стрелялки» помогали ему сосредоточиться.
Отец позвонил, когда Ант-коршуна — так звали компьютерного героя Антона, — прижали к стене и жгли огнем.
— Антоша, как дела, как редакционный процесс, что нового, хорошего?
— Все нормально, папа, если можно быстро, тут дел полно, — Антон, зажимая трубку щекой, лупил по клавишам, отстреливаясь от злобных компьютерных монстров.
— У меня тоже дело, — ответил Сергей Владиленович. — Я тут встретил своего старого знакомого, он теперь в больших чинах, надо бы посидеть поговорить.
Антон, чертыхаясь про себя на то, что не успел сохраниться, назначил обед на три часа в «Испанском дворике» — ресторане, открывшемся на углу Столешникова и Дмитровки, на месте бывшей «Ямы». В пивной в студенческие и раннежурналистские времена он бывал много раз, а в «Испанском дворике» один раз — повел Наташу обмывать премию. Там деньги и закончились.
— Отлично, сын, вижу, ты ходишь в приличные места для приличных людей, ну давай там в три.
Было слышно, как отец с кем-то переговаривается.
Антон опоздал всего ничего, но когда он пришел, отец уже сидел за столиком в компании худощавого человека с неприятным лицом.
Тот как раз заканчивал рассказ:
— И тут я вдобавок получаю счет от телефонной станции, на четыре тысячи долларов, если по курсу, — чего там только не было: от секса по телефону до разговора с Америкой. И концов не найти. Эх, если бы сыскать тех ублюдков.
Мужчина злобно махнул рукой.
Антон представился. Получил богато украшенную вензелями визитную карточку. Заказали бутылку вина и, увы, легкую, к сожалению вечно голодного молодого журналиста, закуску.
Друга Маякова-старшего звали Константин Косиевский, и он уже две недели как сменил кабинетик на Старой площади на должность вице-губернатора в области, отстоявшей от Москвы на два часа лёта. Задача-минимум — помочь провести губернатору думские, а потом и президентские выборы. Задача-максимум, о которой нынешнему начальнику господина Косиевского знать не надо, — сделать заместителя губернатором, поскольку «в этом заинтересованы очень серьезные люди». Бюджет неограничен, но в пределах разумного. За неудачу строго спросят «очень серьезные люди».
За полчаса человек с неприятным лицом до колик осточертел Антону. Но встать и уйти было нельзя: не стоило расстраивать папу, да и деньги тут явно имелись. Поэтому со всей изворотливостью, присущей опытному и битому жизнью 24-летнему журналисту, Маяков-младший принялся раскручивать, как ему самому казалось, собеседника на бабки.
Через час и еще одну бутылку вина дело сладилось. В карман Антона ушел аванс за статью о губернаторе в центральной газете и два упоминания о нем в его собственной молодежной.
Через три дня надо было лететь в область.
— Большие перспективы развиваются, большие, — Маяков-старший широко улыбался.
Когда Косиевский отлучился, отец пояснил свой интерес.
— Да, типографии по полной загрузят, отдают книжный магазин на центральной улице города с правом частичного перепрофилирования, слетаю, вообще посмотрю что да как, — улыбался Сергей Владиленович. — Наше время пришло, главное, ничего не упустить.
Вернулся Косиевский, резко попрощался, поскольку его уже ждали, ну конечно же, «очень серьезные люди», с другими бы он явно на одном конституционном поле и не присел бы.
Маяков-старший с доброй иронией посмотрел на удаляющуюся спину:
— Мой старый знакомец, пусть и рефлекторно, показал тебе, сынок, сразу, на что стоит ориентироваться в работе с ним, учись ценить такие маленькие подарки судьбы.
Антон деловито и непонимающе мигнул.
— Костя стал большим человеком, но какие-то вещи мы не в силах изменить в себе, и обстоятельства того не могут, он так и остался жлобом, оставил нам с тобой счет, надо сказать, — Сергей Владиленович ухватил книжечку, поднесенную официантом, посмотрел в нее, поджал губы: — Счет не маленький, да нет, я сегодня угощаю.
Маяков-младший спорить не стал.
За кофе он рассказал про Катю и свои проблемы, которые с появлением аванса, безусловно, упростились, но никуда не исчезли.
Маяков-старший некоторое время молча курил. Потом широко улыбнулся:
— Знаешь, что самое неприятное в статусе дедушки? То, что спать приходится с бабушкой.