Антон точно знал, что еще четыре года назад отец такой шуткой побрезговал бы.
— Ну а поскольку мы с Раей точно разводимся, то с бабушкой спать мне не придется и я не против быть дедушкой, — Сергей Владиленович тряхнул за плечо несколько ошарашенного сына.
— Ну а чего, родишь ребенка, маму загрузим бабушачьими заботами, под это дело я денег подкидывать стану, а то она у меня не берет, а тут поди разберись, что и на что, да и ты подостепенишься, делом займешься, — отец махнул рукой официанту и спросил коньяку.
Антон ошалело допивал кофе.
Утром он твердо решил отправить Катю на аборт. И уже даже составил план уговоров. Собственно, под это он и думал, где добыть денег. Понятно, что после этого пришлось бы переезжать, правда, непонятно куда, оставаться без отца один на один с Раисой Николаевной Антон был не готов.
Папино предложение казалось безумным только на первый взгляд.
Подливая сыну коньяк, Маяков-старший убеждал, что отцовство по нынешним временам при деньгах не проблема, а вот устойчивое семейное положение — это важно.
Катя отцу, оказывается, при первой и пока единственной встрече понравилась. Не то что «прошлая лярва».
— Че ты так про Наталью, — удивился Антон.
— А как еще-то, она через два дня, как ты нас познакомил, звонит мне в офис и намекает, что хотела бы за кофе кое-что обсудить. — Сергей Владиленович сыто потянулся. — С такой целуешься, половине города отсасываешь.
Антон снова вспомнил, как отец морщился, когда он приносил из школы анекдоты про Василия Иваныча и Петьку.
В редакции выяснилось, что делать особо ничего не надо — номер готов. Зато приехал Толя. Он пытался рассказать «офигенную историю про ферму с рабами, которую раскрыли, потому что один из них сбежал, да не просто, а угнав тачку». Антон быстро прервал его рассказом о новых планах на рабочую жизнь и возможное прибавление в еще несуществующем семействе.
Крипун сначала погрустнел, но Маяков тут же заверил его в том, что для него ничего не меняется. Сам он в это не очень верил.
Тут в их комнату заглянул парень из соседнего отдела и с горестным видом сказал про в очередной раз загулявший по редакции слух о задержке зарплаты. Вывод был: давайте скинемся на выпивку. Антон дал купюру и пообещал, что они подойдут позднее.
Встал, прошелся по кабинету, посмотрел в окно — горизонт придавал ему вдохновения, он всегда старался сесть около окна.
— Помнишь, Толя, я рассказывал тебе про пиарщиков, которые собираются окормлять избирательный блок, намеренный ворваться в Думу на плечах генерала с громовым голосом? Им много материалов нужно, мы еще думали, что не справимся с таким объемом.
Крипун кивнул.
— А еще Михалыч говорил, что у него полно кандидатов, только пиши.
Крипун снова кивнул и с тоской посмотрел на дверь — финансовый взнос в пьянку не означал, что водка будет ждать.
Антон чуть не подпрыгивал на месте.
— Вот у нас за стеной сидят люди, которым уже завтра будет нечего есть, хорошие квалифицированные ребята. Мы дадим им денег, и они напишут кучу статей, мы будем снимать с каждой по пятнадцать-двадцать долларов — и все равно обогатимся.
— Ну уж и больше можно снимать, половины и той будет им достаточно, — улыбнулся Крипун. — Как здорово все ты это… А они писать здесь будут?
Маякова несло.
— Тебя ж из общежития попросили, да? Мы снимем хату, двухкомнатную: в одной комнате спать будешь, а в другой три компа поставим и на кухню еще один, я у отца одолжу, у него всегда есть лишние, будут по сменам приходить струячить, таких дел наделаем.
— Дискеты разных цветов купить надо, — задумчиво сказал Крипун.
— Зачем? — удивленно спросил Антон.
— У нас три заказчика, каждому из них поступает материал, чтобы не путать, а то скандал получится, появится четвертый — ему тоже будет положен отдельный цвет.
Антон развеселился.
— А сколько всего цветов у дискет, вдруг разрастемся и их не хватит?
— Десять, а там еще варианты есть, — серьезно ответил Крипун.
Маяков по части хозяйства всегда доверял другу.
— Ну ты, в общем, иди позондируй почву, как там ребята насчет подработок, а я скоро догоню.
Толя достал из сумки бутылку, привезенную из командировки, и уже в дверях повернулся:
— А как мы в газете работать будем, не успеть же ничего?
— Как-нибудь, — Антон деловито снимал трубку, как бы показывая, что уже намерен собирать заказы.
Когда из соседней комнаты донеслись восторженные вопли коллег, Антон положил трубку обратно на аппарат и задумался.
С детства из книг он знал о том, что в жизни каждого человека наступает момент, после которого все становится не так, как было. Если человек великий, то это Тулон, если обычный, то что-то поменьше.
Умом Маяков понимал, что пришли перемены. Однако ничего необычного не чувствовал.
Наконец он позвонил Кате.
Она взяла трубку сразу.
— А коляска какого цвета нужна? — решил он сразу взять быка за рога.
— Какая коляска? — голос звучал недоуменно.
— Ну, мальчикам голубую покупают, девочкам розовую, нам-то какая нужна? — Антон изо всех сил старался звучать иронично.
Катя охнула:
— Какой поворот, я думала, ты спросишь, я на трамвае на аборт поеду или отвезти на такси.
