— На алименты?
— И на них тоже, Катя все подписала, я все подписал, в общем, развелись на пять, потом зашли к ней чаю выпить, ерунду всякую обсудить, ну и потрахались на прощание.
— Обратно в загс не побежали?
— Тоже мне Петросян нашелся, да нет, она за Дашей к няне, а я по делам, что называется, начни день с развода, а продолжи разводкой.
— Стало гораздо интересней.
— А моя семейная жизнь, страдания мои тебе по барабану, ну так и знал, так и знал. Значит, Толя, переобуваемся в воздухе, сворачиваем потихоньку все с «Отечеством» и переключаемся на «медведей».
— Мне хоть подтаскивать, хоть оттаскивать, а что там такое случилось, что ты меня в пятничный вечер дернул?
— Я был сначала в штабе «Отечества», они недовольны всеми, кто с ними работает, в том числе и своими, но своих они оставят, а с остальными собираются работать в кредит. Ну мне так сказали, может быть, чтобы свалили и место очистили.
— Хрена им лысого.
— Ну и такое бывает, но они какие-то неадекватные. Знаешь, что они выкупили часть трибуны на нас с хохлами?
— Да, конечно, мы с билетами?
— Я пять отхватил, подумаем, кому раздать, так вот туда надо, чтобы все пошли в куртках «Отечества», им как раз регистрацию должны сделать к тому моменту.
— Ну и что, хороший ход.
— Офигенный, а знаешь, какого цвета куртки? Синего!..
Крипун почесал лоб. Внимательно посмотрел на смеющегося Антона, потом его осенило.
— Эмблема желтая, а куртка синяя, получается цвет хохлацкого флага, так это что…
— …это означает, что на принципиальнейший матч с дружественной, но чужой страной ведущий политический блок выводит своих сторонников в куртках цвета флага этой самой чужой страны.
— Дятлы.
— Скандал.
— Как бы не побили ребят в метро.
— Их проблемы, мы эти куртки не наденем, а билеты у нас есть, но суть не в этом, я потом с Михалычем пересекся.
— На сколько опоздал он в этот раз?
— На час, явно не рекорд, так вот мы с ним поболтали, он откинул пару одномандатных наклевок, надо будет в понедельник прозвонить, а потом мы с ним в штаб «медведей» подъехали, а там всё знакомые лица, и, знаешь, разговор как-то потолковей.
— Всегда пожалста.
— Ну, например, в том, что оплата продукта по факту и тексты не куча дятлов читает, а один приемщик, ну и денег чуть поболее сулят.
— Всегда прекрасно.
— Главное, чтобы «Отечество» не обиделось, все-таки власть будущая.
— Вот не уверен, да хотя ерунда вся эта политика, люди, значит, новые нужны.
— Старых надо задействовать, просто ты им объясни, что раньше Волошин это было плохо, а теперь — хорошо, раньше Лужков был спасителем экономики, а теперь стал вором.
— Видел, как его Доренко раздевает?
— Каждую программу смотрю, ну и таким образом, но все равно какой-то пул оставь для «Отечества», сколько-то с них да снимем.
— В портмоне никто у нас нелишний, ладно, давай еще по рюмке, и, может, концерт послушаем?
— А кто там?
— «Чайфы».
— Неплохо, да нет, домой поеду, завтра перед футболом надо с Дашкой погулять немного, нехорошо на нее перегаром дышать.
— Ну давай по полтиннику на ход ноги.
— Давай.
Толя махнул рукой. К ним подошел высокий худой официант с бородкой, которые в фильмах пятидесятых годов клеили меньшевикам. Судя по бейджику, официанта звали Степан Шумейко.
— Нам два по пятьдесят и… а вы не родственник, случайно?..
— Эх, молодые люди, если бы я был родственником, то накрыл бы поляну и сел бы рядом с вами, — улыбнулся официант.
— Отличный ответ, — порадовался Маяков. Беседа навела его на философское настроение, он даже подумал остаться послушать «Чайфов», выпить как следует, может, познакомиться с новыми девчонками.
Чувство долга пересилило, и он пошел к выходу, предвкушая ругань с таксистами о цене проезда. С недавних пор это стало любимым развлечением.
В тот же день
…Отвальную Костян устроил на славу. Столик на десять человек на втором этаже клуба «Парижская жизнь», да еще и с «Чайфами». Собрались за пару часов до начала концерта, пожелали отъезжающему счастливой жизни на Земле обетованной, пригласили приезжать почаще, пригрозили нагрянуть в ответ, три раза пошутили, что надо проследить внимательно, чтобы при обрезании не промахнулись.
Костян местами грустил, местами веселился, потом ушел к барной стойке и вернулся с официантом с полным подносом Б-52 и двумя девушками, которых с удовольствием втиснули за стол. Одна из девушек села рядом со Стасом, и он тут же стал оказывать ей знаки внимания, в основном обновляя в ее бокале ром и колу. Разговаривать было трудновато, как раз запели «Чайфы». Хорошо, что хотя бы успел выяснить, что звать Кариной. Карина-а-а, Яна-а.
