Последнее относилось к конверту, который Лакринский как раз пытался достать из кармана.
Баба Вера махала руками:
— Что вы, не сейчас, может, потом, кто ж на похороны берет вот так, спасибо, спасибо. Дима, вот человек настоящий, как в песнях пели, посмотри на него.
Гость даже несколько смешался от похвал, дал визитку с рабочим и мобильным телефоном и попросил связаться завтра-послезавтра:
— Дела, парень, ведь не ждут, хотя такое печальное событие, ох, грусть какая.
Бабушка почти втолкнула Диму в подъезд, и уже в окно около лифта они смотрели, как автомобиль выбирается из неподобающего ему двора.
— Как я боялась, телок, что ты конверт этот возьмешь, вот тогда бы непонятно, что делать, а теперь до вечера время есть, а повезет — так до утра.
Хубариев улыбнулся:
— Бабуля, ты меня совсем за дурачка не держи.
Через несколько часов Дима, оглядываясь по сторонам, вышел из подъезда и пошел к метро. Никто его не ловил и никто не преследовал.
До городка Дима добрался без всяких проблем. Утром вышел на работу, позвонил домой, узнал, что никто его не спрашивал и успокоился. Жизнь потекла прежним руслом: утро и день в автомастерской, вечер за книгами либо с Лизой.
С ней, правда, ладилось все хуже и хуже. Каждый день, проведенный не в Москве, девушка считала вычеркнутым из жизни. Отбиваться было бы проще, если бы городок был подальше от столицы или если бы каждый Лизин сверстник не норовил бы туда умотать. И так было в городке заведено еще с советских времен: каждый, у кого есть руки, или мозги, или, в случае с девушками, сиськи с жопой, уезжал в Москву. Лизе, тусившей, к великому негодованию всех дам постарше, с москвичом, сам бог велел, казалось бы, перебираться в столицу.
Хубариев Москвы боялся. Со временем люди, у которых он угнал машину, люди, которым отдал квартиру, и просто плохие люди стали для него одной бандой. Москва была под ними. Всякий здравый человек должен был бежать оттуда. Если бы не бабушка и защита почти фанерных стен ее хрущевки, он бы и не бывал в Москве.
Из дневника Дмитрия Хубариева
(Написано в середине нулевых годов)
«Город отбирает силу», — говорил немец из фильма «Брат». Спорить не с чем, вообще весь фильм правильный, а фраза — так великая, на мой вкус. Москва жирная, неприятная и напоминает бомжиху с вокзала, которая где-то сперла нарядную сумочку и вертит ее в руках.
Впервые в жизни Хубариев был не только нужным, но и важным, это его и держало на месте. В их детской компании он был не главным, в техникуме и бригаде — тоже. А вот в городке и его окрестностях Хубариев уже привык быть уважаемым человеком, меньше, конечно, чем начальник милиции, мэр или главный бандит (недавно они поменялись местами), но уж не меньше, чем хозяин «Василька» или директор недавно открывшейся «Чайной забавы». Выпить можно было где хочешь, а машину чинить только у Дим Яныча, который хоть не хозяин автосервиса, но мастер лучше всех. К нему записывались на прием. Один местный авторитет предложил открыть свой бизнес, но Дима отперся тем, что если начнет заниматься делами, станет не до починки машин. Аргумент был принят. Счастливый Анатолий Федорович положил такому честному работнику неимоверный по меркам городка оклад и просил извещать, если опять кто чего посулит.
В Москве он снова стал бы никем. Нашел бы работу, конечно, голодные автомеханики появятся, только если «Гринпис» победит во всем мире, но такого уважения бы не было. И вот в этом случае Москва забрала бы у него Лизу, а как жить без нее, он совсем не понимал. К тому же денег, которые он мог бы заработать в родном городе, и не могло хватить на Лизины мечты. Например, она очень хотела мобильный телефон, а это явно сущее разорение.
Но в лоб ни о страхе перед городом, ни тем более об опасности потери он говорить не решался.
Через две недели Дима позвонил бабушке. Она была взволнованна. Дорогая машина приезжала еще раз. «Долго им толковала, как тяжело без всякой поддержки прожить на одну пенсию, когда один внук опился и помер, а второй смылся неизвестно куда, но только не поверили они мне, похоже, совсем не поверили, не про пенсию, а про то, что не знаю, где ты, так что ты какое-то время на связь не выходи».
Вечером у Димы с Лизой было очередное свидание. Сдуру он рассказал, что не поедет в Москву на следующей неделе и вообще какое-то время не поедет, а там, слово за слово, доложилось и о поступившем от господина Лакринского предложении.
Лизу потряс его отказ.
— Работа есть, денег вроде больше стало, руки на месте, все ничего, — убеждал Дима, но эти доводы девушку привели просто в бешенство.
Она страстно, как в койке, орала Диме, что всю жизнь чинить чужие машины — это ерунда, годная только для мальчишки, но не для взрослого человека, а жить надо в Москве и заниматься бизнесом.
— Каким бизнесом, купи-продай, это не мое, совсем не мое, — отфыркивался Дима. — Брат у меня позанимался, век не забыть. Какой из меня бизнесмен, давай лучше поцелую.
— А ты ведь ссыкунишка, — вдруг сказала Лиза, — ты привык здесь за печкой сидеть, вот и боишься, и меня страхом обрюхатишь.