Маяков закурил.
— Ну а чего на аборт, чего сразу на аборт, я в отцы готовый хоть сейчас.
— Через семь месяцев примерно будь готов, — голос девушки звучал совсем необычно. — Что тебе приготовить на ужин?
— Давай я куплю что-нибудь вкусненькое, — Маяков вспомнил, что будущие отцы должны быть внимательными.
— Пару бутылок водки? Так теперь мне нельзя.
— Ну, я подумаю, — сказал Антон и быстро положил трубку, давя в себе желание все переиграть.
Закурил.
И придумал, как сжечь мосты окончательно: познакомить Катю с матерью и рассказать про будущего внука или внучку.
Время, добавленное к первому тайму
Проходит XIX партийная конференция, на которой объявляются выборы на Съезд народных депутатов СССР.
Страна отмечает тысячелетие Крещения Руси.
Тиражи газет и журналов достигают миллионных показателей.
Выходят фильмы: «Убить дракона», «Успеть до полуночи», «Асса», «Десять негритят», «Эльвира — повелительница тьмы», «Игла», «Человек дождя».
Дмитрий Хубариев, Станислав Линькович
(СССР — ГОЛЛАНДИЯ, 0:2)
— Старик со старухой завтракают с утра, старик и говорит своей бабке, дай, мол, сахар. Та тянется через весь стол и ка-а-ак кулаком деду в морду. Тот: «За что, любимая?» — «Это тебе за сорок пять лет неудачного секса!» Завтрак продолжается. Через какое-то время муж встает и как хрясь жену по лицу. Та аж со стула упала. «А это за что?!» — заорала жена. «А ты откуда, сука, знаешь разницу между удачным и неудачным сексом?» — таксист захохотал и ткнул Диму кулаком в бок: — Сексом, сука, сексом! Два года назад его не было тут у нас в СССР, а теперь вот у старика, старухи, а если вдуматься, то и у Золотой рыбки тоже секс.
Дима вежливо засмеялся в ответ:
— Да, да, в джинсы облачились самые отсталые слои населения.
Таксист осекся, глянув сначала на свои обтянутые синей джинсой бедра, потом на слегка потрепанные и совсем не модные брюки мальца. Хмыкнул.
Дима был не отсталым, а бедным. И на такси катался не от барышей, а за заработком.
До того как устроиться работать на почту, он ездил на серой «Волге» с шашечками ровно один раз, лет в одиннадцать. Все понравилось, но бабушка сразу предупредила, что часто так не будет. Такси, рестораны, театр предназначались для людей с достатком, кино было за праздник.
Дима твердо знал, что лишних, а то и насущных денег нет. Что надо донашивать перешитые отцовские штаны, которые до того донашивал Макс. Что зимнее пальто сшито из перелицованного старого бабушкиного, оно неудобное и тяжелое, а о внешнем виде и говорить нечего. Что сборы на всякие школьные нужды морщили бабушкин лоб, а пару каких-то особо дорогих экскурсий в Подмосковье Диме пришлось, сказавшись больным, вовсе пропустить. Карманные деньги являлись глубоко теоретическим понятием.
Чуть-чуть полегчало в девятом классе, когда Дима под именем Макса поступил на почту.
Хубариев сначала представлял, как будет ходить с почтовой сумкой по району, но реальность немедленно вошла в разнобой с детским стишком. Смена начиналась в пять утра. Сначала Дима раскладывал по пачкам периодику. Перестройка подняла тиражи журналов и газет, в каждую квартиру выписывалось не менее трех-четырех изданий, отдувались за страсть к чтению почтальоны. Некоторых особенно жадных до периодики граждан Хубариев заочно ненавидел. Потом, уложив огромные пачки на заднее сиденье специально приезжавшего такси, он развозил их по району. В каждом подъезде висел большой ящик, в который надо было пристроить пачку. Кроме того, Диме давали сумку с заказными письмами и другой корреспонденцией для различных организаций. Через четыре месяца Хубариев незаметно для себя накачал крепкую мышцу.
Таксисты обычно помогали с пачками, но иногда просто сидели буками в машине и только посматривали на часы. Не сразу Дима сообразил: чем раньше таксисты освобождаются, тем выше шанс полевачить — при почте они официально состояли до девяти часов утра, а реально с делами можно было управиться часам к восьми.
Дима работал каждый день два года и не высыпался хронически. На учебе это, конечно, сказывалось, но в их школе особо ни с кого и не спрашивали. Всех хулиганистых и отстающих после восьмого класса отправили в ПТУ — так из трех классов получился один. Дима был в целом середнячок, но учительница физики его выделяла. Возможно, выделял бы и математик, но старый ушел на пенсию, а новый с трудом поддерживал дисциплину на уроках.
А Диме хотелось в инженеры. В этом его полностью поддерживала бабушка и так же решительно осуждал Макс, указывая на то, что нет большего голодранца, чем советский ИТР. Старший брат наотрез отказался идти в офицерское училище. После десятого с великим трудом законченного класса поступил в Пищевой институт. Там он тоже учился с грехом пополам. Жить он уехал в родительскую квартиру, но часто столовался у бабы Веры. С первой стипендии купил ей цветы. Она счастливо улыбалась, но потом, когда Макс отбыл восвояси, сердито фыркнула: «Лучше бы пару пачек пельменей купил».