…Стас понимал Костяна, решившего уехать не столько из страны, сколько из кочевой, необустроенной и все более рискованной жизни. С мартовских событий их еще пару раз принимали силовики. С деньгами стало неплохо, но овчинка выделки не стоила совсем. Впереди было еще два проекта, а после этого хотелось бы завязать со скитаниями. Бродила мысль о втором, может быть, юридическом, а может, экономическом образовании. Появлялись какие-то странные предложения. Например, приятель Костяна говорил о том, что в каком-то банке открыт отдел непрофильных активов и туда ищут «энергичных и молодых, чтобы шевелились». И чего бы не попробовать.
«Чайфы» ушли на небольшой перерыв. Можно было, не перекрикивая музыку, поговорить с Кариной. Она заканчивала филфак Педагогического университета и работала переводчиком в турфирме.
Стас тут же пообещал с первых же денег заказать у фирмы тур.
Карина сказала, что будет ждать, но обратила внимание на то, что их фирма специализируется на семейном отдыхе. Линькович посетовал, что не женат. Карина пообещала подобрать кандидатуру. Стас, не теряя времени, спросил у девушки номер и демонстративно достал мобильник. Карина посмотрела на него с уважением: сотовый телефон уже не был атрибутом небывалой крутости, как несколько лет назад, но все-таки еще имелся не у каждого.
Тут Костян произнес еще один сентиментально слезливый тост:
— Мы ведь еще встретимся, на связи.
Все выпили. А на сцену вернулись «Чайфы».
Сегодня солнце зашло за тучи,
сегодня волны бьют так больно… –
пел Шахрин под ликование зала. Захмелевшему Стасу стало вдруг очень хорошо. Он поверил в то, что с Кариной они еще увидятся, и даже не один раз, все будет хорошо, найдется московская работа.
Какая боль, какая боль…
Шахрин сделал маленькую паузу и тихонько сказал: «Россия — Украина». Зал замолчал.
Ну хотя бы два — ноль.
Зал восторженно охнул.
Какая боль, какая боль, Россия — Украина…
Пять — ноль.
Зал яростно выдохнул.
Припев повторили раз десять.
Стас вспомнил, как в марте в этом же зале орали: «Сербия, Сербия», когда Штаты начали бомбить Белград. Тогда казалось, что война рядом, а теперь она была очень далеко. Имелись и более важные задачи.
Стас наклонился к уху Карины:
— У меня есть лишний билет, — в конце сентября — начале октября 1999 года в Москве в дефиците могли быть билеты только на матч Россия — Украина. — Пойдешь со мной?
Карина согласно улыбнулась.
Второй билет изначально был для Линьковича-старшего, и Стас радовался, что не успел сказать отцу об этом.
Петр Кислицын
(9 ОКТЯБРЯ, ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР)
— Переть перестало, — сказал ни с того ни с сего старший сержант Копыловский.
— Ты о чем? — переспросил его Петя Кислицын.
Они как раз вдвоем решили осмотром пулемета отвлечь себя от горестных размышлений о природном уродстве вратаря Филимонова. Знатоков футбола в палатке хватало и без них.
Завтра предстояло зайти в село, которое вроде как не собиралось больше воевать, но и оружие сдавать там не собирались.
— Переть перестало, раньше перло, а вот сейчас все вернулось, — разъяснил Копыловский. — Там мяч долетел, сям штанга помогла, решили, что великие, а тут ой, фарт кончился.
Петя поежился.
Его подчиненный, сам не зная, сказал то, о чем капитан Кислицын думал уже несколько дней. Фарт был, но он кончался. Великим он себя не считал, хотелось верить, что это поможет, без фарта-то.
В километре к северу началась пальба.
— Вот и посидели, — пробормотал Петя.
Из палатки, передергивая затворы, выскакивали футбольные аналитики.
Умер Слободан Милошевич, убит Шамиль Басаев, казнен Саддам Хусейн.
В Германии проходит чемпионат мира. Россия не принимает в нем участие, первое место занимает сборная Италии.
Выходят фильмы: «Апокалипсис», «Оружейный барон», «Горбатая гора», «Дневной дозор», «Сволочи», «Эскадрилья Лафайет».
Петр Кислицын
(ЧЕМПИОНАТ МИРА, ПОЛУФИНАЛ: ФРАНЦИЯ — ПОРТУГАЛИЯ, МЮНХЕН)
— Петр, стопанись, опять, что ли, пошел музыку заказывать, сколько можно, третий раз слушаем, вот же, ну ладно…
Оркестранты в кожаных шортах встали и в шесть труб прилежно заиграли «Калинку». Один из столов, недалеко от выгородки, в которой располагался оркестр, нестройно, но старательно подпел. Когда мелодия затихла, певцы чокнулись рюмками со шнапсом и выпили. Музыканты сели и задудели что-то более баварское. Исполнители «Калинки» тоже занялись баварским.
— Вот под это мы их и трахнули в сорок пятом, а если надо — всегда сможем повторить, — уверенно сказал очень толстый человек, подтверждающе хрустя брецелем.
— И это повторим, и пиво со шнапсом повторим, Женя, ты не заводись, отдыхай постепенно, — призвал его было припавший к ребрышкам крепкий пожилой мужчина. — Мы все-таки отдохнуть здесь, Петр, друг мой, стоп, ах ты ж… оставь дударей в покое.
Кислицын послушно сел на место. Через пять минут оркестр никуда не денется, а Никита Палыч авось отвлечется.