— Ссыкунишка? — удивился Дима.
— Ты не брата, прикованного к батарее, видишь, ты свою батарею видишь и себя около нее, вот ее и ссышь.
Ругань вылилась в бурный перепих, но после этого Лиза Диму выставила домой.
Весь следующий выходной, к несчастью, день он лежал на кровати и думал: пойти к Лизе или нет. Утром через день Дима побрел сдаваться. Он был согласен ехать в Москву и искать там место в жизни. Хоть и рядом с Феодосием. Главное, что с Лизой.
Дома ее не было.
В автомастерской Хубариева ждала записка.
«Дорогой Ди, ты хорош, но толку от тебя чуть. Жарить котлеты ты умеешь и сам, так теперь и всем остальным радуй себя сам. Я поехала в Москву, а ты чини машины, как-нибудь загляну, спрошу, что делать с «мерседесом». Или нет, устройся укладчиком асфальта и чини себе дороги, а я, проезжая из ресторана в клуб, буду махать тебе рукой. Твоя бывшая Ли».
С письмом в руке Дима просидел, казалось, вечность. Из забытья его вывел легкий тычок в плечо.
— Ты, что ли, Яныч, мне сказали тебе машину показать.
Хубариев кивнул и пошел к большому джипу.
Анатолий Федорович заканчивал подводить калькуляцию и думал звать аристократию мастерской на обед, сварена была большая кастрюля харчо. Внезапно раздался страшный крик. Хозяин с ужасом узнал Димин голос.
Время, добавленное ко второму тайму
Первые альтернативные выборы на Съезд народных депутатов СССР.
Проходит Первый съезд народных депутатов СССР.
В СССР начинаются межнациональные конфликты и массовые забастовки.
Выходят фильмы: «Уикенд у Берни», «Общество мертвых поэтов», «Авария — дочь мента», «Ничего не вижу, ничего не слышу», «Маленькая Вера», «Кикбоксер», «Фанат».
Антон Маяков, Петр Кислицын
Антон почти достоял в небольшой очереди за мороженым и уже окончательно определился с покупкой: сливочный пломбир за двадцать копеек, жаль, что не в стаканчике, но все равно вкусно.
Обстановка изменилась в считаные секунды. Группа молодых людей в тренировочных штанах подошла к киоску и занялась покупками. Пропустили вперед какую-то старушку — проходи, бабка, купи себе эскимо погрызть напоследок, — остальные должны были ждать. Спорить никто не стал. Антон клял себя за желание подкрепиться перед «долгой» получасовой дорогой домой. Что, рядом с домом мороженого не продавали, что ли. А вот теперь стой, обтекай холодным потом.
Вот уже три года по центральным московским школам ходили лютые слухи о парнях с окраины, которые лупят смертным боем всех, кто им попадется под руку. Особенно доставалось неформалам: хиппи, панкам и металлистам. Район на район, кажется, дрались всегда, но вот теперь эти сражения приобрели идеологическую окраску.
Советская молодежь, стройными рядами выступавшая за мир и социализм, стремительно распадалась на отдельные группы. Да, все были за мир и социализм, не особенно вдаваясь в подробности, что это такое, но в остальном различия перли в полном соответствии с гормонами.
Неожиданно стало много самой разной музыки. Она и раньше существовала, но вот, например, Антон понял, что ежедневно узнаёт название новой группы. Он поначалу не очень ориентировался в них, равно как и во вкусах, но потом придумал отличный, как ему казалось, ход. Все вокруг были металлисты или депешисты (и это был очень важный выбор), а Антон Маяков, отличающийся от всех на все сто, декларировал любовь к временам хиппи и группам того времени. Начал он с Битлов, а потом перешел на всякий арт-рок. У Сергея Владиленовича оказалась недурная коллекция пластинок. Музыкальный выбор еще больше отдалил его от одноклассников.
Музыка рассорила Антона и Стаса.
В «Юбилейном» был мегаконцерт: первое отделение — взлетающий все выше и выше бит-квартет «Секрет», второе — легендарная «Машина времени». Неполадки начались с самого начала: из компании в последний момент, когда уже собирались ехать за билетами, соскочил Димка, видите ли, у него возникли какие-то срочные дела. Петя потерялся из жизни гораздо раньше. Домашнего телефона у него не было, а сам он чего-то звонить перестал. Если бы они были вчетвером или втроем, спор о достоинствах и недостатках молодых Леонидова и Фоменко из Питера и мастодонтов Макаревича и Кутикова из Москвы вряд ли бы приобрел столь резкие формы — либо Дима сказал бы что-то примирительное, либо Петя перевел разговор в какую-нибудь туповатую, на нынешний вкус Антона, шутку. Но их оставалось двое. Стасу нравилось подтрунивать над Маяковым, пока тот не начинал обидчиво орать. В этот раз разговор получился как-то совсем нервным.
После этого концерта Антон и Стас перезваниваться перестали. На прямой вопрос Сергея Владиленовича его сын буркнул что-то про задаваку и пижона, чем неожиданно порадовал своих родителей, особенно маму. Он и сам не понял причин. Раиса Николаевна твердо намекала на то, что ради движения вперед Антон должен общаться с образованными и интеллигентными сверстниками. В противном случае и без того сомнительные перспективы сына станут совсем туманными. Стас Линькович, кажется, подходил по всем параметрам, но вот общение с ним мать почему-то напрягало.